Читать интересную книгу Изгнанник самовольный - Юрий Дружников

Тайные побеги за границу были следствием запрета на легальный выезд. А чтобы пресечь побеги, возникла система заложничества. То была остающаяся семья, жизнь которой зависела от того, вернется посланный или нет. "А который бы человек князь или боярин, или кто-нибудь сам, или сына, или брата своего послал для какого-нибудь дела в иное государство без ведомости, не бив челом государю, и таком б человеку за токе дело поставлено было в измену, и вотчины и поместья и животы взяты б были на царя ж, а ежели б кто сам поехал, а после его осталися сродственники, и их бы пытали, не ведали ль они мысли сродственника своего ж, или б кто послал сына, или брата, или племянника, и его потому ж пытали бы, для чего он послал в иное государство, хотя государством завладети, или для какого иного воровского умышления по чьему наущению".

Заметим: государство непременно предполагает в личных стремлениях человека только плохие намерения. Для того, чтобы выехать, надо унизиться, бить челом. Выезд за сто лет, прошедших от Ивана Васильевича до Алексея Михайловича, стал труднее. Хорват Юрий Крижанич, писатель, подвизавшийся при Алексее Михайловиче в Москве в 1645-1675 годах, сформулировал пять принципов власти в России, которыми регулировалась жизнь во всех ее проявлениях. Это: 1) полное самовладство, или, говоря теперешним термином, тирания; 2) закрытие рубежей, то есть железный занавес; 3) запрет жить в безделье (принудительный труд); 4) государственная монополия внешней торговли; 5) запрет проповедовать ереси, или идеологическое единомыслие, борьба с диссидентством, постоянное свидетельствование преданности власти. Добавим теперь к этому сверхзадачу, о которой Крижанич запамятовал, а именно: идею мирового господства, амбиции типа "Москва - Третий Рим".

Крижанич писал о закрытии границ: чужестранцам не разрешается свободно и просто приходить в нашу страну, и нашим людям не разрешают без важных причин скитаться за пределами. Эти два обычая - две ноги и два столпа сего королевства, и их надо свято соблюдать. Самого Крижанича, между прочим, когда он въехал в Россию, сослали в Сибирь и долгие годы не разрешали вернуться на родину.

При Петре Великом, прорубившем так называемое окно в Европу, для охраны границ в 1711 году была учреждена ландмилиция, то есть пограничная военная стража. Вдоль границ начали строиться оборонительные линии на юге Украины. Однако для учения, торговли и заимствования западных новшеств, особенно в военной области, поездки за рубеж при Петре расширились, прежде всего благодаря его собственному практическому интересу к Европе.

Выпуск за границу встречал противодействие в русском обществе. Зрелый Пушкин, занимаясь историей Петра, отмечал: "За посылание молодых людей в чужие края старики роптали, что государь, отдаляя их от православия, научал их басурманскому еретичеству. Жены молодых людей, отправленных за море, надели траур...". Анализ причин этой неприязни увел бы нас в сторону. Важно же, что традиционное русское мышление вообще все иностранное и заграницу в целом, как отмечает американский славист Д.Ранкур-Лаферрьер, соотносит с дьявольщиной, с тем местом, где, с точки зрения русского человека, дьявол обитает. Заграница - это то, что находится далеко: у черта на куличках, у черта на рогах, а сами иностранцы сродни дьяволам. Об этом же свидетельствуют многочисленные источники, начиная с древней русской литературы до "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова, у которого демонический Воланд все время подчеркнуто изображается иностранцем.

Таким образом, в исторически сложившемся русском сознании заграница есть нечто проклятое Богом, ад. Для Пушкина же и его единомышленников заграница - источник просвещения, культуры, вообще рай.

Проблема выезда за границу облегчилась при императоре Петре III с изданием Манифеста о вольности дворянской. Привилегированное сословие освобождалось от принуждения к службе. Неслужащий дворянин получил даже право ехать за границу и служить там. При Екатерине Великой с ростом культуры русского общества сближение с Европой еще более расширилось. Поездка за границу для учения, развлечения или расширения общей культуры, а также для лечения становилась непременной частью существования состоятельных людей. В Европу ехали художники, музыканты, сочинители. Одни из них приезжали и снова уезжали, другие оставались там навсегда. Сравнительно легко удавались и побеги. Брат писателя Василия Капниста Петр благополучно бежал от ухаживаний Екатерины II за границу, просто сев инкогнито на корабль, уходивший в Англию.

