старый козёл! Дружок эльфов! Какая тебе разница, что я там думаю? Какое тебе вообще до меня дело, а? — Гэдж яростно пнул повернувшийся под ногу камень. — Кто я тебе — никто… случайный попутчик… кусочек дерьма, налипший на твой башмак — остановился на минуту, брезгливо стряхнул и отправился дальше… что, разве не так?
— Нет, не так. Мне многим пришлось поступиться ради того, чтобы уберечь тебя от… от тебя самого! — Волшебник все еще пытался держать себя в руках, но лицо его пылало от гнева: несусветные закидоны мальчишки могли бы вывести из равновесия и давно окаменевшего пещерного тролля. — Ну-ка, припомни: там, на опушке Фангорна… это, вероятно, я из кожи вон лез, стараясь навязаться тебе на шею?
— Да ничего подобного! — крикнул Гэдж. — Я сам ушел из Изенгарда и тебе в компанию не навязывался! Это ты решил, что я без тебя, такого мудрого и всеведущего, пропаду на первом же перекрестке!
— А ты бы не пропал, а? — Гэндальф вспылил. — Вспомни Фангорн… Волд… реку Лимлайт… Сколько раз я вытаскивал тебя за уши изо всяких дурацких передряг, напастей и переделок! Я и сейчас изо всех сил стараюсь не позволить тебе с головой окунуться в дерьмо, а ты… т-ты… даже слово свое не способен сдержать, проклятый мальчишка! Ты обещал дождаться меня в шатре, и ни на грош не потрудился данное обещание исполнить! Это, по-твоему, было не подло, Гэдж?
— А чего ты еще хотел ждать от орка? — Гэдж злорадно ощерился. — Только я вовсе не обещал тебя дожидаться, старый пень. Я обещал, что не буду делать глупости, вот и все… Так я их и не делал, понял! Так что и обещания своего ничем не нарушил.
— Это ты считаешь, что не делал! — Гэндальф нервно расхохотался. — Надо же, выкрутился, ловкач! Да с тобой спорить еще хуже, чем с Саруманом! Каким же я был дурнем, что с тобой связался…
— Это я был дурнем, что с тобой связался, господин Гэндальф! И потащился с тобой по одной дороге…
— А теперь ты, значит, решил, что пора нашим дороженькам разойтись?
— Да, — Гэдж яростно сверкал глазами, — я так решил! Я. Так. Решил. Ясно? Поэтому — катись на все четыре, хватит уже мне указывать! «Делай то, не делай сё, иди туда, иди сюда…» Надоело! Заведи себе собаку — и командуй ею, как хочешь!
Он глухо зарычал, тяжело дыша, сжимая кулаки. Не то чтобы он действительно хотел ударить старика — но сердитая, раскрасневшаяся от гнева физиономия мага вызывала в нем необъяснимый приступ враждебности… Он повернулся на пятках, сплюнул в траву и, не дожидаясь ответа, направился прочь — на запад, в сторону гор. Бесцеремонная настырность и докучливые поучения Гэндальфа злили и раздражали его неимоверно, рождали в мутных глубинах его существа какой-то неуправляемый, непонятный ему самому ярый протест… Вероятно, волшебник действительно не желал ему зла и всего лишь намеревался уберечь спутника от житейских ошибок, но это — увы! — только вызывало у Гэджа неудержимое стремление все эти ошибки, одну за другой, совершить — и набить себе при этом как можно больше самых болезненных шишек.
Гэндальф, глядя ему вслед, тяжело перевел дух. Ну и, спросил он себя, что все это значит? Вся эта нарочитая озлобленность и грубость — следствие внутреннего смятения, растерянности избалованного пятнадцатилетнего мальчишки, впервые оказавшегося на развилке жизненного пути? Или Келеборн действительно был прав: малейшего толчка оказалось достаточно для того, чтобы дикая и необузданная орочья натура вылезла наружу во всей красе, точно лютый цепной пёс из конуры, и проявила себя вот такой внезапной, отвратительной в своей неуместности бешеной вспышкой злобы?
— Ну, хорошо. Ладно. — Настаивать на своем, видимо, было бесполезно, Гэдж явно был не в том состоянии, чтобы прислушиваться к словам мага, голосам совести, разума, здравомыслия и прочему потерявшемуся за воплями ярости и обиды робкому хору. — Вижу, мои надежды на то, что в тебе наконец проснется благоразумие, оказались напрасны… Уходи — раз уж ты так стремишься себя наказать. Проваливай куда хочешь, хватит с меня бестолковых строптивых орков, я, леший возьми, тоже не железный! И привыкай отныне рассчитывать только на собственные силы, понял? Помни — ни совета, ни помощи ты от меня теперь не получишь!
Гэдж даже не обернулся.
— А я их у тебя не прошу… и никогда не просил, господин маг! Я уже достаточно взрослый для того, чтобы самому принимать решения.
— Принимать решения — это одно, а нести за них ответственность — совсем другое… «Взрослый»! Ты покамест ничем этого не доказал.
— Вот теперь и докажу! — презрительно бросил орк через плечо. — Всего хорошего, господин Гэндальф.
26. Отступление
Ближе к вечеру разведка доложила: в стане «лошадников» какое-то оживление.
— Неужели коневодам пришла подмога? — изумился Каграт. — Что-то рановато…
— Возможно, другая дружина неподалеку паслась, на берегах Лимлайт, — заметил Радбуг. — Тогда они быстро обернулись.
Каграт задумчиво почесывал подбородок.
— Ночью они в атаку вряд ли попрут, им треба лошадей накормить, да самим оправиться и подготовиться. Но завтра с рассветом жди наступления…
— Надо уходить, — пробормотал Радбуг. — Сейчас.
— А кто останется в заставе? Ты? Или палочку будем тянуть?
— Кто бы ни остался, они наступающих надолго не задержат. От силы на пару часов. Там конники в доспехах, латники и лучники. Подожгут твои заграждения как нечего делать…
— На нашу добычу зарятся, гады! — Каграт заскрипел зубами. — Рубиться будем до последнего — а что толку-то? Ну что? Как ни кинь — всюду клин! — Он решительным шагом направился к Саруману. — Шарки! Долго ты еще будешь свое варево бадяжить?
Саруман только что добавил в смесь растопленного жира и раствора соды соль, позаимствованную на полевой кухне у Гуртца, и теперь деревянным черпаком вылавливал собравшиеся на поверхности вара серые мыльные хлопья. Небрежно бросил через плечо:
— Еще несколько часов.
— Если это твоё «гремучее масло» не сработает…
— Не потей, Каграт! Жира ты мне, конечно, с гулькин нос отсыпал… Но порода в ущелье мягкая, рыхлая, песчаник да известняк, осыпется за́раз… Нужно её только хорошенечко подтолкнуть.
Крупицы селитры, тщательно очищенные от примесей грунта, горкой лежали на деревянном подносе. Их требовалось растворить в теплой воде, осадить добавлением поташа, а затем, удалив осадок, упарить раствор до образования на дне посудины прозрачных шестигранных кристаллов. При добавлении купоросного масла эти кристаллы образовывали селитряную кислоту, которую можно было выделить из полученной жидкости обычной перегонкой. Кислота в смеси с вязким сладковатым сиропом, оставшимся в посудине после удаления мыла, и была тем смертоносным веществом, ради которого Саруману и