Пока ребята забрасывали ее вопросами о Гавайях и знаменитой бухте Макаха-Бей, где она научилась серфингу под руководством Митцу, Эйва украдкой рассматривала ногу Тода… Интуиция медика подсказывала ей, что эта шишка может быть опухолью-кистой. Если это так, то со временем коварная киста обязательно пробьет себе дорогу к кости, если срочно не предпринять что-нибудь.
Но как она могла сказать об этом мальчишке? Если она сейчас станет настаивать на том, чтобы тот немедленно прошел обследование, это может напугать его до полусмерти. Взгляд Эйвы остановился на его заношенных спортивных трусах, неухоженной голове. Парень явно из бедной семьи. Сын какого-нибудь местного рыбака, которые живут в жалких соляных домиках около пристани.
— Прошу прощения, я повел себя как дурак! — вдруг раздался голос слева.
Все повернулись в ту сторону и увидели приближающегося Гари. Свою доску он перекинул через плечо и придерживал рукой без видимых усилий. Его мускулистое тело поблескивало от воды и масла для загара.
— Боюсь, что я так увлекся одной симпатичной леди, что забыл некоторые правила этики серфера, а именно то, которое гласит: «Держись подальше от волны твоего коллеги!»
Мальчишки смотрели на него с нескрываемым восхищением. Их потряс вид его играющих мускулов, которые он умел подавать публике с той же ловкостью, с какой управлял отелем «Лас-Пальмас».
— Ребята, посмотрите на его доску! — прошептал Тод и услышал смех Гари.
— Подойди, парень, не бойся. На, хочешь? Попробуй покататься. И вы все. По очереди. Давайте, давайте. Только не потеряйте!
Когда подростки, хохоча и беснуясь от счастья, убежали с шикарной доской, Эйва сказала:
— Это было очень любезно с твоей стороны, Гари. Правда, ребята вполне могут потерять твою доску — сразу предупреждаю. Боюсь, им еще очень мало что известно о серфинге.
Не спуская с Эйвы взгляда глубоко посаженных зеленоватых глаз под светло-желтыми густыми бровями, Гари прилег на песок рядом с ней. Опершись на один локоть, он другой рукой стал просеивать песок между пальцами.
— Да черт с ней, с доской. Знаешь, сколько их в отеле валяется, дорогая? — беззаботно отозвался Гари. — Если в течение месяца никто не требует их, с ними можно делать все что угодно. — Он пожал широкими плечами. — У нас разве что только камины этими досками не топят.
Эйва улыбнулась, но в глубине души была разочарована. Эта фраза Гари явно изменила отношение Эйвы к его широкому жесту. Но все же Гари был дружелюбен, его обаянию трудно было сопротивляться. И потом, ведь он мог сказать, что доска ему дорога и что ему жаль давать ее неопытным ребятам, но он все равно дает ее. Он мог соврать. Не соврал. И на том спасибо.
И вообще Эйва еще раз напомнила себе о том, что не должна торопиться с оценками и выводами. Откинувшись на полотенце, она расслабилась под теплыми солнечными лучами, покорно принимая комплименты Гари и одновременно прислушиваясь к отдаленному смеху и крикам ребят.
— Знаешь… вот я смотрел на тебя сейчас, и мне в голову пришла одна мысль, — наконец сказал Гари. — Осень не за горами. Приближается морской карнавал. Я всегда в нем участвую и подумал, почему бы в этом году мне не совершить заезд тандемом? С такой партнершей, как ты, недолго и выиграть, а? Что скажешь?
Эйва, встрепенувшись, села на песке.
— С удовольствием, Гари. Конечно, все будет зависеть от того, совпадут ли у меня выходные на работе с теми днями. Хотя, я думаю, мне удастся поменяться дежурствами с кем-нибудь из сестер… — Она запнулась, когда ее взгляд вдруг поймал барахтающегося в воде Тода. Его друзья бежали по берегу, орали и смеялись:
— Ладно тебе, Тод! Давай сюда доску! Ничего у тебя не получится! Слабак!
Вскочив на ноги, Эйва почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. С острой жалостью она смотрела на хромого мальчишку с бледным, изможденным лицом. Доска уплыла от него, и ее прибило к берегу. Парень поплыл за ней вслед, неуклюже махая руками. Затем медленно вышел из воды, сильно хромая и безуспешно пытаясь скрыть боль, которая отражалась на его лице — в глазах, в скривившихся губах.
— Гари! — прошептала Эйва. — Смотри! Бедняжка!
— Да, упрямый паренек, — усмехнулся Гари.
Он поднялся с песка, подошел к мальчишке и легонько шлепнул по заднице. Так сказать, подбодрил от чистого сердца. Эйва подумала, что это он зря. Чувствительный и самолюбивый Тод не потерпел бы, если бы к нему кто-то стал относиться с жалостью или снисхождением. Гари взял у него доску и воткнул ее в песок. Мальчик остановил на ней взгляд, исполненный тоски.
— Хорошее дерево, правда, мистер Хейден? — услышала Эйва голос Тода. — На нем очень красивый наплыв. Прямо как на моем письменном столе, который называют старинным.
— Что тебе сказать, парень? О дереве я мало что знаю, — улыбнулся Гари, — но благодаря этой доске я добираюсь порой вон куда и возвращаясь на берег без сломанных костей. Это самое главное, а остальное меня, признаться, не волнует.
Намек на «сломанные кости» опять задел Эйву. Тод выглядел таким беззащитным перед подобными грубовато-бездумными репликами окружающих, что у нее появилось желание как-то поддержать его, избавить от душевной боли и смущения.
— У твоего письменного стола, наверно, убирающаяся крышка, Тод? — спросила она, когда вернулись другие ребята и вся компания уселась на песок рядом с ней. Гари морщился. Ему не нравилось, что какие-то подростки столь бесцеремонно нарушили его с Эйвой уединение. — Когда я была совсем еще девчонкой, у моего отца был такой же. Из ореха. Красивее дерева я до сих пор никогда не видела!
— Орех — мое любимое дерево, — восторженно сообщил Тод и даже придвинулся ближе к Эйве, будто доверчивый щенок. — Иногда я наблюдаю за тем, как старик Матт, столяр, делает мебель. Я даже приношу ему сплавной лес, когда удается отыскать приличные куски. Он мне дает за это пару баксов.
И получает сам пару сотен, вырезая фигурки и продавая их состоятельным туристам, еле сдержав гримасу, подумала Эйва.
— Почему бы ему не раскрыть тебе кое-что из своих секретов, Тод? — сказала она. — Мне кажется, что у тебя должны быть золотые руки, — продолжала девушка, надеясь на то, что это отвлечет подростка от мыслей о больной ноге.
Она даже взяла в ладони его руку и, повернув ее, внимательно осмотрела его длинные загорелые пальцы. Такие руки могли вполне принадлежать врачу или художнику, решила Эйва.
— Я уже просил его, — покраснев и убрав руку, сказал Тод. — Но он только ворчит и говорит, чтобы я убирался.
Эйва рассмеялась. Ей хорошо была известна та нехитрая амплитуда, в пределах которой колебалось всегда мрачное настроение Матта. Старик ежемесячно приходил в больницу по поводу своей старой язвы, которая, казалось, кислотой прожигала ему все внутренности. Он орал на медсестер и гонял их так, что многих доводил буквально до слез.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});