Читать интересную книгу Мученицы монастыря Святой Магдалины - Кен Бруен

Кирстен встала с кровати и подошла к валявшемуся на полу пакетику:

— Тогда вам это не нужно?

— Нет.

Зазвонил телефон. Я взял трубку:

— Слушаю.

— Джек, это Кэти.

Меня сразу же охватило чувство вины за свое поведение в отношении Джеффа. Я надеялся, что она по голосу не определит, что я выпил.

— Кэти.

— Я узнала то, что ты просил.

— Замечательно… Разумеется, я тебе заплачу.

— Не думаю.

Голос был резким, холодным.

Я сказал:

— Я тут не совсем хорошо себя вел.

— И что в этом нового, Джек?

— Я зайду завтра.

— Не утруждайся. Я оставила конверт у миссис Бейли.

Клик.

— Любовная размолвка? — подала голос Кирстен.

— Не совсем.

Она подошла к двери:

— Я терпеть не могу вот так выпить и сбежать, но…

— Вы уходите?

— А вы что ожидали? Выпить и трахнуться по-быстрому?

Слово прозвучало очень грубо.

Я попытался овладеть ситуацией:

— Зачем вы приходили?

— Из первых рук узнать, в каком состоянии ваше расследование.

Я пытался найти саркастический ответ — мне хотелось обидеть Кирстен. Но ничего не придумал, а она сказала:

— Почему бы вам не спросить меня?

— О чем спросить?

— Убила ли я своего мужа?

Я допил виски. Почувствовал, как оно дошло до глаз. После чего спросил:

— Убили ли вы своего мужа?

Она с искренним удовольствием рассмеялась:

— Это был бы тот еще рассказ. Держите это в штанах, Джек.

И исчезла.

Я крикнул, стоя посредине комнаты:

— Вы это о чем?!

На комоде стояла на три четверти полная бутылка. Еще не полностью оставивший меня разум подсказал: «Ладно, ты выпил две порции, ничего плохого не случилось. Надо остановиться. Лечь в постель. Утром можно будет начать снова».

Я серьезно обдумывал эту идею целую минуту, потом произнес вслух:

— А пошло оно все!

И вспомнил тогда слова Реймонда Чандлера.

Как погрубее сказать, чтобы он ушел? Пошел вон, иди к черту, вали отсюда, уматывай, убирайся и так далее. Все годится. Но приведите мне классическое выражение, которое употребил Спайк О'Доннелл (один из братьев О'Доннелл из Чикаго, владельцев маленького заведения, позволивший себе посоветовать ребяткам Каноне катиться ко всем чертям и оставшийся в живых). Вот что он сказал: «Потеряйся».

Об остатке ночи могу только сказать, что я сочинил поэму.

Да простит меня Господь.

Виски затаскивало меня на многие темные улицы, заставляло попадать в ужасные ситуации и мучиться потом от жуткого похмелья. Но за долгие годы нашего тесного общения я ни разу не опустился до написания стихов.

Помнил ли я, что я записал поэму?

Конечно нет.

Строчки оказались на клочках рваной бумаги. К счастью, часть их невозможно было разобрать — просто каракули. Но основное все же осталось. Я был в состоянии припомнить, как сидел на кровати и вспоминал свою лондонскую свадьбу. Мы расписались в конторе в Ватерлоо. Очень подходяще.

Наша первая брачная ночь закончилась дикой руганью. Я встретил следующее утро совершенно один в номере дешевого отеля недалеко от церкви на арках.[5]

Так вернемся к поэме. Вот она. Во всей своей поганой красе.

Пропавший впустую в ВатерлооИ гладкий как шелкСамый дешевый и резкийЯ весьма довольныйПил его по утрамПока позжеНе начинал ползать по кроватиВ поисках банки пиваИ под разбросанными носкамиМятым костюмом гонялсяЗа таблеткой аспиринаИ среди этой разрухи нашелТвои путаные слова                              оставленные тобоюЯ свалился с постелиДо вечераЭто оказался… тяжелый ВатерлооПосле открытия может бытьПосле одной рюмки джина                              или четырехЯ поспею сноваЛегкоПротанцевать по твоим                              брачным клятвам.

Я спросил себя: «Что это такое, черт побери?»

Но я не выкинул листки в помойку. Аккуратно сложил и сунул в предисловие к книге Фрэнсиса Томпсона «Небесная гончая».

А куда еще их девать?

