Читать интересную книгу Поворот ключа. Сборник рассказов - Евгений Пышкин

Он с улыбкой вспомнил визит врача, ибо почувствовал себя в его присутствии ребенком. Воспоминания нахлынули на Дмитрия. Они пришли из далеких и нереальных времен, называемых детством. И не было четкой последовательности событий, лишь игривый калейдоскоп маленьких эпизодов из жизни, сверкающих и легко запоминающихся, что сложились в его памяти в чудесную мозаику. Все истории, когда Дмитрий был мальчиком, вышли из материнского лона природы, уютного и любящего. Странно, что Дмитрию понравился Петербург. Либо привык уже, либо в душе тайно стремился к нему, и теперь жалел, что хоть и на короткое время расстается с северной столицей.

Михаил Афанасьевич был доволен. Он исполнил долг. Поднявшись со стула, врач взял чемоданчик и направился к двери, но перед самым выходом остановился и произнес напутственное слово, не удержался от дидактики: «Уж простите меня за то, что я повторяюсь. Дался вам этот слякотный город. Что вас держит в Петербурге? – Ничего. Так езжайте, молодой человек. Лучше завтра. Так что… До свидания, господин Лебедев».

И он ушел.

Прокрутив в голове эпизод с врачом, Дмитрий, измерив шагами комнату, сел на кровать. «Хорошо, Михаил Афанасьевич. Я вас прекрасно понял», – ответил он тогда врачу.

Дмитрий решил собрать дорожный несессер. Вспомнил о знакомом, который однажды в праздной беседе упомянул о «замечательном пансионе». Дмитрию тогда захотелось подробнее узнать о месте, где собирался пробыть целых семь дней. «Замечательное место, – вспомнились слова приятеля, – хочешь тишины и покоя? – То непременно отправляйся туда. Я был однажды. Весьма сносно: распорядок, персонал и прочее…».

Насколько известно Дмитрию, сначала не было никакого пансиона, а имелся двухэтажный дом, предназначенный для немногочисленного семейства: Павел Аркадьевич Кнехберг, жена его и дочь. Шло время, и количество жителей сократилось до одного человека. Неведомы причины таких изменений, да и Дмитрий не вдавался в подробности. Некогда было. Приятеля он встретил на поэтическом вечере, который плавно перетек в поэтическую ночь. Ему удалось перекинуться со знакомым парой слов и все, а дальше музыка стихотворений завладела их душами. Они погружались в чарующую мелодию, как некоторые жадно припадают воспаленными губами к бокалу вина, чтобы погрузиться на короткое время в сладкий дурман. Слова о пансионе забылись, но посещение врача воскресило этот короткий разговор.

Итак, двухэтажный дом опустел. Остался лишь Кнехберг Павел Аркадьевич, который не любил распространяться о своей личной жизни. Также он, хозяин дома, предпочитал говорить «пансион», а не «гостиница», а тем более не «дом отдыха». Господин Кнехберг мотивировал это следующими словами: «Попахивает казенщиной, уж извините. С моей точки зрения наименование «пансион» куда лучше всего остального». «Хорошо, пансион так пансион», – подумал Дмитрий. Он не собирался спорить с Павлом Аркадьевичем, когда дозвонился до него. По телефону Лебедев обсудил с хозяином маршрут. Оказалось, что нужно ехать с пересадками. Конечным пунктом являлась станция Н***. Недалеко от вокзала Дмитрия будет ждать экипаж. Господин Кнехберг в излишних подробностях живописал его: колеса, рессоры, обивочные материалы. «К чему такая педантичность?» – удивился Дмитрий, – думаю, и так найду, не растеряюсь».

«Кроме того, – предупредил Павел Аркадьевич, – в экипаже, я уверен, будет сидеть господин, так что не удивляйтесь. Он наш постоянный гость».

2

Дмитрий сел в поезд и сразу задремал. Вагоны тронулись и далее, казалось, пейзаж поплыл в окне – это фантазия, свободная от диктата разума, рисовала картины. Поэтический вечер, подобно бликам на водной глади заиграл всевозможными красками. Прошла рябь, а затем воспоминание стало более четким. Он увидел знакомого, сидящего за столиком. Все повторилось, но незнакомка, о которой вещал поэт в стихотворении, медленно проплыла в видении закутанная в черные обтягивающие шелка. Ее фигура была тонка словно тростник, лица не видно под темной вуалью. Она прошла и исчезла. Безвольный голос поэта, сквозящий обреченностью, умолк. Тишина, как стопудовая гиря обрушилась на слушателей, но где-то в Таврическом саду запели соловьи, возвращая людей к реальности. Поэт обвел присутствующих взглядом, и Дмитрий окунулся в дремотно-голубые глаза творца стихов. Лебедев вспомнил хмурое небо Скандинавии, такое же дремотно-голубое. И вновь блики, затем яркая вспышка. Стук вагонов выдернул Дмитрия из грезы. До конечного пункта – станции Н*** – осталось меньше часа. Он посмотрел в окно. Прошел дождь, пока Дмитрий спал, редкие капли оставили на стекле влажные полоски.

