Читать интересную книгу Между идеологией и наукой - Сергей Кара-Мурза

Общественное мнение чутко улавливает тенденцию к усилению социального расслоения: ее отмечают 59-63% опрошенных. Почти 60% уверены, что в дальнейшем различия в уровне жизни богатых и бедных будут расти. Когда же мы попытались выяснить, кто имеет наибольшие шансы повысить свои доходы, то на первые места вышли ответы: “богаче станут только те, кто живет нечестным трудом” (46%), “получать больше станут те, кто сумеет пристроиться на хорошую работу” (43%), “богатые станут жить богаче, а бедные — беднее” (41%)… Только 2-3% опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция» [24].

Идеолог «демократической» перестройки утверждает, что перестройка якобы «переросла в революцию “снизу”, поддержанную многомиллионными массами». Но ведь по приведенным самой Т.И. Заславской данным большинство опрошенных оценивали перестройку как бедствие, которое будет лишь углубляться в ходе начатой реформы. Какая может быть «революция снизу», когда «только 2-3% опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция»! Как могли академики-обществоведы, слушавшие этот доклад в Президиуме АН СССР, не заметить крайнего антидемократизма принципиальных положений этого доклада?

Называть перестройку «революцией многомиллионных масс» — это новояз в стиле Оруэлла. В большом докладе Горбачев-фонда по поводу юбилея 2005 года говорится о «группе поддержки» перестройки: «Новое руководство могло рассчитывать на относительно устойчивую поддержку двух групп отечественной бюрократии. Одна из них — партийные интеллектуалы, чьи взгляды сформировались под сильным влиянием хрущевской “оттепели”. В идеологическом плане они тяготели к “социализму с человеческим лицом” — концепции, отчасти навеянной идеями конвергенции капитализма и социализма. Для них перестройка означала уникальную возможность продолжить позитивные изменения, начатые в годы правления Н. Хрущева и прерванные рецидивом сталинизма в период брежневского застоя. К другой группе принадлежали “технократы” — управленцы советской экономики, которые трезво оценивали ее реальное состояние» [25].

Что же касается народных масс, оказывается, именно они и не дали Горбачеву насадить социализм с человеческим лицом. Авторы доклада жалуются: «Реформаторы и интеллектуальная элита Советского Союза оказались неподготовленными к проявлениям националистических предрассудков, раскола, вражды. Как известно, российский народный анархизм — всегда оборотная сторона модели народного же государственничества. Бунтарский, антигосударственный пафос преднамеренно подогревался некоторыми элитными группировками».

Вот еще выдержка из доклада Т.И. Заславской, которая характеризует установки массового сознания: «В конце сентября 1990 г. ВЦИОМ провел опрос общественного мнения об исторической необходимости и итогах Великой Октябрьской революции… Анализ полученных данных позволил выделить четыре типа социально-политических позиций. Два первых типа характерны для 40-50% взрослого населения страны. Они объединяют людей, считающих: что большевики должны были взять власть (52%); что Октябрьская революция выражала реальную волю народов страны (39%); что она открыла новую эру в ее истории, дала толчок ее социальному и экономическому развитию (45%).

Респонденты второго типа, составляющие 25-30%, придерживаются несколько иных позиций. Признавая историческую необходимость революции, они осуждают многие действия большевиков… Третья позиция отличается от второй перерастанием критицизма в принципиальное неприятие идей Октябрьской революции. Люди, разделяющие эту позицию, считают, что захват власти большевиками не был исторически необходим (28%)… Прямые сторонники перехода страны с социалистического пути на капиталистический составили около 10%…

В сентябрьском опросе 1990 г. был использован другой вариант того же вопроса: “Каким курсом должен следовать СССР в будущем?”. За “отказ от социализма и переход к капитализму” здесь высказались 8%, за “социал-демократию североевропейского типа, сочетающую черты социализма и капитализма” — 30%…

Общий вывод заключается в том, что значительная часть советских людей считает избранный нашим обществом исторический путь ошибочным… Есть основания ожидать, что по мере развития рынка и формирования слоя предпринимателей социальный конфликт между ними и основной массой трудящихся будет обостряться» [24].

