Тайно от отца Евгения пыталась следовать многочисленным диетам, которые печатали дамские журналы. Безрезультатно, ей ничего не помогало. Стоило ей сбросить два или три килограмма, как на нее нападал страшенный голод, она накидывалась на еду, в результате чего поправлялась на пять или шесть кило.
Надежда, когда настал ее черед выходить в свет, сразу же стала притчей во языцех. Она была ослепительно красива, знала себе цену, сражала наповал мужчин. Она являлась наследницей миллионного состояния, об этом тоже не забывали.
К Евгении также подкатывали лощеные, напомаженные хлыщи, которые сыпали несусветными комплиментами и торопили ее с замужеством. Совсем не будучи простушкой, Евгения понимала: о завещании барона и баронессы Корф знают многие, как и о том, что в день совершеннолетия она получит огромное состояние. Поэтому она хладнокровно расправлялась с ними, благо лезть за словом в карман ей не приходилось. Однако вольготнее всего она чувствовала себя в библиотеке или лаборатории, где читала или работала над очередной статьей.
Год 1914-й стал роковым не только для всей империи, но и для семьи Арбениных. Казалось, шумный праздник встречи Нового года не предвещал ничего тревожного. Евгения была студенткой политехнического института, единственная женщина в этом учебном заведении. Седьмого января Евгении исполнилось двадцать, она получила от отца дешевенькую брошку. Впрочем, она была рада и такому подарку.
Через неделю после дня рождения Евгении Владимир Арбенин стал жертвой покушения на министра внутренних дел. Он, среди прочих посетителей, находился в приемной министра, когда туда вошел курьер, одетый в униформу, и оставил для его высокопревосходительства господина министра засургученный пакет. Секретарь, не ожидая подвоха, принял пакет.
Владимир Арбенин, беседуя с одним из сенаторов на кожаной софе, ожидал приема.
Внезапно из пакета повалил густой сизый дым. Побледневший секретарь закричал дурным голосом:
— Бомба! — и тотчас бросился прочь из приемной.
Покушения на сановных лиц давно стали обыденным делом в Петербурге и Москве. Еще бы, всего каких-то три с половиной года назад сам премьер Столыпин пал жертвой покушения в киевском театре.
Арбенин подскочил и среди прочих ожидавших приема кинулся к массивным зеркальным дверям.
Тогда-то и прогремел взрыв. В пакете находилось большое количество нитроглицерина, которого хватило, чтобы разнести приемную министра. Самому министру повезло, он задержался на несколько минут и не вышел к ожидавшим его, как это было обычно заведено, в половине одиннадцатого, иначе он также неминуемо стал бы жертвой террористов.
Меньше повезло тем, кто оказался в эпицентре взрыва, а среди таковых был и Владимир Ипатьевич Арбенин. Он умер от многочисленных ранений, как, впрочем, и еще девять человек.
Модестина никак не могла поверить, что в возрасте почти сорока лет она оказалась вдовой. Богатой вдовой, надо сказать. Муж оставил ей все состояние, исчислявшееся многими миллионами, несколько домов, множество акций и драгоценностей.
Евгения рыдала на похоронах отца, Надежда, облаченная в черные шелка и страусиные перья, стойко держалась. Владимира Арбенина отпевали в соборе Спаса-на-Крови в закрытом гробу.
Впрочем, Модестина быстро утешилась и, вступив в права наследства, укатила в Европу, заявив, что не собирается оставаться в варварской России, где людей убивают, как мух. Обосновавшись в Риме, она тотчас нашла себе молодого любовника, с которым стала ускоренно тратить миллионное состояние, доставшееся от покойного Арбенина.
В начале лета того же судьбоносного года Евгения познакомилась с Сергеем Лаврентьевичем Терпининым, молодым военным инженером. Случай свел их в одном научном кружке, который посещала Евгения, представляя немногочисленной общественности свои передовые идеи касательно астрофизики и возникновения Вселенной. Сергей Терпинин, плененный ее умом, совершенно не замечал того, что Евгения считала уродством, — ее неказистой внешности.
Жаркое лето они провели в Петербурге, который изнывал от палящего солнца и, казалось, ожидал чего-то страшного. Евгения, с головой нырнувшая в водоворот любовных переживаний, не замечала ничего вокруг. Наконец-то щемящая боль, вызванная трагической смертью отца, отступила. Рядом с ней был Сергей, которого она до безумия любила.
— Я люблю тебя, — услышала она от него заветные слова июльским вечером, накануне дня рождения Надежды.
Они гуляли по Летнему саду.
— И я прошу тебя стать моей женой, — продолжил он Евгения почувствовала, что ее сердце грозит вырваться из груди. Он ее любит!
— Мы поженимся в начале осени, если ты не против, — сказал он. — Сейчас, как ты знаешь, вся Европа замерла, ожидая развязки этой дикой истории с убийством австро-венгерского престолонаследника.
Евгению не интересовала политика, она купалась в обрушившемся на нее водопаде счастья. Надежда, узнав, что старшая сестра, с которой у них были более чем прохладные отношения, собирается замуж, несказанно удивилась. Еще больше она поразилась, когда узнала, что ее жених — Сергей Терпинин.
— Надо же, Женечка, — протянула она. — Ты, оказывается, не такая уж и неповоротливая, как это кажется на первый взгляд. Тебе достался лакомый кусочек. Впрочем, насколько мне известно, у него практически ничего нет за душой, какое-то крошечное именьице под Липецком, престарелая мать и полдюжины братьев и сестер, которых надо обеспечивать.
А ведь скоро ты получишь свои миллионы.
Надежда в свои шестнадцать лет была прожженным циником. За ее ангельской внешностью скрывалась алчная, практичная натура и цепкий ум. Она презирала Евгению, считая ее синим чулком и неумехой.
Наука, как и все, связанное с образованием, было для Надежды недоступным и запредельным. Она полагала, что женщине требуется пленять мужчин красотой, а не энциклопедическими знаниями.
— Ты не смеешь так говорить про Сергея! — впервые за многие годы вышла из себя обычно флегматичная Евгения. — Ты мне завидуешь. Ты… пустышка. Мужчинам требуется от тебя только одно…
— Что именно, милая моя? — зло прошептала Надежда. — Ну, не тяни, можешь сказать, что именно, я дитя нового времени и знаю о жизни поболее, чем ты.
Евгения уже растеряла боевой пыл и замолкла. Она иногда ненавидела сестру, не в состоянии простить ей любовь отца. Но в то же время она чувствовала, что любит ее. Надежда, которая испытывала особое удовольствие в том, чтобы позлить Евгению, боялась себе признаться, что не мыслит своего существования без старшей сестры. Она привыкла к Евгении, как привыкают к предмету обстановки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});