Читать интересную книгу Кинжал из слоновой кости - Патриция Вентворт

Повар у Герберта Уайтола был просто великолепный, и к концу ужина все пришли в прекрасное расположение духа. Кофе подали в гостиную, и вскоре все перебрались туда. В натопленной комнате уютно пахло яблоневым деревом; гостей совсем разморило, и разговор постепенно стих. Герберт Уайтол огляделся и, усмехнувшись, отставил свою чашку.

— Ричардсон, — небрежно бросил он, — вам, наверное, не терпится взглянуть на кинжал?

— С чего это вы взяли? — ворчливо осведомился профессор.

— О, мне просто так показалось. Тем более вы собирались доказать мне, что это подделка. Надеюсь, вы захватили с собой лупу? Если нет, могу одолжить свою. Мне всегда было интересно, чего в вас больше: зависти или упрямства. Я даже готов поверить вам на слово.

Он прошел в дальний конец комнаты и отдернул широкий занавес, скрывавший сейф, в котором хранилась его коллекция. Вставив в замок ключ, он повернул его и распахнул тяжелую стальную дверцу. Взглядам гостей предстала глубокая полукруглая ниша с обтянутыми синим бархатом полками, на которых выстроились сокровища Герберта Уайтола. На самом почетном месте стояла столь не любимая Лайлой статуэтка. Чуть наклонив голову, она рассматривала какой-то круглый предмет, похожий на яблоко, который держала в своих руках. Она была воплощением красоты, простоты и гармонии, присущих древним.

— Прекрасна, не правда ли? — не удержался Герберт Уайтол, влюбленно глядя на свою богиню. — Критского происхождения.

Профессор надул обе щеки, с шумом выпустил воздух и мрачно поправил:

— Я бы сказал, египетско-греческого.

Герберт Уайтол снисходительно улыбнулся.

— Вы почти не ошиблись. На Крите действительно было сильно влияние Египта. Взять хоть триады из слоновой кости.

— Глупости, — сказал профессор Ричардсон и с удивлением почувствовал, что ему совершенно не хочется спорить.

— Как бы там ни было, друг мой, она прекрасна, — тихо заметил Герберт Уайтол. — Хотя Лайла и не любит, когда я так говорю, но они похожи как две капли воды. А о красоте не спорят.

— Ну, хорошо, а где же этот кинжал, о котором вы уже прожужжали мне все уши? — раздраженно спросил профессор.

Герберт Уайтол улыбнулся и достал кинжал. В лучах лампы сверкнуло длинное тонкое лезвие. Рукоятка из слоновой кости была выполнена в виде виноградной лозы — гибкий стебель, выгнувшийся под тяжестью крупных и спелых ягод. Несмотря на миниатюрность — кинжал вполне мог бы служить заколкой для волос, — это было удивительно функциональное и на редкость зловещее оружие.

— Только представьте, — заметил Герберт Уайтол, — его привез из Китая сам Марко Поло!

— Это лезвие никогда не было в Китае, — резко возразил профессор.

— Вы совершенно правы, — кивнул ему Уайтол. — Оно более позднее, чем рукоятка. Вероятно, лезвие сломалось и его заменили новым. Совершенно очевидно, оно итальянской работы. В крайнем случае, испанской.

Изначально кинжал входил в приданое Бианки Корнер, вышедшей в тысяча пятьсот сорок первом году за одного из Фальери. Упоминание о нем можно найти в описи ее личных вещей.

— Какой-то кинжал действительно числился среди ее личных вещей, — хмуро заметил профессор, — но никто на свете не убедит меня, что именно этот. Что до вашего приобретения, в середине восемнадцатого века его купил в Венеции лорд Абингтон, заплатив не столько за вещь, сколько за прилагавшуюся к ней нелепицу про Марко Поло.

— Нелепицу? — вскинул бровь Герберт Уайтол.

— Чтобы не сказать хуже, — радостно подтвердил профессор. — Дешевый трюк, рассчитанный на простаков и неучей!

Мейбл Консидайн дернула его за рукав.

— Но согласитесь ведь, что красиво! Вы заметили? На одной из виноградин сидит муха… Так она как живая! Я, правда, не одобряю всякое там оружие. Никак не могу отделаться от мысли, что, может, этим самым кинжалом кого-то зарезали. А может, и не раз, если он такой древний.

Профессор надул щеки и с громким звуком выпустил воздух.

— Послушать Уайтола, — заявил он, — так Марко Поло перерезал этим кинжалом половину Китая.

Он оглушительно расхохотался, и Мейбл Консидайн поспешно повернулась к хозяину.

— Сэр Герберт, а у вас еще сохранились те чудесные пластинки, что мы слушали в прошлый раз? По радио постоянно крутят современных исполнителей, но разве это сравнить с Крейцером, Карузо, Галли-Курчи или Маккормаком? А у вас такая великолепная коллекция! Эти пластинки и в каталогах уже не значатся.

