Читать интересную книгу Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

не пропускает туман в подземелье?

– Низкий и похотливый раб, ты не заслуживаешь свободы! – Контрабандист, произнося это со всем доступным ему пылом, не до конца понимал, что, собственно, хочет выразить. – Ты мерзок, как помои в канавах Шпоры. Мерзок, как самая глубокая яма в императорских обсидиановых рудниках. – Он ступил на сиденье трона и провел рукой по восставшему члену, как по чужому; его плоть, казалось, изображала желание сама по себе перед новой его утратой.

Плечи человека, распростертого у подножья трона, изогнулись, ягодицы напряглись, мускулы рук и ног обозначились.

– Освободи, хозяин. Всё в твоей воле. Так было всегда. Ты велик, я ничтожен – снизойди же к моему несчастному, исстрадавшемуся телу…

Гремя цепью, он перекатился на спину, подтянул колени к груди. Контрабандист удивился при виде его вялого члена. Может, это возраст дает о себе знать? Отлюбил свое одноглазый? Может, и похоть его наигранная, как все эти корчи и судороги, и он преотлично знает, что делает? Заманил парня сюда и теперь сам сотворит с ним все, что захочет!

Но одноглазый, будто подслушав его мысли, поднял голову и прошептал:

– Все, что хочешь, хозяин, что хочешь…

Его глаз впился в контрабандиста, лицо исказилось. Контрабандист держал в руке собственное естество, напрягшееся до боли. Слезящийся глаз внизу смотрел не мигая, во рту шевелился мокрый язык.

– Хозяин…

Все произошло внезапно. Жар хлынул от колен в пах, и он кончил. Сердце колотилось, в ушах бухало, правая нога тряслась, норовя подогнуться, в боку кололо. Никакой мысленный ряд – начинается, мол, вот сейчас, ничего хорошего, да нет, все отлично – этому не предшествовал.

Удовольствие – если нечто столь сильное, не поддающееся словам, можно выразить этим словом – отхлынуло, как вода в отлив, оставив позади мокрый песок. Контрабандист перевел дух, прикидывая, как бы спуститься. Нежданное извержение вкупе с грохотом сердца пугали его. Он придерживался за пыльную шкуру на подлокотнике трона.

Дрожь в правой ноге не унималась.

Когда он кое-как сошел по ступеням, одноглазый ухватил его за лодыжку мокрыми отчего-то пальцами.

– Освободи меня!

Контрабандист вырвался, едва не упав, и зашагал прочь по плитке.

У жаровни он понял, что в подземелье есть еще кто-то.

От настенного факела зажегся еще один, и двойное пламя высветило голову и руку желтоволосого варвара, переходящего с факелом от одной ниши к другой.

Какая-то женщина подкатила к жаровне раскладную лестницу, влезла на нее, подсыпала свежих углей.

Контрабандист чуть не бегом перешел мостик. Два подростка, мальчик и девочка, вытряхивали шкуру, пыль стояла столбом.

Видели ли они его? Слышали ли? Поняли ли, что он делал, стоя на троне? Одноглазый-то на полу валялся, а его было видно куда как ясно. Почему это приключилось именно с ним? Что в нем такого особенного? Эти мысли перебила другая, деловитая: может, вернуться и снять все-таки с одноглазого цепь? Тот, не иначе, здешний подметальщик – пришел раньше всех остальных и воспользовался этим. Знал, что к чему…

Контрабандист стал подниматься по ступеням, не представляя себе, для чего этот подземный чертог служит. Может, их с одноглазым все-таки никто не видал, а если и видел, то не понял, чем они занимаются. Чтобы понять, присмотреться надо. Да, такого он еще не испытывал, но…

– Эй, – сказала женщина, разбиравшая груду скамеек, – ты разве не должен прибираться внизу?

– Нет… меня послали принести… – Он показал на дальнюю арку. – Вон оттуда! Я мигом! – Он прошмыгнул в соседнюю комнату и не увидел ни зги: все факелы, горевшие там раньше, погасли.

Задев ногой за цепь на полу, он пошел вдоль стены. Женщина не откинула завесу, чтобы за ним последить. Он нащупал кучу мешков, думая: «Хорошо, что я не такой уж юнец, иначе пристрастился бы к таким вот утехам». Удовольствие было огромное, спору нет, но он уж как-нибудь без этого обойдется.

Мешки остались позади, он был уже в туннеле. От таких удовольствий и окочуриться недолго, но кое-что полезное он узнал. Узнал про тайное подземелье, про трон, про то, что наслаждению нет предела. А одноглазому он сказал чистую правду. Освободитель – самый великий в Неверионе человек.

Ему представилось, что за ним идет кто-то. Не Освободитель, не одноглазый, а варвар, прежний соратник Освободителя. Теперь он наверняка знал, что все истории о гибели того варвара выдуманы. Не стал бы тот покушаться на Освободителя из-за каких-то любовных неурядиц. Ради удовольствия, даже сопряженного с болью, можно убить – но убивать, чтобы избавиться от этого удовольствия? Если он и был, такой варвар, то дело с ним обстояло куда сложней, чем сам же контрабандист рассказывал одноглазому, собрав все байки и сплетни. Он в который раз убедился, что знает правду об Освободителе и его ошейнике, хотя не может сказать того же о его кривом помощнике, тоже носящем порой ошейник. Не чудо ли, что правду всегда можно отличить от лжи, недомолвок и вымыслов? И почему его заявление о величии Освободителя кажется теперь столь банальным? (Мысль, столкнувшись с достоверностью, не остановилась на ней.) Может ли быть, что в пылу страсти само понятие правды отлепилось от его первоначального заявления, прилипло к новому и что эта новая «правда» – такое же сочинительство и такая же ложь, как все остальные истории?

Через несколько поворотов он стал опасаться, что свернул в какой-то боковой ход, но тут на мокрую стену лег отблеск света, и он вышел в колодец.

На смену ночи пришло серое утро. Поперек колодца наверху лежали пять жердин с привязанными веревками – раньше он их не видел.

Кожаная юбка одноглазого и его собственная набедренная повязка так и валялись на сухом камне. Один конец повязки, конечно же, полоскался в воде. Может, бросить ее? Наверху перекликались женские голоса. Можно, конечно, пройтись по городу голым на манер варвара, но такой кусок ткани стоит недешево: повязку выбрасывают, только если она станет грязной до неприличия или протрется до дыр. Кроме окунувшегося в лужу конца на ней обнаружилось еще с полдюжины мокрых пятен. Контрабандист выжал ее, перекинул через плечо и полез вверх, переступив через сломанную скобу и другую, грозящую скоро переломиться.

Высунув голову из устья, он оглядел двор. Две девушки, перебрасывающиеся детским черным мячиком, сначала показались ему совсем юными – как он сам, когда сбежал в Колхари из деревни. Обе были в таких же повязках, которая холодила сейчас ему спину.

Варварка с коротко, еще по-летнему остриженными желтыми волосами врезала по мячу, колыхнув загорелой грудью.

– Ай-й!

Темнокожая колхарийка с перевязанной кожаным шнурком пышной гривой