бездна, в которую нужно будет ринуться, не зная ни ее краев, ни дна. Покинуть Венецию, где он успел так много пережить, и людей, которые успели стать ему дорогими. Алонсо, Барбьери. Паолину…
Оружейник замер на месте, вдыхая до боли в легких. У него есть не только близкие. У него есть враги. И, пока он остается в Венеции, они будут угрожать тем, кто ему важен. Как Лотте сказал? «К черту все». Так почему нет? К черту интриги, вечный страх, вечную осторожность. К черту нераскрытые тайны. К черту это страшное Наследие. Пока треть древней флейты лежит в его кармане, прочие куски стоят не дороже, чем серебряные кольца на их концах. Вот и пусть три сестры живут подальше.
Пеппо медленно выдохнул, бессильно опускаясь на кровать и снова обхватывая руками голову.
Все это разумно и чертовски притягательно. Вкусить свободы и незатейливых радостей пополам с новыми опасностями и тревогами. Разрубить все узлы разом и покончить с родовым проклятием. Только часть, живой осколок его самого все равно останется здесь, запертый за стенами богадельни Святого Франциска. И ему все равно кажется, что он не должен покидать ее. Пусть даже он только в тягость ей со своей неуклюжей увечной любовью.
Оружейник встал, крепко проводя ладонями по лицу, будто стирая липкую паутину тяжелых мыслей. Итак, в час ночи. Тартана «Бонито». У него есть около двенадцати часов. Этого мало… А ему много нужно сделать до назначенного времени.
* * *
Смеркалось, влажные облака стадами ходили над лагуной. Воздух напоминал сырую простыню — был слегка затхл, слегка зябок и слегка раздражал. Чахлая морось с ленцой подмачивала грязные мостовые, чтобы сделать их еще более скользкими, и кучи отбросов, чтобы они смердели еще гаже.
К траттории «Серая цапля» спешил мужчина в дорогом плаще с глухим капюшоном, вполне уместным в тот неприютный вечер. Он задержался у входа, хмуро оглядел переулок и толкнул входную дверь. Войдя в переднюю, визитер тут же устремился к закутку, где донна Ассунта, покусывая кончик пера, внимательно созерцала только что подсчитанную колонку цифр.
— Сударыня! — резко окликнул он, и хозяйка вздрогнула, роняя перо. — Где Джузеппе?
Трактирщица чуть растерянно подняла перо и воткнула в гнездо чернильницы.
— О… так его нет. Он ушел.
— Что значит «ушел»?! — повысил голос визитер. — Господи, сударыня, я же просил, я умолял вас: задержите его хотя бы ненадолго!
Но Ассунта уже взяла себя в руки и сдвинула брови:
— А вы не частите, не разобравшись! — припечатала она. — Я вам не кухарка на жалованье, чтоб в меня кости швырять!
— Какие, к чертям, кости! — рявкнул щеголь. — Где мой сын?!
Окрик этот повис в тишине, будто чад от залитого по небрежности очага. Трактирщица откашлялась.
— Вон оно что, — пробормотала она, — могла бы, гусыня, и сама догадаться… — Затем строго поглядела на визитера. — Будет вам, сударь, мышей распугивать. Уж сразу в крик. Я разве сказала, что Джузеппе вовсе прочь съехал? Вышел он по делам каким-то, только и всего. Вещи все на месте, к ужину обещался быть. Он по темноте не больно разгуливает.
Щеголь поморщился и потер переносицу. Потом нахмурился:
— Его кто-нибудь искал?
Донна Ассунта обернулась к кухне, красноречиво закатывая глаза:
— Меня полдня не было дома. Энцо! К мессеру Моранте гости не приходили?
Повар выглянул из-за двери с видом человека, которого отвлекли от молитвы ради предложения напиться.
— Никак нет, донна, — отчеканил он, — да и откуда им взяться?
Он снова скрылся в полутемной кухне и чем-то деловито загремел.
Визитер помолчал, а потом поднял ладони, словно признавая свою неправоту:
— Виноват, сударыня. У меня сегодня совершенно безумный день.
Ассунта деловито зажгла шандал и воззрилась на щеголя еще строже:
— Вам бы дождаться его, сударь. Сколько вы еще чаете в невидимку играть? Скажу вам по совести, я с ним начистоту поговорила, без уверток. И про деньги ему выложила, и про все прочее. А он, представьте, так сразу и спросил: почему вы ему подачки со мной передаете, а сами важничаете? Нехорошо это, мой дорогой. Да не об этом речь. Он сегодня, как после обеда по своим надобам уходил, кой-чего вам передать велел. — Трактирщица вынула что-то из-за лифа и положила на стол. В отсветах свечей холодно блеснул гранями изумрудный перстень. — Деньги он ваши принял. А это просил вернуть вам. Сказал, деньги взаймы берет, с возвратом. А такие дорогие подарки — это ему больно шикарно. Даже сказал так чудно́… как это… Вот: его пальцы для мозолей приспособлены, а не для драгоценностей.
Мужчина медленно взял со стола перстень, надел на палец и поднял посуровевшие глаза:
— Что ж, значит, не сегодня. Сегодня я должен исправить одну ошибку, совершенную много лет назад. Тогда все станет на места. Завтра я приду снова и сам подарю сыну этот изумруд. — Секунду помолчав, он добавил: — Буду с вами прям. Джузеппе угрожает один человек. Страшный человек. Он много лет преследует одну цель, ему давно нечего терять. А у Джузеппе есть то, что ему нужно. Но об этом укрытии наш враг не знает. По крайней мере, я на это надеюсь. Прошу вас, донна Ассунта, уберегите Джузеппе. Никуда его не выпускайте сегодня. Никуда, слышите? Даже если вам придется его связать. И никого не подпускайте к нему, кем бы он себя ни называл. Потому что в руках этого человека весомое орудие — лучший друг Джузеппе. А я смогу защитить лишь одного из них. Но не обоих. Вы понимаете?
— Не извольте беспокоиться, сударь, — отрезала трактирщица тоном человека, который давно разучился удивляться.
…Фигуру в капюшоне уже поглотила сгущавшаяся темнота, а Ассунта еще долго стояла у окна. Впрочем, ее мало занимало, в какую сторону удалился щеголь.
Уже стемнело, небо набухало дождем, и трактирщица не без тревоги подумывала, что ее слепому постояльцу следовало бы поторопиться. Драматический рассказ визитера произвел на нее куда меньшее впечатление, чем тот рассчитывал. Она сама была матерью и знала, что многие родители вечно видят вокруг чада бесчисленных врагов. А вот попасть под дождь после горячки — это вам уже не шутки. Небось даже плащ не взял.
В сущности, Джузеппе был достаточно взрослым, чтобы самому позаботиться о себе, но донна Ассунта, всегда до назойливости внимательная к своим подопечным, зашагала вверх по лестнице, дабы выяснить вопрос о плаще. Отворив дверь, она зажгла шандал и уже собиралась оглядеться, как вдруг замерла, сдвигая брови.
Нет, плаща, еще днем висевшего на спинке кровати, не было на месте. Зато на столе у самого