Читать интересную книгу Решайся! Заряд на создание великого от основателя Twitter - Биз Стоун

«Нам нужно название, дающее ощущение быстроты и срочности», – сказал один из нас во время разговора в той комнате. Имя должно было отразить идею, что телефон будет жужжать в твоем кармане от обновлений, пришедших от друзей прямо сейчас. Ноа предложил несколько «дергающих» названий.

– Как насчет Jitter («вибрация», «дрожание»)? – сказал он.

– Слишком много кофеина, не думаешь? – спросил я.

– Или Flitter («порхание»), или Twitter («щебетание», «болтовня», «чириканье»), или Skitter («подергивать рыболовный крючок»). – Теперь Ноа смотрел в компьютере слова, рифмующиеся с Jitter.

«Twitter, – повторил я с энтузиазмом. Это заставило меня представить легкий звук щебечущих птиц. Это также означало короткий обыденный разговор. – Ребята, это идеально!»

Ноа выступал за Jitter или Jitterbug. Он считал, что нам надо ориентироваться на детей. Я не хотел ориентироваться на детей. Мы ничего не знали о детях. Мне даже не нравятся звучание этих двух слов вместе: ориентироваться и дети.

Это был всего лишь сырой проект, и я настолько прикипел к названию Twitter, что ребята согласились со мной или просто легко сдались. Оглядываясь назад, я понимаю, что это был поразительно короткий и случайный разговор.

Во время двухнедельного хакатона мы с Джеком познавали азы использования короткого кода – пятизначного телефонного номера, который люди использовали бы для отправки нам текста. Мы хотели, чтобы это были буквы Twttr. Джек нашел страницу регистратора и вбил код, чтобы проверить, свободен ли он, однако он уже числился за журналом Teen People. Мы пробовали другие варианты (twitr и т. п.), но потом решили отказаться от этого. Мы выбрали тот, что было легко запомнить и набрать одной рукой. Остановились на 40404. Это была идеальная траектория для пальца на телефоне тех лет. Одно время мы даже размышляли о том, чтобы назвать сервис 40404. Джеку понравилась эстетическая простота этих цифр, но Twitter все же был намного лучше. Мы остановились на Twitter.

Джек работал над технической стороной, я разрабатывал макет, который показал бы, как будет функционировать сервис. Мы с Джеком работали что есть сил, подъезжали к столам друг друга на стульях на колесиках, чтобы поговорить, или я разворачивал к нему свой монитор со словами: «Как тебе такой дизайн?» Я сохранял его строгим и простым, преимущественно белым. Нам обоим это нравилось. Обычно я был взволнован, а Джек сохранял спокойствие. Я шутил, он смеялся. Я забирался на спинку стула и крутился, как ребенок, разговаривая без остановки, повторялся, когда нервничал. Джек спокойно слушал. Иногда я ложился на пол и говорил, пока Джек аккуратно сидел на своем стуле, сцепив руки или положив их на стол, практически без всякого выражения на лице и лишь иногда похмыкивая. Бывало, что мы уходили на специальные прогулки, обходя город и обсуждая наши идеи.

Я много разговариваю. «Нет, это плохая идея. Постой-ка, это хорошая идея. Думаешь, это хорошая идея?» Джек был таким же, как Эв. Я выдаю мысли, они фильтруют. Оба были достаточно терпеливы, чтобы слушать всякую чушь – или я просто не давал им возможности вставить хоть словечко.

К концу второй недели у нас с Джеком все еще не было рабочего прототипа, однако я сделал макет, фальшивую интернет-версию Twitter. На презентации по итогам хакатона наши коллеги представили свои проекты. Один из них (кажется, это сделал Адам Паджел (Adam Pagel) посмеялся над тем, чем, как всем было известно, занимались мы с Джеком. Проект назывался Friendstalker («Выследи друга») и, если я правильно помню, собирал все посты ваших друзей в одном месте, чтобы вы получили всю информацию об онлайн-событиях в жизни ваших друзей. Флориан Вебер (Florian Weber) сделал нечто под названием Off Da Chains. У меня не отложилось в памяти, чем это должно было стать. Еще одна группа вышла с предложением групповой коммуникации.

Когда настала наша очередь представить сотрудникам Odeo Twitter, я встал и продемонстрировал «сервис», используя подключенный к проектору лэптоп. Не важно, что программная составляющая еще не была готова. Демо-версия позволила мне показать процедуру отправки статуса с телефона и ее появления в Интернете.

На первом экране была интернет-страница. Вверху надпись «Что ты делаешь?» и место, где можно было напечатать свой статус. Я написал «Представляю демо». Затем кликнул на «Отправить», и появился другой экран, где вверху был отображен мой статус:

представляю демо

Ниже были приведены фальшивые посты от всех остальных людей, использующих сервис. Потом была линия, а под ней – сообщения от выбранных вами людей.

