Хотелось есть, но еще сильнее — пить. Прошло уже несколько часов с тех пор, как в его сушеной тыкве кончился последний глоток воды.
Корни местных растений оказались съедобными, а вода вкусной и прохладной. Это была благодатная планета.
Как только солнце коснулось горизонта, он зарылся в теплый мягкий песок и заснул без всяких сновидений, как засыпают люди в конце долгого пути, когда трудная дорога осталась позади.
С рассветом Степан проснулся от тишины и в первую минуту не сообразил, что ночь уже прошла, а фиолетовое солнце вновь высоко стоит над горизонтом.
Вокруг простиралась однообразная песчаная равнина, поросшая редкой растительностью. Лишь на западе, освещенная теперь лучами восходящего солнца, сияла вершина горы. Степану ее блеск показался излишне ярким. Дымка мешала рассмотреть подробности, но снега там как будто не было. Откуда же тогда такой блеск?
Степан решил подойти к горе поближе. Торопиться в этом мире было абсолютно некуда. Он чувствовал себя так, словно время остановилось, словно впереди у него тысячелетия и ему ничего не стоит пройти всю эту планету пешком по экватору.
Когда по прошествии двух часов равномерной неторопливой ходьбы он обернулся — параллелепипеда почти уже не было видно. Он сливался с горизонтом. Заблудиться в этой плоской, как тарелка, степи казалось невозможным. Надо было лишь не забывать время от времени ориентироваться по солнцу.
Гора оказалась гораздо дальше, чем он предполагал вначале. Фиолетовый-воздух скрадывал расстояния. Лишь на третий день пути вершина несколько приблизилась.
За одну ночь воздух стал вдруг прозрачен, как кристалл, и он увидел перед собой гору, словно нарисованную неведомым художником на фиолетовом полотнище неба.
Линии горы казались слишком правильными для естественного природного образования, а склоны покрывали круглые цветные пятна. Они чередовались в какой-то вполне определенной последовательности. Степан всматривался в них, пока у него не зарябило в глазах, а высоко поднявшееся солнце вновь не заполнило степь дымкой болотных испарений.
Впервые с того дня, когда он начал свой путь к подножию горы, Степан засомневался, стоит ли идти дальше. На необитаемых пустынных планетах не должно быть гор с четкими геометрическими очертаниями, покрытых мозаикой цветных пятен. Что же делать? Попробовать снова нырнуть в черную неизвестность параллелепипеда? А что изменится в новом мире? Где гарантия, что и там его не будут поджидать те же самые опасности? И тем не менее он должен подойти к горе поближе и узнать, что собой представтляют таинственные цветные пятна. В конце концов у него ведь была всего одна надежда, один-единственный шанс — найти среди чужих мертвых и враждебных миров жизнь мудрую и сильную, разум, способный понять и помочь. Что, если он здесь, в двух шагах, за крутыми склонами пирамиды?
Он почти чувствовал, что за цветными стенами скрывается что-то враждебное, нечто, готовое использовать его разум и тело в своих собственных целях, и тем не менее шел к пирамиде.
На следующее утро Степан окончательно понял, что гора представляет собой искусственное сооружение, сложенное из гигантских цветных шаров.
Она возвышалась перед ним во всей своей нелепой очевидности. Абсолютно правильная геометрическая форма каждого шара не оставляла места сомнениям в их искусственном происхождении.
Цвета были подобраны так, что одинаковые оттенки нигде не соприкасались. Розовый шар соседствовал с зеленым, желтым, синим, красным. Во втором ряду его место занимал уже шар другого цвета. Оттенков было множество. Каждый шар в поперечнике был не меньше шести метров. С расстояния, где стоял Степан, нельзя было точно определить размеры отдельных шаров, зато размеры всего сооружения подавляли своим могуществом. Какой-то сумасшедший великан выложил посреди степи эту пирамиду-игрушку, выложил аккуратно, потратив на эту работу всю жизнь…
Только в одном ряду Степан насчитал не меньше пятидесяти шаров, сбился со счета, и сколько бы раз ни повторял попытки, у него получались разные числа. Очевидно, мешали яркие контрастные цвета соседних шаров, от которых рябило в глазах. На самой вершине, на четырех шарах покоился один металлический ярко сверкавший на солнце шар. От основания до него было не менее трехсот метров.