Некоторые русские, покидая отечество в конце XVIII - начале XIX века, переходили в католичество или масонство. Другие, даже живя в Петербурге, старались получить образование в нерусских учреждениях и предпочитали не иметь ничего общего с духом народа, потребностями страны и, как пишет историк Майков, "тянули в сторону врагов родины".

При этом Россия во многих аспектах становилась в то время подлинно европейской страной. Историографы периода, на котором мы сосредоточили внимание, утверждают, что дворянин, если он хотел выехать за границу, сделать это, как правило, мог. Писатели часто служили по дипломатической части и ездили за границу охотно. Василий Тредиаковский был чиновником в Париже и Гамбурге. Антиох Кантемир - послом в Лондоне и Париже. Бывал в Европе Фонвизин.

Карамзин выбрался, когда ему было 23 года, проехал пять стран. "Сколько лет путешествие было приятнейшею мечтою моего воображения",- писал он в дороге. Вернулся он через полтора года, решив стать реформатором, но впоследствии реальность немного остудила его планы.

Пожалуй, одним из первых русских писателей Карамзин сделал заключение: "Хорошо писать для россиян; еще лучше писать для всех людей". Он стал думать о том, не отправиться ли в Чили, Перу, на остров Бурбон, что в Индийском океане, на Филиппины, на остров Святой Елены: "Там согласился бы я дожить до глубокой старости, разогревая холодную кровь свою теплотою лучей солнечных; а здесь боюсь и подумать о сединах шестидесятилетия",- написал он Ивану Дмитриеву. Позиция Карамзина, вернувшегося из-за границы, такая: каждый может уехать, нельзя только, выехав, ругать свою страну. Но будучи за рубежом писатель рассуждал иначе. Когда соотечественники спросили его, что происходит на родине, Карамзин пожал плечами и ответил одним словом: "Воруют".

Один за другим отправляются за границу бывшие лицеисты. Уже после отказа Пушкину уехал служить в русскую миссию в Италию Николай Корсаков, также причисленный к Коллегии иностранных дел. Корсаков, по кличке "Русский парижанец", вывез за границу рукописный лицейский журнал. В 1820 году этот молодой человек умер во Флоренции от чахотки.

В литературном обществе "Арзамас", собравшем цвет петербургской интеллигенции, том самом обществе, которое несколько напыщенно называют политическим университетом молодого Пушкина, из двадцати человек, подписавших устав общества, за границу, как показывает наш подсчет, кроме Пушкина, съездили все,- кто по Европе, кто в Америку, кто в Азию. И это не случайно.

Запад являлся в "Арзамасе" эталоном свободы, где, как выразился Николай Тургенев, правительство существует для народа, а не народ для правительства, и где не власть правительства, а свобода подданного почитается неограниченною. В каком-то смысле понятие западной свободы идеализировалось, она существовала в качестве чистой альтернативы свободе в России, что не во всем соответствовало реальности. В арзамасском братстве помогали друг другу даже и после того, как общество распалось, и пытались помочь выехать Пушкину. А среди членов "Арзамаса" были и действующие, и будущие крупные правительственные чиновники.

Выезд за границу, хотя и контролировался, но был достаточно простым. Однако же соображение, что ездить должны меньше, плавало в воздухе, наводя на граждан разные ограничения, и поддерживалось частью общественного мнения. Писатель Орест Сомов, с которым Пушкин общался с некоторой надменностью, рассуждал (как раз в описываемые нами годы) о том, что отечественным подданным вовсе и незачем ездить за кордон: "...поэты русские, не выходя из пределы своей родины, могут перелетать от суровых и мрачных преданий Севера к роскошным и блестящим вымыслам Востока".

В 1817 году в журнале "Северный наблюдатель" появилась басня Крылова "Пчела и мухи", начинающаяся словами: "Две Мухи собрались лететь в чужие краи...".Мораль басни вполне соответствовала подходу властей:

Кто с пользою отечеству трудится,

Тот с ним легко не разлучится;

А кто полезным быть способности лишен,

Чужая сторона тому всегда приятна:

Не бывши гражданин, там мене презрен он,

И никому его там праздность не досадна.

Применительно к Пушкину, басня объясняет его стремление в Европу тем, что он был лишен способностей, что, конечно же, забавно. В советские годы басня цитировалась в контексте борьбы с безродными космополитами. Однако последние строчки смягчают угрюмую запретительную идею, что пчелы должны трудиться только на родине. Баснописец вроде бы намекает на бТСльшую свободу за границей. Важно тут, что стремление российского правительства контролировать выезд за границу находило живой отклик и одобрение (правда, тогда еще не единодушное) у сочинителей-соотечественников.