Читать интересную книгу Приключения Электроника (С иллюстрациями) - Евгений Велтистов

— Не хотите ли позавтракать? — предложил Светловидов.

— Пока я гнался за этим сюрпризом, — крикнул Громов из ванной, — я очень проголодался и зашел в кафе! Между прочим, там работает поваром бывший корабельный кок. Еще раз приношу глубокие извинения, что заставил вас ждать, но мы с коком вспоминали каждый свои плавания… А теперь, — продолжал профессор, вернувшись в гостиную, — могу вам открыть этот небольшой секрет.

И он рассказал, что произошло утром. Светловидов, слушая Громова, смеялся и хмурился, качал головой и взволнованно ходил по комнате — верил и не верил. Электроник — кибернетический и в то же время совсем как живой мальчик; это действительно сюрприз конгрессу кибернетиков. Чутьем ученого гость понимал, сколько труда, новых идей вложено в необычное создание, и с нетерпением ждал разъяснений. Но сначала надо было что-то предпринять.

— Я позвоню в милицию, — предложил он, — попрошу найти его.

— Но как вы объясните ситуацию? Мне не хотелось бы разглашать секрет до открытия конгресса, — сказал Громов. — О, эта чудовищная моя рассеянность! Я совсем забыл о разнице напряжений в электросети. И вот печальные последствия… Как вы догадываетесь, мышцы Электроника получили усиленный сигнал биотоков и погнали его с огромной скоростью. А если он столкнулся с кем-нибудь или подрался? Он же свернет нормальному человеку шею!

— Будем надеяться на хорошее воспитание, — шутливо заметил Светловидов.

Он вызвал по видеотелефону дежурного милиции и, назвав себя, попросил срочно разыскать в городе мальчика тринадцати лет по имени Электроник. Ученый описал его приметы, в том числе и способность быстро бегать, и договорился, что, как только будут какие-то сведения, ему немедленно позвонят. Распространяться о других особенностях Электроника он не стал.

— Простите мое любопытство, — сказал он, обернувшись к Громову, — но мне не терпится услышать историю с самого начала. Время у нас есть.

— А вы разрешите мне дымить? Иначе я не умею рассказывать.

Профессор долго раскуривал трубку. Глаза его казались грустными. Но вот в них разгорелся лукавый огонек. Громов взъерошил пышную седую шевелюру и задымил с явным удовольствием.

— Так вот, — сказал он, — есть у меня давнишний приятель Николай, очень хороший хирург. Почему я с него начал, вы сейчас поймете. Все наши встречи проходят в бесконечных спорах. Представьте, коллега, что вам пришлось говорить с человеком, который считает свой разум чуть ли не совершенством природы… Вы улыбаетесь. В самом деле, вопрос почти не для спора. Но надо было видеть напыщенность моего приятеля, когда он начинал разглагольствовать о сложности человеческого организма, совершенстве мозга и прочем, прочем. Я сначала тоже улыбался, потом сердился, наконец, напоминал о том, что человек живет в определенных условиях и обычно использует лишь малую часть мощности своей памяти. В самом деле, иной школьник или студент с великим трудом переваривает некоторые предметы. А ведь школьная или институтская программы — это лишь крохи того, что мог бы усвоить обычный человек. Если бы он пускал в ход хотя бы половину резервов мозга, он играючи выучил бы сорок языков, окончил бы десяток университетов и легко бы запомнил всю Большую советскую энциклопедию.

Николай упорствовал. Он выставлял такой аргумент:

«И все— таки, что бы вы ни говорили об ограничениях разума, гений может все».

«Но он расплачивается за гениальность тяжелым трудом, — напоминал я. — Гений ломает рамки, поставленные человеку природой. Он обрабатывает большое количество информации. Вспомните: когда у Эйнштейна спрашивали, сколько часов длится его рабочий день, он принимал это за шутку. Рабочий день ученого не имеет ни конца, ни начала. А сейчас, когда на ученых нахлынула буквально лавина накопленных знаний и новых открытий, их положение стало особенно трудным. Объем и сложность задач, которые ставит перед наукой производство, год от года увеличиваются. Я знаю случай, когда один математик потратил тридцать лет напряженного труда, чтобы решить только одну проблему. А сколько интересных вопросов остается пока в стороне, потому что на их разрешение не хватит всей человеческой жизни! Так что человек давно осознал свое несовершенство и направил силу на создание устройств, которые облегчат переработку и усвоение информации».