Наконец, станция.

Лебедев спустился на платформу и, следуя указаниям, что дал господин Кнехберг, прошел в нужном направлении.

Экипаж оказался открытым. Дмитрий сразу издалека заметил человека, сидящего на пассажирском месте. Подойдя ближе, Лебедев увидел мужчину сорока лет. Густые черные волосы его без пробора зачесаны назад, кустистые брови свисали над веками, пушистые усы аккуратно подстрижены, закрывая верхнюю губу и сглаживая дисгармонию черт: выдвинутый волевой подбородок.

– Здравствуйте, этот экипаж идет в пансион господина Кнехберга? – обратился к незнакомцу Дмитрий.

– Да, – ответил тот и внимательно посмотрел серыми глазами на Лебедева.

Взгляд незнакомца будто посмотрел сквозь.

Дмитрий сел в экипаж и представился:

– Лебедев Дмитрий Иванович.

– Милославский Михаил Станиславович, – сказал попутчик.

Они покинули вокзал. Дмитрий не заводил разговоров с Милославским, а в основном смотрел по сторонам, разглядывал места, по которым ехал экипаж и лишь иногда бросал короткие взгляды на соседа. Все же любопытство заставило Лебедева остановить внимание на Михаиле Станиславовиче. С первых минут встречи Дмитрия привлекла его внешность. Она казалась не из здешних времен, но более всего поразил взгляд Милославского. Тот первый взгляд попутчика. Он будто смотрел сквозь человека, пронизывая подобно рентгену.

По левую руку от соседа на сиденье стоял несессер. Дмитрий внимательно разглядел небольшой чемодан по форме напоминающий куб. Он вспомнил, что и раньше встречал подобные саквояжи. Обычно в них перевозили письменные принадлежности: ручка-перо, набор запасных перьев, бумага, толстая тетрадь, чернильница и дополнительный флакон чернил. Дмитрий перевел взгляд на одежду. Милославский был закутан в долгополое пальто, словно боялся морозов, хотя климат вовсе не располагал к такой предосторожности. Попутчик сидел расслабленно, откинувшись на спинку и погруженный в свои думы, не обращая внимания на меняющиеся пейзажи, что застывшими картинами проплывали перед его глазами, не вызывая душевных откликов. (Так подумалось Дмитрию). Будто попутчик многие лета жил на земле, и взгляд запылился, стал безучастным к потоку жизни.

Правую руку Милославский положил на подлокотник, а левая держала трость с набалдашником в виде головы черного пуделя.

– Простите, а вы в который раз посещаете пансион? – прервал молчание Дмитрий.

– В третий, – и сосед вновь замолчал, явно не желая продолжать беседу.

Реплика прозвучала безвольно и тихо, будто попутчику трудно или не хотелось беседовать, словно голосовые связки забыли о своем предназначении.

Лебедев вновь продолжил рассматривать места, по которым проезжал экипаж.

Жилых построек стало меньше. Дорога спустилась вниз, где справа синело море.

3

Дмитрий не знал, нравится ли ему южное море. Он созерцал впервые бескрайнюю стихию, синее тело которой, покрытое рябью, переливалось на солнце. Лебедев не раз слышал от знакомых (тех, что бывали на побережье) восхищенные отзывы, пропитанные романтичными нотками с привкусами грусти и тоски об упущенном времени: ах, почему мы раньше не отдыхали на море? Кто-то был безразличен к природе: ну, вода соленная ваше море и все, река лучше, а море – волны ветер и что?..

Наконец экипаж остановился. Дмитрий перевел внимание на дом. Бледно-песочного цвета фасад, терракотовая крыша, окна-глаза, удивленно распахнутые, будто у юной кокотки, обведены ярко-желтой краской, крыльцо темно-вишневое с маршами слева и справа, без фигурных изысков балясины и перила, навес, парадная застекленная дверь.

Коляску встретили два человека. «Один из них, скорее всего, хозяин пансиона, – подумал Лебедев, – а другой – слуга».

– Здравствуйте, господа. Меня зовут Павел Аркадьевич Кнехберг. Конечно, мое обращение относится к вам, господин Лебедев, а с господином Милославским мы знакомы.

Михаил Станиславович не прореагировал на реплику: не улыбнулся, не кивнул в ответ. Он хмуро поглядел на дом, сошел молча с экипажа и проследовал внутрь. Дмитрий удивился Павлу Аркадьевичу, снесшему пренебрежительное отношение гостя. Лебедев поймал взгляд Кнехберга, глянув вопросительно, но хозяин пансиона то ли не понял, то ли не желал давать разъяснения. Он произнес: