Читать интересную книгу У смерти твои глаза - Дмитрий Самохин

Опустившись на первый уровень паркинга, я занял свободное место, включил сигнализацию «Ватерлиния», подумал и, для верности запустив сигнализацию «Томагавк» – ревун, покинул борт.

Ближайший лифт располагался в десяти метрах, и я устремился к нему, чувствуя, как истошно колотится сердце.

В лифт со мной вошел пожилой мужчина – очевидец штурма Рейхстага. Он заскочил в последний момент, притормозив дверь массивной резной клюкой с головой черта в качестве набалдашника. Старик заложил в память компьютера лифта нужный ему этаж, запустил подъем, откинулся к стене и, казалось, задремал.

Я расслабился, закрыл глаза, но сердце продолжало метаться в груди, посылая шифрованные сигналы, остававшиеся для меня бессмысленным набором букв и цифр. Я отогнал от себя рой кодов и постарался представить, как буду оправдываться перед Ангелиной, но споткнулся, почувствовав, как в затылок уперлось ледяное жало.

– Не гоношись! – посоветовал недавний старик. Жало чуть углубилось в кожу, вызвав кровотечение.

– Слушай внимательно, Туровский, и не перебивай. Не в твоем интересе.

Жало отступило.

Я попытался развернуться и выбить клинок из рук старикана, но он навалился на меня, прижал к стене лифта, упер лезвие в позвоночник, щелкнул клавишу «Стоп» на пульте лифта и надсадно задышал мне в ухо.

– Оставь это дело, Туровский. Будь паинькой. Зачем тебе лишняя кровь? Мало, что ли, сопляка-программиста.

Я дернулся в бессильной злобе, повел ноздрями, втягивая ароматный дорогой запах рублей за сто, что шел от старика.

– Не шали. – Он ехидно захихикал. Что-то скользнуло ко мне в правый карман пиджака. Я уловил знакомый хруст банкнот.

– Если одумаешься, получишь в два раза больше. Если же нет, то это тебе на похороны.

Последнее слово потонуло в лавине боли, захлестнувшей затылок. Картинка поплыла. Я попытался ухватиться за стену, но пальцы соскользнули. Я упал. Перед глазами промелькнул ослепительный фейерверк, и я буквально погас, как вывернутая из патрона лампочка.

Глава 7

Пробуждение оказалось мучительным. Колокольным звоном полнилась голова, терзаемая дикими болями, словно кто-то из моей черепушки, как птенец из яйца, проклевывался на волю. Я приоткрыл глаза. Веко – свинцовое покрывало. Мерзкий, словно наполненный плесенью полумрак, только кнопки на пульте управления лифтом светятся чахоточным желтым цветом.

Я пошевелился и зашипел от разряда боли, пробившей в голову. Осторожно, цепляясь руками за стены, я выполз наверх и сделал несколько шагов на непослушных, будто из теста слепленных ногах.

Каждое движение отражалось в голове раскатом грома.

Я неторопливо ощупал эпицентр боли, отнял руку от головы и поднес к лицу. Кровь напитала волосы, отчего они стали напоминать кабанью щетину, но более не текла.

Приятная новость!

Я старался не наводнять мозг мыслями, но они лезли, как грибы-паразиты в мокром подвале, причиняя нестерпимую боль. Я тщательно ощупал себя, проверяя, в чем еще оказалась убыль, целы ли кости, нет ли где колотых ран. И обнаружил. Наплечная кобура пустовала. Мой девятимиллиметровый армейский «питон» исчез.

Я скривился от боли, но поднес правое запястье к глазам и взглянул на светящийся циферблат. Без пяти девять вечера. Стало быть, я провалялся без сознания два с половиной часа. Ангелина будет в ярости. Я скрипел зубами от злости и разочарования. Последняя возможность наладить пошатнувшиеся отношения с любимой рухнула. Оставалась крохотная надежда, что мой изрядно помятый вид послужит стопроцентным алиби. Такое алиби нарочно не выдумаешь. Не будешь же биться головой об стены, чтобы только оправдать свое опоздание.

«Нужно позвонить инспектору Крабову, – проблеснула сквозь грозовой сумрак дельная мысль, – и заявить о пропаже лицензионного пистолета».

Почему-то эта мысль показалась мне чрезвычайно важной. И отчего-то я знал, что мой «питон» пропал неспроста и мне это ничего хорошего не сулит.

Я дотянулся до лифтового пульта и нажал кнопку восьмого этажа. Мигнули лампочки, и в кабине включился свет.

Лифт ожил и устремился вверх.

Я нащупал в кармане сотовый. Достал его. На удивление, аппарат оказался целехоньким. Вызвав из памяти номер Гонзы, я включил набор.

– Кубинец, – позвал я.

– Даг, ты, что ли? Как балет? Не заснул? – отозвался он.

Лифт дополз до восьмого этажа и распахнул двери.