Здесь Николай полагал, что он имеет право на иронию. Он спрашивал, заранее зная ответ:

«Может быть, вы говорите о машинах?»

Я подтверждал:

«Конечно».

«Мне вас жаль, — говорил Николай. — Вы тратите месяцы труда, чтобы объяснить машине, как решить простую геометрическую задачу, или, как вы выражаетесь, запрограммировать эту задачу. Тогда как я, несведущий в математике человек, могу решить ее за полчаса. Простите, чему же может эта машина научить меня?»

Николай был прав: обучить машину всегда сложнее, чем человека. И я не скрывал от него трудностей. Я напоминал моему самовлюбленному приятелю, как он решает простую задачу. Он, конечно, полагает, что в эти самые полчаса он обрабатывает и отбирает определенное количество информации, то есть ищет путь решения задачи, опираясь на свои знания, на программу, заложенную в него в годы учения. Николай кивал головой:

«Да, именно так».

Но разве это все? Николай просто не осознавал, что, когда он берется за карандаш, за его плечами не только школьные уроки, заученные формулы и правила, а вся жизнь. В детстве он ползал, ходил, бегал, разбивал нос и колени и таким образом познакомился с пространством. В школе он мастерил приборы и модели, строгал, пилил, учил геометрию и узнал, что наша планета круглая. Наконец, он связан невидимыми нитями со всей Землей: миллиарды ощущений — физических, химических, магнитных, электрических — переплетены в нем в сложный клубок психической деятельности. Все это — неосознанная информация, которой располагает взрослый человек.

Такие, как Николай, никогда о ней не вспоминают, считая свои успехи само собой разумеющимися. А заложите вы в машину эту информацию да еще знания, и она проявит такую же мудрость, как и мой приятель, если не больше…

Профессор улыбнулся, разбив своего противника, и тут же оправдал его:

— Однако я зря накинулся на приятеля. Все эти споры были очень полезны, они оттеняли трудности моей задачи, вызывали необходимые сомнения. Я совсем не чувствовал себя всемогущим создателем. Я просто продумывал схемы, которые могли перерабатывать и хранить как можно больше информации…

Трубка Громова давно погасла, и он, высыпав пепел на блюдечко, стал заново набивать табак. На мгновение опустив веки, он словно представил свою необычную машину, которая должна была стать подобием маленького человека.

Паузу прервал Светловидов:

— Извините, Гель Иванович… Я совсем забыл: поймет ли Электроник милиционеров, когда его найдут?

Громов встрепенулся:

— Да-да… Он умеет слушать, говорить и все понимает… Он очень послушный мальчик. Во всяком случае, еще недавно был таким.

Профессор говорил об Электронике как о живом, и Светловидов смотрел на него с восхищением. «Вот тот ученый, — думал он, слушая собеседника, — который знает про все на свете. И даже о том, чего не видел ни один человек и, может быть, никто не увидит. Он легко ответит на любой вопрос, какой только придет в голову; мне кажется, он даже знает, что такое „минус пять яблок“ — простая фраза в задачнике, которую никто не может наглядно представить. Но важно то, что он не только отвечает на вопросы, но и умеет их задавать. Этот „послушный“ Электроник — каверзный вопрос для науки. Хорошо бы разыскать его и привезти на конгресс…»

А Громов рассказал о том, как появился на свет Электроник. Его родители не были так совершенны, как их будущее дитя. Внешне они выглядели перед ним просто безобразными чудовищами со своими шкафами-блоками, страшным треском и шумом, способностью пожирать массу электричества. Но эти родители — устаревшие обычные электронно-счетные машины — очень старались, проверяя и вычисляя сложные схемы, которые придумывал Громов. Две машины считали день и ночь, потому профессор и прозвал их в шутку родителями Электроника.

Правда, дело облегчалось тем, что некоторые механизмы и устройства были уже испробованы на автоматах-игрушках и на других электронных машинах: они читали текст, различали предметы, понимали человеческую речь, сами составляли предложения. И все-таки будущий человечек требовал фантастических усилий и особой изобретательности. Все, что знал профессор о нервной системе и о мозге человека, он пытался воплотить в своих схемах.

Разумеется, над Электроником работал не только профессор. Один он бы не справился. Помощники Громова, друзья, ученики, студенты — двенадцать человек, были увлечены идеей создания искусственного существа и трудились над ним пять лет, отдавая ему все свободное время.