у меня в горле как будто ком какой-то встает – и все, даже дышать тяжело становится… Я иногда думаю: вот пошла бы в лес, встала где-нибудь на поляне, голову запрокинула бы и кричала до тех пор, пока силы не кончатся… а не могу, понимаешь? – Она открыла глаза, лихорадочно заблестевшие и увлажнившиеся слезами. – Я ведь пробовала… несколько раз пробовала, в лес уходила – и все… стою, как дура, на поляне, рот открыла – а крика нет, и дышать не могу совсем… И потом так противно, словно… словно… – Она заплакала, уронив голову на подлокотник кресла.
Вадим слушал не перебивая. За те долгие годы, что лечил Еву, он сумел неплохо ее узнать. Иногда Резников думал: а какой она могла бы быть, если бы не то злополучное утро в парке, что разделило ее жизнь на две неравных части? На ту, где Ева была счастлива, и на ту, в которой находилась теперь…
Однако во время какого-то из сеансов она вдруг начала рассказывать об отце, и Вадим понял, что счастлива Ева была только в раннем детстве, когда единственный мужчина, которому она доверяла, называл ее принцессой, баловал и окружал заботой и любовью. И с момента его исчезновения у Евы никогда и никого больше не было. А потом случился Вознесенский – и все, в ее голове навсегда образ любого мужчины оказался крепко связан с негативными эмоциями, болью, кошмарами и страхом.
Ева была очень одинока, у нее не имелось подруг, мать умерла – словом, человек остался в буквальном смысле слова один на один со своими проблемами. Вадим помогал ей чем мог, но старался все-таки не переступать грань, отделяющую психиатра и пациентку друг от друга. Он опасался, что Ева воспримет его помощь как намек на что-то большее и это очень осложнит и жизнь, и дальнейшую работу. Но со временем он вдруг понял, что не вызывает у нее никакого интереса как мужчина. Возможно, это были последствия огромных доз препаратов, которыми ее глушили много лет в больницах, а возможно, она тоже не допускала мысли о том, что между ними могут возникнуть отношения иного рода. То, что было сейчас, устанавливалось годами и теперь устраивало обоих, так к чему нарушать это равновесие?
Но рисунки Евы его настораживали. И сегодняшнее признание в том, что она испытывает потребность выплеснуть из себя накопившееся, но никак не может.
«Я зашел в тупик, – думал Вадим, глядя с жалостью на плачущую в кресле Еву. – Нужен какой-то толчок, что-то такое, что поможет ей хоть немного освободиться, хоть чуть-чуть сдвинуться с этой точки. Но я даже приблизительно не представляю, что это может быть».
Москва, наши дни
– Я не понимаю…
Мила сидела на краю кровати и растерянно наблюдала за тем, как Тимофей скидывает в небольшой чемодан вещи.
– Чего ты не понимаешь? – Он повернулся к комоду, где стояли флаконы с его туалетной водой – у Милы для подобных вещей в гардеробной была целая полка.
– Ты еще утром никуда не собирался, а сейчас упаковываешь вещи… да еще берешь с собой эту невыносимую вонь! – Она встала и отобрала у Тимофея флакон, который тот не глядя взял с комода и собирался положить в косметичку к пене для бритья и зубной щетке.
– А что тебя больше удивляет: мой выбор туалетной воды или то, что я собрался в командировку?
– Тим! Ну я ведь серьезно… послезавтра день рождения владельца канала, мы приглашены на банкет, а теперь…
– А теперь ты можешь поехать туда одна, я не возражаю. А владелец в курсе, что я срочно вылетаю в Вольск. – Тимофей критически осмотрел содержимое чемодана, прикидывая, все ли необходимое собрал, и закрыл его. – Так что не вижу проблемы, Милуша.
– Но… как я буду выглядеть, если приеду на банкет одна?
– Выглядеть ты будешь прекрасно, как всегда, – рассмеялся Тимофей, подходя к ней и обнимая за талию. – Купишь себе новое платье, туфли… съездишь в салон красоты… в общем, займешься всем, что так любишь, а потом поедешь в ресторан и будешь общаться с людьми, которые мне лично противны, но тебе почему-то приятны, только и всего. А я в это время буду работать. Каждому свое.
– Но почему непременно нужно куда-то лететь?
– Потому что тема моего расследования – там. И я должен все как следует разнюхать, понимаешь? Если все, что я узнал, правда, то у меня в руках реальный шанс снять убойный репортаж. Даже не репортаж – целый документальный фильм можно будет сделать, понимаешь?
По глазам он видел, что не понимает. Да она вообще мало что понимала в его работе, ее это интересовало только в связи с количеством приглашений на модные мероприятия, а то, что иной раз Тимофей ночами не спит, буквально по строчкам вымучивая новый материал или сценарий для передачи, Мила, конечно, предпочитала не замечать.
Иногда Колесников начинал смотреть на женщину рядом с собой трезвым взглядом и даже подумывал расстаться, но потом, взвесив все «за» и «против», остывал. Спутница ему была необходима: какие-то протокольные мероприятия он игнорировать не мог, и там чаще всего рядом нужна была дама, а Мила в этом плане подходила идеально. При всей своей недалекости и какой-то дремучей необразованности (что, конечно, довольно странно для девушки, окончившей, по ее словам, институт искусств где-то в провинции) Мила умела так изящно и многозначительно молчать, что у собеседника складывалось впечатление о ее напряженной внутренней жизни, о наличии глубоких мыслей, делиться которыми она просто не хочет.
Мила нравилась его друзьям, умела не выставлять Тимофея в неприглядном свете, напротив – если уж ей приходилось что-то говорить, то темой всегда был Колесников и то, как он умен, талантлив и гениален. Словом, Мила была образцовой содержанкой во всех смыслах этого слова и поддерживала имидж Тимофея, а большего он от нее и не требовал. Кроме того, она была очень хороша в постели, и это тоже являлось несомненным плюсом. Так что менять шило на мыло Колесников не спешил. А поговорить… ну, разговоров ему хватало и на работе.
– Может быть, я поеду с тобой? – вдруг произнесла Мила, обвивая его шею руками, и Тимофей от неожиданности даже вздрогнул:
– Что?! Куда ты поедешь?
– С тобой, – повторила она. – Я хочу полететь с тобой в этот Вольск, что тут странного?
– Это не то чтобы странно, это даже как-то глупо – лететь со мной в провинциальный город, о существовании которого ты наверняка услышала только что.
– Ты