— Вы уверены?
— Конечно. С твоим отцом всё вышло именно так.
Доктор Метц призадумался над словами деда. Конечно, единомышленника и продолжателя можно найти и среди своих учеников. Но подавлять волю дочерей и выдавать их замуж за нужных, но нелюбимых людей он точно бы никогда не стал.
После того разговора доктор Метц всё чаще вглядывался в лица своих студентов, ловил их малозначимые фразы, задавал им осторожные вопросы. Но молодых людей больше интересовало убийство эрц-герцога в Сараево, чем занятия по анатомии.
Отовсюду то и дело раздавался тревожный шепоток, что вскоре начнётся война между Австро-Венгрией и Сербией. Самые смелые предсказатели говорили, что германский император вступится за австрийских соседей, а русский царь — за сербских единоверцев.
— Нет, — уверено заявлял на это доктор Метц, — российский император не станет начинать войну, защищая цареубийц.
Через месяц, когда русские войска вторглись в Восточную Пруссию, профессор Книпхоф удостоил внука ехидным замечанием:
— Плохо же ты его знал. Хотя, чего ещё ожидать от дурака?..
Доктор Метц опешил от таких слов, даже не нашёлся, что возразить.
— А кто он, русский император, если не дурак? — продолжал Книпхоф. — Женился по любви, видите ли. А какое он имел на это право, а? Он же монарх, а монарх должен руководствоваться во всех вопросах только интересами своей державы, даже в выборе жены. Особенно в выборе жены. Разве никто не говорил ему, что гессенский дом болен? Что, никто не знал, что брат принцессы Алисы умер, потому что страдал от гемофилии? Нет, этот Николаус просто дурень…
— Профессор, — скорбно обратился к нему доктор Метц, — пожалуйста, перестаньте.
— Нет, он дурень, — настаивал старик. — Ладно, дочь германского императора больна порфирией. Но ведь ей не наследовать престол. А доживёт ли тот больной мальчик Алексиус до собственного царствования?
Но этот вопрос недолго занимал мысли доктора Метца. С началом войны в дом Книпхофа нагрянули баварские власти и объявили, что все подданные российской короны должны покинуть территорию Германии в ближайшие дни. Услышав это, доктор Метц спал с лица:
— Но как?.. — от нахлынувшего волнения еле выговорил он. — Это же мои дети. Что вы такое говорите, почему нужно высылать?
— Идёт война, профессор Метц, — чеканя каждое слово, изрёк чиновник. — Германская империя объявила России войну. Все российские подданные отныне наши враги.
— Вы что же, считаете, что мои пятнадцатилетние дочери могут оказаться русскими шпионками?
— Речь идёт вовсе не о ваших детях. Они такие же подданные империи, как и их отец. Нам известно, что в вашем доме проживает некая… — чиновник вынул из кармана постановление и с трудом зачитал, — Агапея Куликова.
Все заверения о родственных связях на полицию не подействовали. Согласно директиве, Агапея была российской подданной, и её надлежало арестовать и выслать на родину как можно скорее.
Бедная женщина так и не поняла, что происходит, почему её заставляют собрать свои вещи и немедленно покинуть дом. Доктор Метц намеривался проводить её, но полиция ему этого не позволила. На пороге он лишь обнял Агапею и сунул ей в карман все деньги, что были при нём и наказал написать, как только она прибудет в Россию.
Когда девочки вернулись из школы домой, отец рассказал им о случившемся, не скрывая горечи и сожаления. После бессонных, полных слёз ночей близнецы уяснили для себя, что пока идёт война, в Германии нельзя быть русским. С тех пор доктор Метц и заметил, что Лиза и Саша перестали говорить друг с другом по-русски на людях, и только дома наедине и шепотом делились секретами на первом родном языке, пока ещё без акцента.
Проходили месяцы, а от Агапеи не было вестей. Отчаявшись, доктор Метц написал письмо старым знакомым в Иллукст с просьбой о помощи. Но письмо вернулось обратно — его принёс чиновник тайной полиции и пригрозил доктору Метцу арестом и судом за поиски связи с врагом. Больше Пауль Метц писем в Россию не писал, решив отложить поиски тётки покойной жены до окончания войны.
В конце года профессора Метца призвали в тыловой госпиталь хирургом. С тяжёлым сердцем он попрощался с дочерями. После высылки тёти Агапеи, девочкам было несказанно тяжело расстаться ещё и с отцом.
— Приглядывайте за дедушкой, — ласково наказал им доктор Метц, — слушайтесь тётю Гертруду. И пишите мне, обязательно, раз в неделю.
После отъезда отца для Лили и Сандры наступили безрадостные дни, ведь уехала в саксонский лазарет и любимая, всегда ласковая тётя Ида. В доме остались только чересчур легкомысленная для своих лет графиня фон Альнхафт и постоянно ворчащий прадедушка.
— Где мой сюртук? — спрашивал он Сандру, недовольно расхаживая по комнате.
— Да вот же, в шкафу.
— Давай сюда.
— Дедушка, ты собрался гулять? — осторожно поинтересовалась Лили, наблюдая, как прадед суетится у зеркала. — Но ведь ещё рано.
— Нет, мне нужно в морг.
— Зачем? — спросила Сандра.
— Зачем-зачем… Надо. Сегодня туда привезли каменщика с гигантской опухолью в животе. Говорят, она потянет килограммов на сорок. Будь я проклят, если не увижу это собственными глазами.
— Но ты ведь не пойдешь туда один? — с надеждой вопросила Лили. — Нам надо тебя проводить…
— Что, — озорно хихикнул старик, — тоже хочешь посмотреть на покойников?
— Нет, не хочу! — чуть не взвизгнула юная девушка.
— Но тебе нельзя идти одному, — принялась отговаривать его Сандра. — Мы тебя проводим, но подождем на улице, хорошо?
— Долго придётся ждать.
— Ой, дети, — вальяжно протянула графиня, — оставьте своего прадеда в покое. В немецком языке нет таких слов, чтобы переубедить этого упрямца.
— Вот именно, — вторил ей Книпхоф, — сидите дома, учите уроки.
— Нет, дедушка, мы всё же пойдём с тобой.
— Ну ладно, — с явным недовольством сдался прадед, — только переодевайтесь быстрее, модницы.
Когда Лили поменяла платье и вышла в коридор, то профессора там уже не застала, только отметила, что его трость одиноко стоит в подставке для зонтов.
— Лиза! — крикнула ей из комнаты Сандра, — ты смотри…
Девушки прильнули к окну, наблюдая, как их прадед бодрым шагом идёт по улице, едва не срываясь на бег. До сего момента они и подумать не могли, что профессор в свои сто шесть лет не настолько стар, как порою хотел казаться.
7
Один месяц сменял другой, а война продолжалась уже второй год и не думала заканчиваться. Никто не мог сказать вразумительно во имя каких идеалов и благ она была затеяна. Это была страшная война, где машины несли людям смерть, пули разрывали плоть, газы отравляли тело, а снаряды разносили его на куски. Слишком много смертей было на полях сражений, слишком много горя было в мирных городах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});