— Не понимаю, что за удовольствие слушать старые пластинки, — хмуро заметил Джордж Консидайн. — Они на то и старые, что там почти ничего не слышно. Одно шипение.

— Джордж! — ужаснулась его жена.

— Ну хорошо, хорошо, молчу. Пусть будет по-твоему.

Совершенно неожиданно Эрик Хэйли тоже поддержал эту идею, и, подождав, пока Герберт Уайтол снова запрет свою коллекцию, все вернулись в гостиную. Роль ди-джея, разумеется, взял на себя Эрик Хэйли.

— Так-с, — деловито начал он. — И что же мы будем слушать? Я тут что-то слышал про Крейцера… Миссис Консидайн? Леди Драйден?

Сибил Драйден было решительно все равно. И музыка, и коллекция слоновой кости казались ей одинаково скучными. У пластинок, однако, было то преимущество, что они не действовали на профессора, как красная тряпка на быка. Поэтому леди Драйден кротко улыбнулась и заявила, что ей нравится все, подумав про себя, что в это «все» уж точно не входит нелепый энтузиазм Мейбл. В шестьдесят с лишним лет скакать от радости как девчонка — это было выше понимания Сибил Драйден.

Профессору, как выяснилось, нравились старые итальянские арии для тенора и сопрано. Джордж Консидайн попросил поставить что-нибудь попроще, «чтобы хоть насвистеть потом можно было». В результате отбирать пластинки отправились в кабинет все четверо.

Лайла осталась в гостиной. Она сидела на диване возле Адриана Грея и рассматривала альбом, в котором тот собирал эскизы, подготовленные для реставрации дома. Слушая негромкие объяснения своего друга, Лайла чувствовала, что понемногу приходит в себя.

Герберт Уайтол присел рядом с леди Драйден.

— Решили дать нашей девочке немного снотворного? — вполголоса спросил он.

— Именно. Пусть успокоится. Кстати, Билл Уоринг сейчас здесь.

— Здесь?

— Явился на ночь глядя и заявил, что желает видеть Лайлу. Мне удалось его выставить, но он все равно будет звонить завтра. Думаю, Лайле все же придется поговорить с ним. Удивительно упрямый молодой человек. Непременно хочет, чтобы она лично сообщила ему о разрыве помолвки. Возможно, оно и к лучшему. Если он устроит сцену — а он обязательно ее устроит, — то напугает Лайлу до смерти. Она совершенно не выносит подобных вещей. Знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что его приезд нам только на руку. Разумеется, я буду присутствовать при их встрече.

— Разумеется, — сказал Герберт Уайтол, давая понять, что тема закрыта.

Леди Драйден искоса взглянула на него и перевела разговор на предстоящую свадьбу. Вскоре из кабинета появилась шумная компания, нагруженная пластинками. Все говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Особенно старалась Мейбл Консидайн, которой посчастливилось найти целых две пластинки из тех трех, что она когда-либо слышала.

— Это было еще до моего замужества, — радостно объясняла она. — Представляешь, Джордж, сколько времени прошло с тех пор? Мы с мамой путешествовали. Венеция! Неаполь! Рим! Флоренция! Милан! А какие чудные витражи там были в соборе! Как сейчас помню: слева от алтаря, такие все зелененькие и еще голубые! Надеюсь, они не пострадали во время бомбежек. А в Венеции мы дважды ходили смотреть оперу: «Фаворитку» и «Лючию ди Ламмермур». Или все-таки слушать? Вечно я забываю, как правильно. По мне, так, конечно, «смотрели», потому что слушают радио, а в опере даже бинокли выдают. Только вот пояснения эти, либретто, очень уж у них путаные. Правда, я все равно итальянского не знаю, так что до сих пор не знаю, в чем там в «Фаворитке» дело было. С «Лючией»-то проще, она по Вальтеру Скотту. Я оттуда целых две арии наизусть помню: уж больно красивый тенор их исполнял. И голос у него был просто изумительный. Он у меня и сейчас как живой перед глазами стоит.

Она пристроилась на диване рядом с Лайлой и Адрианом; ее щеки пылали, и она действительно очень напоминала восторженную молоденькую девушку.

— Сейчас молодежь Вальтера Скотта уже не читает. А очень зря. Есть у него такой роман, «Невеста Ламмермур», вот по нему оперу и поставили. Я-то его читала, когда мне и четырнадцати еще не было, поэтому кое-каких персонажей уже подзабыла, но девушку точно звали Люси Эштон, а ее брата — Генри. Да, кажется, так. И он заставил ее расстаться с молодым человеком, которого она любила, — вот как этого зовут, хоть убей, уже не помню. А еще там есть Эдгар и Равенсвуд, хотя нет, кажется, это один и тот же человек.