Только тут я обратил внимание на костяшки своих пальцев. Содранные и кровоточащие. Я же не выходил из комнаты. Господи, сделай так, чтобы я не выходил. В животе жгло, как будто я напился аккумуляторной жидкости. Голова разламывалась, пот заливал глаза, и жутко хотелось пить. Я пошел в ванную комнату, чтобы напиться, и разрешил одну загадку. Зеркало было разбито, причем засадили по нему явно от всей души.

Я услышал жалобные стоны и сообразил, что издаю их сам. Разумеется, я отключился, не успев раздеться. Бог ты мой, как же от меня воняло. Я сорвал с себя одежду и осторожно встал под душ. Сделал воду обжигающе горячей в искупление своих грехов. Терпел, сколько мог. Мозг работать отказывался.

«Больше не пью», — сказал я себе.

А сам уже мысленно видел перед собой запотевшую снаружи кружку холодного пива. Я услышал, как открылась дверь и кто-то вошел. И без того взбесившееся сердце забилось еще сильнее. Я обернулся полотенцем и высунулся. Джанет, горничная, выглядела старше миссис Бейли, но отказывалась уйти на покой. Теперь она стояла посреди разрухи и качала головой.

— Джанет, все в порядке… — подал я голос. — Я сам уберу.

— Но, мистер Тейлор, что случилось? Обычно вы такой аккуратный.

Мне хотелось закричать: «Пошла вон из моей гребаной комнаты, слышишь! Объяснения она ждет. Господи… да ты же горничная… Помилосердствуй».

Разве мог я позволить себе оскорбить лучшие чувства еще одного существа, тем более что старушка была милой и доброй? Однажды даже подарила мне четки. Теперь мне хотелось удавить ее ими. Но я сказал:

— Отпраздновал слегка. «Арсенал» выиграл у «Спартака».

Она взглянула мне прямо в глаза и заметила:

— Ах, мистер Тейлор, вы опять вернулись к пиву.

Я еле сдерживал закипавшую ярость.

— Друзья зашли, ничего особенного.

— Кто бы говорил! Вы поглядите вокруг.

Это было так на нее не похоже. В любой другой день она не обратила бы внимания и на землетрясение. Но когда человек умирает от похмелья, у всего мира эрекция. Я с нажимом произнес:

— ДЖАНЕТ… ОСТАВЬТЕ ВСЕ В ПОКОЕ.

— Не обязательно повышать голос, мистер Тейлор, я не глухая.

Женщина начала пятиться, потом помедлила и объявила:

— Я помолюсь за вас мистеру Талботу.

Я исхитрился выпить полчашки кофе, причем вырвало меня всего один раз. Надев чистые джинсы и свежую белую рубашку, я продолжал страдать от похмелья в новой одежде. Сидевшая за конторкой миссис Бейли сообщила:

— Для вас письмо, мистер Тейлор.

Я протянул левую руку, чтобы она не заметила разбитые костяшки.

— От Кэти, — кивнул я.

— Очень милая девушка.

— Правильно.

Миссис Бейли помолчала, явно сравнивая ее с Кирстен, которую видела накануне, потом заметила:

— Мистер Тейлор, у меня создалось впечатление, что Кэти на вас сердита.

Ну что я мог сказать… Становитесь в очередь?

Я снова кивнул, теперь стараясь изобразить огорчение. Это оказалось не слишком трудно, поскольку я и так помирал. Выйдя на улицу, я сунул письмо в карман и прислушался к своему организму — желудок намеревался снова вывернуться наизнанку.

МОНАСТЫРЬ СВЯТОЙ МАГДАЛИНЫ

Девушки прижимались друг к другу под одеялами, стараясь согреться и хоть немного согреть своих соседок. Тут они услышали стук каблуков, и сильная рука одним движением сорвала с них одеяла. Женщина, которую они прозвали Люцифером, завопила:

— Каким извращениям вы там предаетесь, шлюхи?

Она схватила ближайшую девушку за волосы и ударила ее кулаком в зубы. Затем потянулась к следующей девушке, протащила ее за волосы до туалета, засунула ей в рот кусок мыла и сказала:

— Жуй, жуй, если не хочешь, чтобы тебе задали трепку, какой свет не видывал.

Ослепленная слезами и ужасом, девушка принялась жевать.

Я направился к «Грейт Сазерн», где знал одного портье. Когда я вошел, он окликнул меня:

— Тяжелая ночка выдалась, Джек?

— Угу.

— Все мы стареем.

Я передал ему несколько банкнот и попросил:

— Добудь мне пинту и рюмку.

Разумеется, здесь так рано не подавали спиртное. Избави боже. Ни боже мой. Но у них было огромное фойе с укромными уголками. Если вам надо подлечиться в прохладном одиночестве, лучше места не найти.