Чем ближе подходил Степан к пирамиде, тем больше менялись масштабы восприятия целого и тем меньше она ему нравилась… Он уже не видел краев, они потерялись в дымке горизонта, не мог рассмотреть и вершины. Теперь перед ним была просто стена, сложенная из огромных цветных шаров.
Если подойти еще ближе, он увидит только один шар. Почему-то вспомнилась строчка хорошо знакомого стихотворения: “Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье…” Здесь это так и было. Но вместе с тем было и еще что-то. Какая-то ускользающая от него мысль.
Целое слагается из частного, но и каждое частное, в свою очередь, отдельное целое, отдельный мир, внутри которого множество своих частностей. По этой шкале можно идти без конца, и лишь где-то внизу должен быть предел. А может быть, предела нет? Может быть, там скрывается переход меньшего в большее? Частицы атома в галактику?
Он подошел еще ближе. Поверхность гигантского шара уже не казалась гладкой. Она была изъедена временем. Можно было различить выступы, выбоины, потертости, кое-где даже трещины. Но всюду, насколько он мог судить, материал был один и тот же — похожая на пемзу губчатая каменная порода.
Он отыскал у подножия небольшой осколок шара, ударил по нему несколько раз другим камнем и легко превратил в цветной порошок.
Больше всего поражала одинаковая интенсивность цвета снаружи и в глубине породы. Ни солнце, ни ветер, ни потоки дождей ничего не смогли поделать с этой каменной радугой.
Лишь один шар вершины отличался от всех остальных, и, наверно, не только цветом. Почему-то Степан все время помнил об этом. Этот шар притягивал его, как магнит.
Степан попытался подняться по стене вверх. Это удавалось с трудом. Зато после того, как он протиснулся между шарами в прохладную глубину пирамиды, подъем пошел гораздо легче. Теперь Степан, упираясь в соседние шары спиной, локтями и коленями, карабкался все выше.
Почувствовав, что силы на исходе, Степан выбрался на наружную поверхность пирамиды, уселся в седловине между соседними шарами, глянул вниз и удивился, как высоко сумел подняться.
Теперь уж до вершины оставалось наверняка меньше, чем до подножия. Глупо было бы возвращаться, и, отдохнув, он полез дальше.
Странные звуки исходили из глубин пирамиды. Рожденные причудливым эхом, до него доносились чьи-то тяжкие вздохи. Отраженные от бесчисленных изогнутых поверхностей, они скользили по внутренним лабиринтам, словно хотели быть кем-нибудь услышанными. И вот теперь, достигнув его ушей, звуки умирали. Но на их место бесконечной чередой шли другие. Чаще всего в них слышалась горечь разочарования, словно сама пирамида говорила с ним бесчисленными голосами, жаловавшимися на несправедливость и. забвение…
Может быть, это всего лишь памятник? Ему не догадаться, не решить загадку. Разве лишь на самом верху, в последнем металлическом шаре, ему что-то откроется…
А далеко на орбите, невидимей для невооруженных глаз Степана, вращался небольшой космический аппарат, и два существа, внешне совершенно похожие на людей, наблюдали с интересом за его усилиями.
— Он все-таки вошел в пирамиду?
— Конечно. Любопытство всегда было лучшей приманкой для этих существ.
— Почему они так одинаковы? Почему никогда не делают выводов из прошлых событий?
— Их логика страдает каким-то странным изъяном. Они, например, считают, что добро само собой способно побеждать зло, и надеются получить подарок от доброго дяди. Иногда всю жизнь вместо того, чтобы заниматься делом, они ищут доброго дядю.
— И находят?
— Этого я не знаю.
— А ведь он поднимется до самого верха.
— Да, он упрям и самонадеян. Если ему это удастся — значит, повезло нам.
— Это будет второй случай за все время.
— Да. Второй.
То и дело срываясь, соскальзывая с гладких выпуклых поверхностей, Степан искал более удобные для подъема места и упрямо лез вверх. Во рту пересохло, спину ломило от усталости, но в глаза уже били отраженные от металлической поверхности верхнего шара ослепительные солнечные лучи.
Еще одно усилие, еще. Рано или поздно кончается любая дорога или нам лишь так кажется? Ведь любой конец — всего лишь новое начало…
Взобравшись на предпоследний ряд шаров, Степан понял, что может встать во весь рост. Четыре шара основания соединяла прочная каменная платформа, на которой покоился самый верхний и самый большой металлический шар. Теперь Степан стоял прямо перед ним. На шаре не было заметно ни одной трещины или щели.