— Пали! — зашипел брат так, словно решился-таки вырвать больной зуб.
Я вскинул к плечу двустволку и попытался прицелиться в медленно тающую в ночном небе птицу. Нажал сразу на оба курка. Предохранитель! Отжал кнопку предохранителя и снова поймал птицу в прорезь между стволами. Приклад ударил в плечо, и в ушах зазвенело.
— У-ушел, — с нотой обиды в голосе проговорил брат и сразу же примирительно добавил: — Ладно, пусть живет. Завтра доберешь. Похолодало. Больше не полетят. Пора домой. Где Бес-то?
Домой собака шла вяло, не натягивая поводка и стараясь остановиться и обнюхать каждый кустик и бугорок. Мы немного отстали. В темноте я почти не видел брата, но слышал, как чавкают в глине его сапоги и скрипит так и не пригодившаяся керосиновая лампа. Мы шли молча, думая каждый о своем, а может быть об одном и том же, потому что у самого дома брат вдруг обернулся и, улыбнувшись, сказал:
— Ладно, рисуй свой запах дождя так, как ты видишь. Сегодня я все равно победитель.
С этими словами он нежно похлопал по ягдташу с двумя куликами.
ДЕРГАЧ И БЕС, ИЛИ ХОРЬ И КАЛИНЫЧ
а вечернюю зорьку я опоздал из-за невзрачного рыжего дергача, явно побывавшего в руках какого-то сумасшедшего дрессировщика.
С Бесом мы вышли из дома на закате. Осеннее небо, озаренное золотистым светом, местами было густо вымазано полосами темных, едва ли не грозовых туч и испещрено десятками белых облачков, словно там, в заочных высотах палили из беззвучных, выставленных в неописуемом беспорядке пушек. От дома ясно просматривалась даль, обласканная за Волгой последними лучами. А близкие мрачные луга, скрытые от света тучей, по-октябрьски холодно посверкивали стальными лезвиями озер. Порывистый ветер пряно пах прелой листвой ветел.
Брат еще утром увез в город на прививку Тумана и Бояра, я хлопотал по хозяйству весь день, а Бес, как привязанный, слонялся за мной по дому и старался чем-нибудь помочь: зевающий от избытка чувств, он лез мне на руки, когда я старался приподнять большой газовый баллон с пола, вставал на пути, когда я, раскачиваясь маятником, нес баллон к дверям, и яростно облаивал «чужих», когда я пытался расплатиться с ними за доставленный газ. Серебряные горошинки из часов нет-нет рассыпались и, прыгая, скатывались по ступенькам хрустальной лестницы, отмечая продолжительностью своего звона приближение вечера.
Когда полные сознания того, что все плановые и незапланированные проблемы решены, мы вышли через калитку на улицу, покинутый всеми дом обиженно поджал створки дверей, устремил в бесконечность пространства взгляд поблескивавших окон, и сделал вид, что ему безразлично, когда мы все вернемся и вернемся ли вообще.
Мы не спеша спустились к Кудьме по крутой и кривой улочке. Скатывающиеся из-под ног камешки и пенящиеся по желобам вдоль дороги шустрые струи воды стремились навязать нам свой темп движения. Но мы не обращали на них внимания. Впереди нас ждал старенький катер, неторопливая переправа через ледяную Кудьму, всю в желтых лодочках-листьях ив, и давно выкошенные луга, хрустящие под ногами сухой колкой стерней. Нас ждало давно испытанное место в густых камышах, где водяные полевки грызут у основания сочные стебли, а по светлому полотну неба мелькают, как на экране, тени жирных пролетных уток. Мы знали, что ждет нас в лугах, и знал и, что дома нас ждать некому, поэтому ничто не могло внести сумятицу в наш душевный покой. Мы не знали только о планах невзрачного рыжего дергача.