– Не попал я на балет. Не добрался, – сообщил я, шагнув из кабины.

Шаг – взрыв боли в голове.

– Как не добрался? Ты где? Могу поспорить, что Гонза подскочил и забегал нервически по комнате.

– К Ангелине поднимаюсь. Меня в лифте приложили по голове. Я в бессознанке почти три часа проболтался. Ангелина меня мумифицирует заживо. К тому же у меня украли пистолет.

Я медленно продвигался по коридору к квартире Ангелины.

– Срочно заяви Крабову, пока из твоего «питона» полгорода не перестреляли, – резко отреагировал Кубинец.

Вот почему мне показалось опасным исчезновение пистолета. Не откладывая дело в долгий ящик, я набрал номер полицейского управления.

– Добрый вечер, – пробурчал я невнятно, – инспектора Крабова можно?

– Он только что отправился на выезд. А кто его спрашивает? – вежливо, но сухо осведомился секретарь.

– Даг Туровский, частный сыщик. Я перезвоню.

Сбросив номер и замедлив шаг, я остановился перед нужной дверью. Сто двадцать восьмая квартира. Я потянулся к звонку, но что-то остановило меня. Я насторожился, почувствовав опасность. Все мое естество вывернулось, протестуя против последнего шага. Я панически не хотел открывать дверь ее квартиры.

Что за бред?!

Я покачал головой, стараясь выгнать жуткое чувство неотвратимости какой-то катастрофы. Так ощущала бы себя Кассандра, севшая по ошибке на «Титаник».

Я пошатнулся. Жуткое головокружение взболтало мою голову. Чтобы удержаться на ногах, я ухватился за ручку двери, и дверь распахнулась внутрь. Я ввалился в квартиру, поскользнулся на чем-то и растянулся на пороге, испытав извержение вулкана внутри черепной коробки.

Брюки тут же намокли.

Что-то было разлито на полу. Я попытался подняться на ноги, упершись руками в пол, но ладони скользили в чем-то липком. Я уцепился за дверь и вытянул себя в вертикальное положение. Дотянулся по памяти до кнопки включения света и пробудил светильники в прихожей.

От неожиданности и навалившегося ужаса я чуть было не грохнулся вновь.

Посреди прихожей лицом в пол лежал профессор юриспруденции, крупный специалист в области англо-саксонского права в домашнем халате и с одной тапочкой на ноге. Другая валялась чуть вдалеке, как указатель – «продолжение следует». Голова профессора представляла кашу из костей, мозга и крови в котелке целой части черепной коробки.

Я почувствовал дурноту. С трудом уговорил желудок поостеречься от поспешных действий и оглядел себя. Я словно искупался в кровавой ванне. С меня капала кровь.

Я не впервые видел труп, но, пожалуй, в первый раз передо мной лежал очень близкий человек. Будущий тесть. Мелькнула мысль. Я ужаснулся промелькнувшей мысли.

Ангелина?

Перескочив через тело профессора, я устремился в глубь квартиры. Душа, как губка, впитала ужас и трепетала, как флаг на ураганном ветру.

Пустая гостиная. Пустынная столовая. Одинокая кухня. Лестница на второй этаж, где располагались спальни, библиотека и кабинет. Я резво взбежал по ступенькам. Боль стремительно улетучилась из головы. Поочередно я заглянул в каждую дверь. Ни в библиотеке, ни в отцовском кабинете Ангелины не было. Дверь в туалет меня насторожила. Она была приоткрыта, а в дверном косяке в районе замка зиял вырванный кусок. Я почувствовал, как внутри все обмерло, и осторожно заглянул. В туалете на унитазе сидела мать Ангелины, напоминавшая наседку на яйцах, в махровом халате и без единой кровинки на лице. Голова ее покоилась на умывальнике. Бессильно обвисшая, она лежала на фарфоре и взирала выпученными в ужасе глазами. Халат был распахнут, отчего открывался вид на маленькие груди. Прямо между двух холмиков бурели три рваные раны с кровавыми потеками.

Я развернулся и отошел. Сердце прыгало в груди. Я предчувствовал худшее. Предчувствовал и предвкушал, как самоубийца, уже избравший время своей гибели. На восковых ногах я двинулся к Ангелининой комнате. Последние полметра зачем-то преодолел на цыпочках. Распахнул дверь. И… Комната была пуста. Какое неимоверное наслаждение.

Конечно же, устав ждать, Ангелина одна поехала в Мариинку. Тем и спаслась. Когда же кончается спектакль?

«В десять-одиннадцать?» – предположил я и посмотрел на настенные часы. Двадцать один час десять минут. Еще есть время. Встретить ее, подготовить. Нужно и полицию вызвать.

Я направился прочь из квартиры, но по пути все же заглянул в спальню Ангелининой матери. И умер. Душа оборвалась, рассыпаясь на множество фрагментов, и собралась в иной последовательности. Последовательности, именуемой «Живой мертвец».