Затем я сказал: «Вот телефон Джека». Я включил следующий слайд, на котором была фотография его телефона с моим текстовым сообщением «представляю демо», помещенная туда с помощью Photoshop.

Далее я показал, как этот телефон отправляет на 40404 «обедаю». На следующем слайде был еще один экран, на котором мы могли видеть, как Джек обедает.

На этом все. Наша демо-версия показала, как будет работать соединение между телефонами и Интернетом. Я озаглавил ее «Twitter, штуковина от Odeo».

Мы произвели менее чем скромное впечатление на команду. Кто-то сказал, что все было слишком просто и нужны хотя бы видео или фотографии. Мы сказали, что суть как раз в том, чтобы это было действительно просто. В целом проект был встречен не слишком хорошо.

Несмотря на это, мы с Джеком не могли перестать думать о нем. Все время, пока я ехал в метро на работу, все, о чем я мог думать, это новые идеи для Twitter: опции для пользовательского интерфейса, вопросы, которые я хотел задать Джеку. Господи, если мы сделали это, то потом можно было сделать то. Стойте, это не получится. А что, если мы сделаем так? Поезд для меня ехал слишком медленно. Я торопился как можно быстрее попасть со станции «Монтгомери» до «Саус-парк». Каждый день давал новые импульсы. Я не мог избавиться от этой идеи. Это было моим наваждением. Позже я назвал бы это эмоциональной вовлеченностью, но тогда я еще не пришел к этому определению. Я был слишком занят его проживанием.

Джеку и мне понравилось работать вместе, и мы с воодушевлением продолжали двигаться вперед, пока не получили функциональную версию своей идеи, которую могли испытать. После презентации мы в личной беседе с Эваном спросили, можем ли продолжать вместе работать над Twitter. Он дал нам разрешение. Через пару недель мы смогли получить настоящий рабочий прототип. Тот двухнедельный хакатон проектов помог появиться на свет Twitter.

Наш офис представлял собой открытое пространство с высоким ярусом в конце. Мой рабочий стол и стол Эва стояли там, рядом друг с другом. Я часто подходил и донимал его. Это была единственная возможность вытащить какую-нибудь информацию из его тихой головы жителя штата Небраска.

Примерно неделю спустя после того хакатона я подошел к нему, сел на надувной мяч для йоги и спросил: «Как дела?» Он сказал, что поиски покупателя на Odeo пока не увенчались успехом. Вероятно, не мы одни не испытывали энтузиазма по поводу подкастов. Если никто не купит компанию, это станет настоящим провалом: потраченные нами деньги будут потеряны и инвесторы вряд ли захотят впредь вкладывать средства в другие наши проекты. Именно поэтому я всегда пытался установить связь с Эваном. Важная информация, идеи, тревоги – все это глодало его изнутри. Он никогда не делился заранее и по собственной инициативе.

– Я обдумал все варианты, – сказал он. – Выхода нет.

Некоторое время мы сидели молча: он неподвижно, а я слегка подпрыгивая вверх и вниз. Потом я посмотрел на него. Я не знал, сколько у него денег, но предполагал, что он стал достаточно богатым человеком, продав Blogger компании Google до ее публичного размещения.

Я сказал: «Если нам нужен покупатель для Odeo, то он есть».

– Ты меня слушал? – спросил Эв. – Я только что сказал, что покупателя нет.

– Он есть – это ты, – сказал я. – Что, если тебе купить Odeo? Тогда инвесторы получат свои деньги обратно, наша репутация будет спасена, а мы сможем делать то, что хотим.

Эв считал, что идея заслуживает внимания, возможно, он даже рассматривал ее еще до того, как об этом сказал я, но идея была, мягко говоря, нетривиальна. Обычно предприниматели не занимают деньги у венчурных инвесторов, не создают шаткий бизнес и не выкупают его впоследствии. Если бы выкуп неудачного предприятия был воспринят негативно, это могло бы повредить репутации Эва и его карьере.

Тогда я предложил публично объявить, что мы с Эвом начинаем компанию «Инкубатор стартапов» и планируем приобрести Odeo. А поскольку все прекрасное в ретроспективе кажется очевидным, мы хотим назвать компанию Obvious.

Мне было легко подписаться под этим планом, поскольку у меня не было денег, хотя никто за пределами круга моих ближайших друзей (кроме карты Visa) не знал об этом. На самом деле я уже успел залезть в долги, чтобы расплатиться по кредитным картам. Моей процентной ставкой были кричащие 22 %, и когда я произвел некоторые подсчеты, выяснилось, что если я буду оплачивать каждый месяц минимально возможную сумму, то мне потребуется более двухсот лет, чтобы выплатить долг. Мои внуки будут платить долги по моим кредиткам. Поэтому я занял денег у Эва. Мы оформили эту сделку как законную ссуду с процентами, однако как человек он дал мне гораздо больше.