Едва обогнули старицу, густо обросшую прибрежными ивами, как Бес, опередивший меня шагов на двадцать, порскнул рысью с тропинки к кустам. На некотором расстоянии впереди него мчался по стерне к тем же спасительным кустам какой-то зверек. Расстояние между ним и собакой быстро сокращалось, и мне стало ясно, что через мгновение гонки закончатся. Сделав пару последних отчаянных рывков, ягдтерьер настиг жертву и сомкнул челюсти на ее туловище. Однако в следующий миг выяснилось, что я ошибся. Зверек перед самой мордой собаки вдруг раскрыл крылья и вспорхнул. Бес с отчаянным стоном пролетел по инерции кубарем около метра, а зверек, оказавшийся коростелем, мягко приземлился почти там же, где взлетел. Еще не встав как следует на ноги, Бес бросился назад с раскрытой пастью, надеясь покончить с этой летающей крысой одним махом. Но коростель не собирался сдаваться. С проворностью мультипликационного Вуди Вудпекера он помчался, стелясь телом по земле, в противоположную от кустов сторону. Лай, стон и вопль вырвались одновременно из собачьей души, оглашая луга тем невероятным, полным мольбы и угроз голосом, что у гончих называется заревом. Через несколько мгновений собака вновь настигла дергача, и он снова повторил свой цирковой трюк, пропустив ягдтерьера под собой. Попытка собаки схватить птицу на лету не удалась. Его зубы звонко клацнули в воздухе, а сам он сделал кульбит. И вновь Бес бросился с голосом за удирающей птицей, и снова она позволила почти догнать себя, а затем перепрыгнула через него. На этот раз дергач решил изменить тактику. Пробежав несколько метров, он неуклюже взлетел и часто махая неожиданно большими крыльями, поволокло воздуху свое обвисшее тряпкой туловище к куртинке высокой желтой травы вокруг огромного седого пня. Чувствуя, что добыча уходит, Бес заголосил, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку, и черным зайцем понесся к пню.
Стоя на гребне, я прекрасно видел все детали происходившего передо мной состязания, и, признаться честно, оно казалось мне забавным. Я не хотел обрывать его выстрелом по птице или командой «стоять». Впрочем, Бес и не послушал бы никакой команды в момент преследования. Порой его непослушание во время гона бывает досадным, но я мирюсь в конце концов с этим. Во-первых, мне понятен его азарт, а во-вторых, мне не доводилось встречать позывистых ягдтерьеров.
Еще не достигнув травы, птица, по-видимому, с радостью сложила ненавистные ей крылья, и тело ее, пролетев уже по инерции некоторое расстояние, бухнулось безвольным шматом на землю. Тут с ней произошло превращение, и, став вновь юрким зверьком, она стремительно скрылась в траве. Бес с опозданием в несколько секунд влетел за ней следом в заросли. В тот же миг, как туловище собаки скрылось из вида, с противоположной стороны куртинки появился коростель и опрометью побежал, огибая пень. Я уже подумал, что теперь они будут, как клоуны-эксцентрики, носиться вокруг пня, но коростель помчался к тем кустам, в которых собирался скрыться в самом начале представления. На этот раз ему удалось значительно опередить собаку, и он исчез в желто-бурой листве тальника. К сожалению, там же исчез через некоторое время и Бес. Я пошел вызволять из кустов проигравшую этот поединок собаку и провозился достаточно долго, продираясь сквозь паутину хлестких веток.
С очумевшим от быстрого бега и нервно позевывающим Бесом мы добрались до Грязного уже в темноте, и, едва я успел снять с плеча ружье, налетела утка. Бес с удовольствием сплавал за ней, подбитой первым и единственным за этот вечер выстрелом. Мы стояли, глядя, как быстро темнеет мутное небо, слушая редкие выстрелы где-то у Кудьмы, гудки пароходов с близкой отсюда Волги, и чувствуя, как холод все настойчивее пробирается к самой душе.
Костер на мысу я увидел в тот самый момент, когда разум, звавший двигаться домой почти победил уже желание постоять еще немного, и решение остаться здесь до утренней зорьки вдруг так ясно разрешило мои сомнения, что ночь, казалось, в раз просветлела.
Бес резво взлетел на гряду, всегда готовый двигаться куда-нибудь, лишь бы не стоять, а за ним с ружьем в одной руке и полиэтиленовым пакетом с глиной — в другой медленно поднялся я, путаясь ногами в плетях непролазной ежевики. Возбужденные голоса, далеко разносившиеся над водой от костра, вдруг смолкли, и я догадался, что Бес уже добрался до огня. Выйдя из соснячка в лабиринты тальника, мне удалось по памяти найти тропку к песчаному мысу, и, вновь соскользнув с гряды на берег, я услышал тихие и уже близкие слова двух мужчин:
— Охотник, наверное.
— А что это за порода такая? Вроде раньше не видал таких. Щенок, вроде.
— Это ягдтерьер. Ему уже три года. Норная порода. Для охоты на лис, — пояснил я, подходя к ним. Мы поздоровались за руку, и я попросил разрешения присесть к костру. Один из двух, как оказалось, уже изрядно пьяных рыболовов, крупнолицый и пришепетывающий, пригласил несколько странным образом, объявив, что от них не убудет, и что берег пока общий. Второй, курносый, с глуповатым, как мне поначалу показалось, взглядом был более любезен и предложил присоединиться к их трапезе. Бес, не спрашивая ничьего разрешения, улегся на песок у огня так близко, что мокрая его шерсть на загривке начала парить.
Крупнолицый хитро посмотрел на курносого и вопросительно вздернул бровями.