Он просто с силой ударил Кросса по голове стволом своего кольта, и шериф упал на колени. Другой человек на его месте, наверняка растянулся бы на полу без чувств, но повинуясь бойцовскому инстинкту, шериф сумел удержаться на коленях, крича срывающимся голосом остальным, чтобы они отрезали путь к двери. Видимо, удар на какое-то время ослепил его, а стрелять наугад, сквозь непроницаемо-темную завесу, возникшую у него перед глазами, он не решался.
Но никто из присутствующих и не думал становиться на пути у Фэнтома. Наверное, в тот момент они скорее предпочли бы сойтись на одной тропе с разъяренным тигром. Они видели, как стройный силуэт Джима Фэнтома мелькнул в дверном проеме и исчез. Едва завидев вооруженного пистолетом человека, портье в холле жалобно заскулил и нырнул под свою стойку. Двое других служащих, испуганно прижались к стене и как по команде задрали руки высоко над головой.
Джим Фэнтом не задерживаясь проскользнул мимо них, в душе дивясь тому, до какой все-таки степени люди могут быть похожи на овец — на жалких, трусливых овец, цепенеющих от ужаса всякий раз при виде пса, стерегущего стадо. Он устремился по коридору, ведущему к двери черного хода и выскочил на улицу, ловко перепрыгнув через все ступеньки.
Прямо перед ним находилась конюшня. Увидев, что ворота заперты, Фэнтом застонал от досады. Ему пришлось изо всех сил приналечь на них плечом, а затем изо всех сил потянуть за скобу, прежде, чем створки поддались, и над головой у него заскрежетали ржавые петли.
Он был у цели и вскоре в одном из денников наткнулся на гнедого мустанга. При тусклом свете фонаря на стене, Фэнтом заметил, что круп коня блестел от пота, и мельком подумал о том, что у бедолаги, наверное, был очень трудный день! Руки же его уже поспешно прилаживали седло на спину мустанга.
В соседних денниках стояли длинноногие чистокровные скакуны, гордые красавцы, любой из которых мог в два счета умчать его подальше от опасности, но позарившись на одного из них, он неизбежно совершил бы другое преступление, всегда казавшееся ему ещё более мерзким, чем убийство — он стал бы конокрадом!
Было слышно, как громко хлопнула дверь гостиничного черного хода. Они следовали за ним по пятам, и теперь им не составит труда догадаться, где его искать. Фэнтом вскочил в седло, и развернул мустанга.
И каким бы уставшим не был конь, но почуяв в седле седока и словно осознав значимость момента, он тут же собрался с силами и резво устремился к воротам.
Проход между денниками был низким; Фэнтом едва не задевал головой о стропила, но он пригнулся пониже, по-индейски прижимаясь к шее коня и просовывая под неё руку с револьвером.
Вот таким манером он вихрем вырвался из ворот конюшни. Навстречу ему бежали вооруженные люди, но едва завидев его, они замерли на месте и словно по команде бросились ничком на землю — все, кроме бесстрашного шерифа, который тут же наставил на беглеца оба своих револьвера.
«Прорвусь!» — пронеслось в голове у Фэнтома, и он принялся стрелять наугад из-под конской шеи — прицелиться в таком положении было бы все равно невозможно — паля в воздух, в надежде, что грохот выстрелов отпугнет преследователей.
Конечно, он прекрасно понимал, что шерифа на испуг не возьмешь, но Бад Кросс сильно сдал. После сильнейшего удара, у него нестерпимо болела голова, а перед глазами все двоилось; но он упрямо продолжал стрелять, и когда всадник, промчался мимо него и скрылся за углом гостиницы, шериф застонал от досады и опустил пистолеты.
А затем снова поспешил взять инициативу в свои руки. Заворачивая за угол, Фэнтом слышал, как у него за спиной раздался призывный голос шерифа, оглашавший окрестности наподобие походной трубы:
— Все по коням, или же наш Бернд-Хилл станет посмешищем для всей округи!
Больше Джим Фэнтом не слышал ничего, кроме далеких криков, а также грохота захлопываемых дверей и наглухо запираемых ставней. Он во весь опор мчался на улице, и встречный ветер веял ему в лицо клубами едкой пыли, похожей на тучи мотыльков. А затем дорожка света оборвалась, городские огни остались позади, и уютная темнота погруженных во мрак бескрайних просторов приняла его в свои объятья.
Глава 7
Он продолжал нещадно пришпоривать коня, пока, наконец, не очутился между двумя холмами к востоку от города. Здесь он развернулся, и, сделав большой крюк, снова поднял коня в галоп, направляясь на запад.
Так он оказался в ущелье за холмами, на дне ложбины, где обычно по весне грохотали мощные потоки паводка, вызванные первыми ливнями и таянием снега в горах. Дно ложбины было по большей части усеяно песком и мелкими камешками, что заметно приглушало стук конских копыт; однако время от времени подковы гнедого все же цокали о поверхность какого-нибудь занесенного песком валуна, и этот звук начинал гулким эхом метаться по всему ущелью и казался оглушительным, словно винтовочный выстрел. Но Фэнтому все же казалось, что он выбрал самый удачный путь.
Наконец он подъехал к опушке леса и поспешно скрылся под сенью деревьев, после чего обернулся, чтобы взглянуть на Бернд-Хилл. Казалось, что даже городские огни дрожали и мигали от волнения. Он слышал далекий рев голосов; отчетливо слышал стук копыт, но вся эта какофония звуков постепенно затихала, удаляясь на восток.
Что ж, пускай подгоняют своих лошадей — безвестных полукровок и чистокровных скакунов, гордость всего города. Пусть загонят их до полусмерти, направляясь на восток, в то время как сам он будет тихо и преспокойненько уезжать на запад!
Фэнтом осадил мустанга, позволяя ему перейти на шаг. Затем он наклонился и чуть ослабил подпруги, стягивающие брюхо тяжело дышавшего коня, до такой степени теперь он был уверен в себе. Огромные, погруженные во тьму деревья безмолвно проплывали мимо. Иногда, задирая голову, он видел над собой островки ночного неба, усеянные яркими мерцающими звездами, которые как будто тоже медленно плыли в вышине, подстраиваясь под размеренный шаг коня.
На душе у него стало спокойнее, а настроение заметно улучшилось. Что же до убийства Лэрри Фелана, то, видать, такая уж судьба выпала бедолаге. Единственное, о чем Фэнтом сожалел в этой связи, так это о том, что самому ему не довелось приложить к этому руку. И не иначе, как на честном поединке, разумеется!
И тут он вдруг подумал о том, что начиная с сегодняшнего дня и впредь «честных» поединков у него уже больше не будет никогда. Он лишил жизни слишком многих; правосудие отметило его своей печатью, и теперь уже вне зависимости от прочих обстоятельств, если он отправит на тот свет ещё кого-нибудь, то его вне всякого сомнения объявят убийцей.