Какая логика! Половина опрошенных явно поддерживает не просто социализм конца 80-х годов, а и большевиков, а за «отказ от социализма и переход к капитализму» — всего 8%. И это академик называет «значительная часть советских людей считает избранный нашим обществом исторический путь ошибочным». Нет предела демагогии у идеологов перестройки.

В десятую годовщину начала перестройки, в конце 1995 года на международном форуме «Россия в поисках будущего» Т.И. Заславская опять делает главный, программный доклад. Она, в частности, сказала об оценке респондентов: «На прямой вопрос о том, как, по их мнению, в целом идут дела в России, только 10% выбирают ответ, что “дела идут в правильном направлении”, в то время как по мнению 2/3, “события ведут нас в тупик”. Именно те же 2/3 россиян при возможности выбора предпочли бы вернуться в доперестроечное время, в то время как жить как сейчас предпочел бы один из шести» [26].

Вот интегральная оценка перестройки и реформы на тот момент — 2/3 россиян при возможности выбора предпочли бы вернуться в доперестроечное время. И это при том, что выросло новое поколение, уже адаптированное к условиям, заданным перестройкой.

В 2002 году Т.И. Заславская скорректировала свои утверждения и объяснила провал перестройки, на мой взгляд, неубедительно и нелогично — не вяжется ее объяснение с реальностью, все существенные тезисы неверны. Она заявила: «Демократические силы общества, едва освободившегося от тоталитаризма, были слабы, организационно и идейно разобщены. Они не имели ни политической программы, ни навыков политической борьбы, ни существенного политического влияния. Многоопытная номенклатура, в руках которой находились все значимые ресурсы общества, легко оттеснила демократов от ведущих позиций и предотвратила народно-демократическую революцию…

Мой общий вывод заключается в том, что новой социальной революции в России не было. В действительности имела место эволюция, в основе которой лежало, однако, не постепенное и последовательное развитие, а цепочка сменявших друг друга кризисов. Исходный подъем демократических движений, соединившихся с национально-освободительными, завершился распадом СССР.

Радикальные либерально-демократические реформы фактически вылились в ограбление общества горсткой в общем случайных людей. Начавшаяся затем спонтанная трансформация в условиях отсутствия у правящей элиты стратегии и политической воли имела следствием, прежде всего, крайнее ослабление государства и тотальную криминализацию общества. Причем каждый их этих этапов углублял кризисное положение России» [27].

Более откровенно и реалистично определил в 1990 г. задачи перестройки в экономической и в политической сфере Г.Х. Попов: «Главное в перестройке в экономическом плане — это дележ государственной собственности между новыми владельцами. В проблеме этого дележа — суть перестройки, ее корень… Суть перестройки в политике — полная ликвидация Советов… Другими словами — десоветизация». О национально-государственном устройстве он говорит примерно то же, что и в «Конституции Сахарова»: «Формируется на месте СССР три, четыре, а то и пять десятков независимых государств… А потом эти республики решают: нужен ли новый Союз республик» [28].

Надо сказать, что хотя Т.И. Заславская отступила от представления перестройки как революции, «прорабы перестройки» второго эшелона уверенно называли начатые преобразования революцией, причем уточнялось, что речь шла о революции разрушительной и проводимой «сверху». Из этого видно, что такая квалификация перестройки была узаконена руководством.

Вот примеры таких изречений: «Революция сверху отнюдь не легче революции снизу. Успех ее, как и всякой революции, зависит прежде всего от стойкости, решительности революционных сил, их способности сломать сопротивление отживших свое общественных настроений и структур» (Н.П. Шмелев). Е.Г. Ясин также считал, что в 1991 году в СССР произошла революция: «По своему значению, по глубине ломки социальных отношений, пронизавших все слои общества, [августовская] революция была для России более существенна и несравненно более плодотворна, чем Октябрьская 1917 года». Е.Т. Гайдар и В.A. May называли эту революцию Великой, потому что она, «во-первых, реализовалась в условиях резкого ослабления государства, утраты им власти над экономикой и, во-вторых, прошла “весь цикл, все фазы”. Современный процесс преимущественно стихийных социально-экономических преобразований в рамках этой концепции трактуется как естественное последействие революции» [27].