Убирала и готовила мисс Берт, мягко говоря, небрежно. У нее была навязчивая идея, что она может ослепнуть, поэтому, чтобы не напрягать глаза, она поддерживала во всех комнатах полумрак и никогда не выходила на улицу в солнечную погоду. Никто не стал бы о ней беспокоиться, кроме доброго и снисходительного Ганса.
— Бедная старушка, пусть делает, как ей нравится. Она очень хорошо мне подходит. Если ей хочется иногда остаться в постели, я могу и сам управиться.
Такое положение дел подходило и Дженни. Ведь это означало, что мисс Берт не будет из любопытства заглядывать в мастерскую, и если Ганс захочет поцеловать ее, когда закончит работу, их никто не побеспокоит.
Дженни опять пошевелилась на стуле и сказала:
— Дорогой, ну разреши же мне слезть отсюда. Я сейчас упаду в обморок.
— Еще чуть-чуть. Который час?
— Уже почти пять вечера. Я должна идти открывать библиотеку.
Ганс отбросил кисть.
— Тогда я должен закончить, потому что сейчас прибывает поезд.
— Поезд? А кто приезжает?
— Клайв и его новая секретарша.
— Ты никогда не говорил мне, что он собирается взять новую секретаршу. Что с прежней?
— О, от нее не было никакого проку. Ни ума, ни внешности.
Дженни удивленно подняла брови.
— Я полагаю, она даже не умела печатать. А эта умеет? Или он забыл спросить? Почему он привез ее к себе домой?
— Чтобы работать, конечно.
— Он никогда не привозил домой ту, другую.
— Насколько я знаю, он собирается больше работать дома, чтобы быть поближе к жене. Во всяком случае, прежняя секретарша не подходила для работы дома.
— Но он заведет с ней роман, пока Луиза в больнице!
— О нет, романа не будет. Только работа.
Ганс, конечно, был слишком наивен. Или только притворялся. На его темном лице было какое-то странное выражение. Возбуждение? Предчувствие чего-то?
— Ты видел эту девушку? — ревниво спросила Дженни. — Она хорошенькая.
— Да, видел. Она действительно хорошенькая. Блондинка, голубые глаза. Она выглядит очень невинной, хотя, может быть, она совсем и не такая.
— Держу пари, что это не так. Как ее зовут?
— Маргарет Берни. Мег. Но что случилось, дорогая? Почему ты так рассердилась? Ты ревнуешь Клайва к его новой секретарше?
— Но ведь это не Клайв следил за прибытием поезда, а ты. — На лице Ганса появилось выражение вины и раскаяния.
— Прости меня. Ты права. Меня всегда так волнует появление нового лица. Ты знаешь это. Но ведь это не означает ничего, кроме моего желания запечатлеть его на холсте. Я такой плохой художник, но я сильно стараюсь. Ты должна простить меня, Дженни, а не сердиться. Неужели ты думаешь, что меня заботит смазливое личико этой девушки? Меня оно не волнует. Мне нравятся темные волосы и темные глаза. Иди сюда, моя маленькая.
— Нет, подожди минутку! Сначала я хочу выбраться из этого платья, а не то ты представишь себя Генрихом VIII.
Ганс подошел к Дженни.
— Я мог бы, — он шутя схватил ее за горло.
— Подними ширму, — приказала Дженни. — И подожди, пока я переоденусь.
Голос девушки звучал спокойно, тело ее охватила дрожь. Отчасти от возбуждения, отчасти от страха. Ганс произвел на нее впечатление, она не могла этого отрицать. Все мужчины казались Дженни скучными. Ее тянуло в этот тихий темный дом, даже когда он вызывал в ней странное необъяснимое опасение.
Пока Дженни расшнуровывала тяжелое парчовое платье, зазвонил телефон. В этом ей почудился какой-то скрытый смысл, потому что Ганс быстро вышел из комнаты, не извинившись, как будто он ждал этого звонка. Он некоторое время находился внизу, и Дженни, одетая уже в просторный свитер и юбку, беспокойно ходила взад и вперед. Она украдкой бросила взгляд на портрет. Лицо получилось странным и несовременным. Глаза были сильно навыкате, а нос очень тонкий. В жизни она выглядела совсем не такой. Бедный Ганс действительно был плохим художником. Нечего удивляться его нежеланию показать ей работу. Что еще он мог спрятать в этом месте? У него была куча вещей, которые никто не хотел покупать. На что он жил?
Дженни просмотрела пыльные холсты, прислоненные к стене. Никогда раньше она не оставалась в этой комнате одна. Теперь у нее появилась возможность осмотреться. Из любопытства Дженни отодвинула один из занавесов и увидела, что тот закрывал не окно, а дверь. Интересно, что за ней скрывалось, шкаф или другая комната? Девушка повернула ручку, но дверь оказалась заперта. Может быть, ее плотно заело от пыли и времени.
— Что ты делаешь?
Внезапно раздавшийся за спиной громкий голос Ганса заставил ее быстро повернуться. В сгущающихся сумерках она не могла отчетливо видеть его лицо, но оно показалось ей темным и зловещим. У Дженни перехватило дыхание.
— Ничего. Я просто поинтересовалась, куда ведет эта дверь.
— За ней ступеньки в подвал. Будешь плохо себя вести, я спущу тебя по этой лестнице.
— Ганс! — Дженни была потрясена и напугана.
Но Ганс уже улыбался.
— Этот старый дом полон всевозможных сюрпризов. В том числе и неприятных. Здесь сыро, он весь изъеден червями, на лестницах легко сломать себе шею. А теперь иди сюда, моя маленькая, я хочу тебя поцеловать.
Дженни охотно приблизилась. Ганс был уже немолод. Ему было не меньше сорока. Обычно Дженни влюблялась в более молодых мужчин. Даже Саймон Сомерс, который оставался равнодушным к ее попыткам завязать отношения, был моложе. Но в Гансе чувствовалось что-то особенное, в его поцелуе, его настойчивости, в том волнении, которое вызывали его прикосновения. К этому примешивалось и его желание видеть ее в средневековом платье и те странные чарующие слова, которые он говорил. Дженни понимала, что не сможет долго держать Ганса на расстоянии.
— Кто тебе звонил?
— Клайв.
— Он привез эту девушку?
— Ты имеешь в виду, привез ли он домой свою новую секретаршу?
— Не думаю, чтобы это было очень хорошо с его стороны, когда Луиза в больнице, — справедливо заметила Дженни. — Я полагаю, тебе не терпится увидеть эту девушку?
— Я обедаю у Клайва сегодня вечером.
Дженни отодвинулась.
— Вот как. Тебе действительно не терпится встретиться с ней!
— Я встречаюсь с Клайвом, потому что ему наконец удалось продать мою картину. Причем за хорошую цену. Мы должны это отметить.
— Поздравляю, — угрюмо проговорила Дженни.
— И если эту маленькую блондинку пригласят за стол, я буду смотреть на нее лишь как художник. Не так, как сейчас на тебя. Дженни, Дженни, почему у тебя такое волнующее лицо? Я не могу забыть его, даже когда тебя не вижу.
Дженни стало легче. Так-то лучше. Она верила, что Ганс говорит правду. Но почему, почему она должна терять голову из-за этого нищего художника? Она просто сумасшедшая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});