И вот разом забрюхатели: и царица, и ее любимая кухарка, и корова, и разрешились в одно и то же время тремя сыновьями: у царицы родился Иван-царевич, у кухарки — Иван-кухаркин сын, у коровы — Иван Быкович.
Стали ребятки расти не по дням, а по часам; как хорошее тесто на опаре поднимается, так и они вверх тянутся. Все три молодца на одно лицо удались, и признать нельзя было, кто из них дитя царское, кто — кухаркино и кто от коровы народился. Только по тому и различали их: как воротятся с гулянья, Иван-царевич просит белье переменить, кухаркин сын норовит съесть что-нибудь, а Иван Быкович прямо на отдых ложится.
По десятому году пришли они к царю и говорят:
— Любезный наш батюшка! Сделай нам железную палку в пятьдесят пудов.
Царь приказал своим кузнецам сковать железную палку в пятьдесят пудов; те принялись за работу и в неделю сделали. Никто палки за один край приподнять не может, а Иван-царевич, да Иван-кухаркин сын, да Иван Быкович между пальцами ее повертывают, словно перо гусиное.
Вышли они на широкий царский двор.
— Ну, братцы, — говорит Иван-царевич, — давайте силу пробовать: кому быть большим братом.
— Ладно, — отвечает Иван Быкович, — бери палку и бей нас по плечам.
Иван-царевич взял железную палку, ударил Ивана-кухаркина сына да Ивана Быковича по плечам и вбил и того и другого по колена в землю. Иван-кухаркин сын ударил — вбил Ивана-царевича да Ивана Быковича по самую грудь в землю; а Иван Быкович ударил — вбил обоих братьев по самую шею.
— Давайте, — говорит царевич, — еще силу попытаем: станем бросать железную палку кверху; кто выше забросит — тот будет больший брат.
— Ну что ж, бросай ты!
Иван-царевич бросил палку — палка через четверть часа назад упала, Иван, — кухаркин сын бросил — палка через полчаса упала, а Иван Быкович бросил — только через час воротилась.
— Ну, Иван Быкович, будь ты больший брат.
После того пошли они гулять по саду и нашли громадный камень.
— Ишь, какой камень! Нельзя ль его с места сдвинуть? — сказал Иван-царевич, уперся в него руками, возился, возился — нет, не берет сила.
Попробовал Иван-кухаркин сын — камень чуть-чуть подвинулся. Говорит им Иван Быкович:
— Мелко же вы плаваете! Постойте, я попробую.
Подошел к камню да как двинет его ногой — камень ажно загудел, покатился на другую сторону сада и переломал много всяких деревьев. Под тем камнем подвал открылся, в подвале стоят три коня богатырские, по стенам висит сбруя ратная: есть на чем добрым молодцам разгуляться!
Тотчас побежали они к царю и стали проситься:
— Государь-батюшка! Благослови нас в чужие земли ехать, самим на людей посмотреть, себя в людях показать.
Царь их благословил, на дорогу казной наградил; они с царем простились, сели на богатырских коней и в путь-дорогу пустились.
Ехали по долам, по горам, по зеленым лугам и приехали в дремучий лес; в том лесу стоит избушка на курьих ножках, на бараньих рожках, когда надо — повертывается.
— Избушка, избушка, повернись к нам передом, к лесу задом; нам в тебя лезти, хлеба-соли ести.
Избушка повернулась. Добрые молодцы входят в избушку — на печке лежит Баба Яга-костяная нога, из угла в угол, нос в потолок.
— Фу, фу, фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится.
— Эй, старуха, не бранись, слезь-ка с печки да на лавочку садись. Спроси: куда едем мы? Я добренько скажу.
Баба Яга слезла с печи, подходила к Ивану Быковичу близко, кланялась ему низко:
— Здравствуй, батюшка Иван Быкович! Куда едешь, куда путь держишь?
— Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живет.
— Ай да Ванюшка! За дело хватился; ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Братья переночевали у Бабы Яги, поутру рано встали и отправились в путь-дорогу. Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено! Увидали они избушку, вошли в нее — пустехонько — и вздумали тут остановиться.
Пришло дело к вечеру. Говорит Иван Быкович:
— Братцы! Мы заехали в чужедальную сторону, надо жить нам с осторожкою; давайте по очереди на дозор ходить.
Кинули жребий — досталось первую ночь сторожить Ивану-царевичу, другую — Ивану-кухаркину сыну, а третью — Ивану Быковичу. Отправился Иван-царевич в дозор, залез в кусты и крепко заснул. Иван Быкович на него не понадеялся; как пошло время за полночь — он тотчас готов был, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост.
Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися — выезжает чудо-юдо шестиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт[5] ощетинился. Говорит чудо-юдо шестиглавое:
— Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, а ты, песья шерсть, ощетинилась? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он, добрый молодец, еще не родился, а коли родился — так на войну не сгодился; я его на одну руку посажу, другой прихлопну — только мокренько будет!
Выскочил Иван Быкович:
— Не хвались, нечистая сила! Не поймав ясна сокола, рано перья щипать; не отведав добра молодца, нечего хулить его. А давай лучше силы пробовать: кто одолеет, тот и похвалится.
Вот сошлись они — поравнялись, так жестоко ударились, что кругом земля простонала. Чуду-юду не посчастливилось: Иван Быкович с одного размаху расшиб ему три головы.
— Стой, Иван Быкович! Дай мне роздыху.
— Что за роздых! У тебя, нечистая сила, три головы, у меня всего одна; вот как будет у тебя одна голова, тогда и отдыхать станем.
Снова они сошлись, снова ударились; Иван Быкович отрубил чуду-юду и последние головы, взял туловище — рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а шесть голов под калиновый мост сложил. Сам в избушку вернулся. Поутру приходит Иван-царевич.
— Ну что, не видал ли чего?
— Нет, братцы, мимо меня и муха не пролетала.
На другую ночь отправился в дозор Иван-кухаркин сын, забрался в кусты и заснул. Иван Быкович на него не понадеялся; как пошло время за полночь — он тотчас снарядился, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост.
Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися — выезжает чудо-юдо девятиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам:
— Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он, еще не родился, а коли родился — так на войну не сгодился: я его одним пальцем убью!
Выскочил Иван Быкович:
— Погоди — не хвались, прежде богу помолись, руки умой да за дело примись! Еще неведомо — чья возьмет!
Как махнет богатырь своим острым мечом раз-два, так и снес у нечистой силы шесть голов; а чудо-юдо ударил — по колена его в сыру землю вогнал.
Иван Быкович захватил горсть земли и бросил своему супротивнику прямо в очи. Пока чудо-юдо протирал свои глазища, богатырь срубил ему и остальные головы, взял туловище — рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а девять голов под калиновый мост сложил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Наутро приходит Иван-кухаркин сын.
— Что, брат, не видал ли за ночь чего?
— Нет, возле меня ни одна муха не пролетала, ни один комар не пищал!
Иван Быкович повел братьев под калиновый мост, показал им на мертвые головы и стал стыдить:
— Эх вы, сопи, где вам воевать? Вам бы дома на печи лежать!
На третью ночь собирается на дозор Иван Быкович; взял белое полотенце, повесил на стенку, а под ним на полу миску поставил и говорит братьям: