— Нет, — резко проговорила Грейс. — У меня нет никого. И я не намерена связывать себя с мужчиной, пока не закончится эта глупая война. Я не хочу влюбляться в кого-то, кого завтра могут убить!
Дафна посмотрела на нее с интересом, потом пожала плечами.
— Без мужчин обойтись трудно, особенно если к ним пристрастишься. По-моему, я не создана для беспорочной жизни. Из меня вышла бы ужасная монахиня — я, наверное, оказалась бы в постели с ближайшим священником! — Она озорно захихикала и умчалась по коридору, а ошарашенная Грейс смотрела ей вслед.
А она, Грейс, создана для беспорочной жизни? — подумала она.
Ей уже двадцать лет, но у нее только самое смутное представление о том, что это значит — быть с мужчиной в постели. Только какие-то обрывки сведений, полученные из секретных разговоров в школе и поспешных взглядов, брошенных в запрещенные книги. И все же ночью, ворочаясь на узенькой койке и ощущая неровности матраца у груди, тело ее ныло от желания, и она пробуждалась от странных сновидений.
В конце недели Фредди Каллендар расстался со своим гипсом и начал утомительное дело восстановления своих атрофировавшихся мышц. Когда у Грейс было время, она помогала ему ходить по коридорам, а он при этом развлекал ее повествованиями о своей жизни до войны. Эта жизнь напоминала ту, что вел ее брат и о которой она сама только мечтала: выходы в театр, лодочные поездки в Оксфорде по реке, подъемы по водосточным трубам, чтобы избежать комендантского часа… Все было весело и рискованно, и не было никакой повседневности.
— Вы просто не представляете себе, как я всему этому завидую, — сказала она.
Он изумился.
— В этом нет ничего особо необычного — все парни так живут.
— Вот именно: все парни, — сказала Грейс. — Мой брат тоже был в Оксфорде. А мне пришлось сидеть дома и учиться ведению хозяйства.
— Так оно и должно быть, — отозвался Фредди. — Образованные женщины — это просто страшно. Они носят толстые чулки и очки и бросают на тебя неприветливые взгляды.
— Необязательно! — обиделась Грейс. — Из меня вышла бы превосходная образованная женщина.
Фредди накрыл ее руку своей.
— Но какая это была бы утрата! Вы красивы и обаятельны, дорогая моя, и я не сомневаюсь, что вы станете украшением дома любого мужчины.
— Вы ужасный льстец, — отозвалась она, — но я не хочу проводить жизнь в качестве украшения или утешения. Я тоже хочу хоть немного пожить. Я хочу путешествовать и увидеть мир, и сделать что-нибудь полезное.
— Но вы сейчас делаете так много полезного: помогаете бедняге — раненому летчику снова встать на ноги. А что до путешествий, то я уверен, что любой мужчина, за которого бы вы ни вышли замуж, будет вашим покорным рабом. Возьмем, к примеру, меня. Если бы вы были замужем за мной, то стоило бы вам только сказать: «Отвези меня в Египет», — и вас умчали бы туда на ковре-самолете. Вас это ничуть не склоняет в мою пользу?
— Фредди, — со смехом ответила Грейс, — невозможно понять, когда вы говорите серьезно.
— Я всегда абсолютно серьезен, когда дело касается вас, старушка.
— Вы выйдете из больницы и забудете меня ровно через десять минут, даю вам гарантию, — сказала она. — Вы снова вернетесь в театр влюбляться в девушек на качелях.
— Никогда, — поклялся он.
Ведя его обратно в палату, Грейс невольно всмотрелась в него. По словам Дафны, он был завидным женихом. Она была почти уверена, что он просто флиртует с ней, но жалела, что так плохо знает мужчин и то, в частности, о чем и как они думают. Было совершенно ясно, что они видят мир в абсолютно другом измерении. И все же с Фредди ей почти всегда было легко и спокойно. Иногда он даже напоминал ей Гарри, в котором всегда к доле братского поддразнивания примешивалось желание защищать и лелеять ее.
Она начала предвкушать их совместные с Фредди прогулки. Когда она брала его под руку, его халат казался таким мягким и гладким, и Грейс поняла, как давно она не получала удовольствия от удобств цивилизованной жизни. Она привыкла к накрахмаленному хлопку, который натирал кожу, к огрубевшим рукам, шершавым щекам, колким одеялам и неменяющейся, неаппетитной еде.
— Говорят, меня скоро можно будет отправить домой, — сообщил ей Фредди как-то утром. — Честно говоря, мне не терпится выбраться отсюда. Только подумать: настоящая еда, хорошее вино, вечером граммофонные записи и танцы на террасе… Забываешь, какая она, настоящая жизнь.
Грейс попыталась представить себе, какой будет жизнь в больнице «Святая Катерина» без Фредди.
Через несколько дней до них дошла новость, что его направляют в восстановительный центр, чтобы укрепить его поврежденные конечности.
— Я там долго не пробуду, — сказал он, когда Грейс помогала ему собирать вещи. — Чем скорее я попаду домой, тем быстрее я восстановлюсь. Пара недель домашней кухни — и я снова буду отвратительно сильным и здоровым. Видели бы вы, что наша кухарка делает с фазаном! — он счастливо болтал, не замечая, что Грейс необычно молчалива.
— Ты бы лучше не поправлялся слишком быстро, а то тебя отправят обратно во Францию, — сострил летчик с соседней койки.
— Я был бы не против, — ответил Фредди, и светлая кожа его лица покраснела. — По правде говоря, я чувствовал себя немного как обманщик, лежа тут так долго, окруженный заботами. Пора бы мне опять делать свое дело.
— Но вы сделали вполне достаточно, Фредди, — запротестовала Грейс, встревоженная мыслью о том, что он вернется на фронт. — И, говорят, американцы изменили положение. Наверное, скоро все кончится.
— Но мне не терпится снова полетать, — сказал Фредди. — А как мне это сделать, если не будет войны?
— После этого наверняка будут гражданские полеты, — отозвался его сосед. — Ведь мы теперь показали людям, что могут самолеты…
Грейс старалась казаться веселой.
— Если бы люди видели вас обоих, замотанных бинтами, они вряд ли были бы очарованы будущим авиации.
— Но в мирное время ни в кого не стреляют, — поправил ее Фредди. — Самолеты теперь довольно надежны. После войны они смогут все, что угодно — вот увидите. Я буду возить вас на ужин в Париж, — добавил он, поднимая сумку. — Пока, парни, — сказал он, помахав всем рукой. — Может, мы еще раз попробуем сбить «Красного барона», прежде чем спектакль окончится.
Грейс отнесла его сумку в главный холл. На улице дожидался «Роллс-Ройс», рядом с которым стоял шофер в униформе.
— Насколько я понимаю, это ваш, а не армейский, — сказала Грейс.
— Господь милосердный, конечно. Армия хотела отправить меня в восстановительный центр в кузове грузовика, — ответил Фредди. — Я согласен, чтобы ради моей страны в меня стреляли, но я отказываюсь уезжать в армейском грузовичке!