Читать интересную книгу Дело чести - Джеймс Олдридж

— Передайте им, что они самые храбрые воины на земле, и мы будем рады очистить для них воздух, — сказал Вэйн. Каждое слово он подтверждал ударом кулака по плечу священника, и удары посыпались особенно щедро, когда он, кивая головой, слушал речь Георгиоса, который пространно, с многочисленными жестами, передавал его слова по-гречески.

Священник поднял рюмку и сказал только одно слово: «Ник!»

— Победа! — перевел Георгиос.

Это вызвало новый взрыв энтузиазма. Люди кричали, смеялись и пили, — им еще не приходилось пить за победу, и греки отнеслись к этому так серьезно, что летчики не могли удержаться от смеха.

— Можно здесь достать чего-нибудь поесть? — спросил Вэйн Георгиоса. Священник с явным удовольствием смотрел на Вэйна, который был несколько похож лицом на Байрона.

— Здесь нет, но я покажу вам хорошее местечко. Я знаю, где можно поесть.

— Спросите их, сколько все это стоит, — сказал Вэйн, опуская руку в карман.

Георгиос обратился к официанту, но тут поднялся страшный шум, и Георгиос сказал:

— Они говорят, что вы не должны платить. Вы — гости. Мы так счастливы, что вы здесь, — вы наши гости.

— О, нет.

— Вы их обидите, — сказал Георгиос.

— Ну так спросите их, можем ли мы в свою очередь угостить их. Тут уж ничего нет обидного.

Георгиос перевел слова Вэйна, греки засмеялись и закивали головами.

— Да, они будут очень рады.

Рюмки наполнились опять, и летчики выпили за греков, а греки с очень серьезными лицами подняли свои рюмки и разом опрокинули их.

— Они просят выпить с ними еще, — сказал Георгиос.

— Передайте им, что мы ничего не ели, — сказал Квейль.

Георгиос передал. Греки закивали головами, и летчики встали.

— Сколько с нас? — спросил Вэйн.

— Оставьте двадцать драхм. Хватит вполне, — сказал Георгиос. — Я покажу вам, где можно закусить.

Греки начали пожимать им руки. Они пожали руки всем грекам, и греки хлопали их по спине, пока они надевали шинели.

У Квейля брюки были заправлены в сапоги на бараньем меху. Один из крестьян указал на сапоги и кивнул головой. Квейль кивнул ему в ответ.

— Они просят, чтобы вы завтра опять зашли выпить с ними, — сказал Георгиос.

— Скажите, что мы будем очень рады.

Летчики вышли из кафе под возгласы греков: «Дзито и инглизи!» Они кричали в ответ: «Дзито и Эллас!» Выйдя на площадь, Квейль понял, насколько он был пьян. Он плохо соображал, движения его были неуверенны.

Они легли спать рано. Действие напитка, который Георгиос называл «оузо», начинало сказываться во всей своей силе через час. Так пьяны они еще никогда не были. Хикки был недоволен: завтра им предстояло целый день патрулировать, — итальянцы уже начали бомбить прибрежные города и дороги. Грекам приходилось очень туго, и если эскадрилья не отразит эти воздушные атаки, греки, весьма вероятно, вынуждены будут отступать, вместо того, чтобы продолжать наступление.

На другой день они все были очень серьезны и следили за собой, так как понимали, что вчера белый напиток греков свалил их с ног. Они отправились на аэродром, и Хикки принес карты из бетонного барака, половину которого занимал оперативный отдел греческого штаба. Карты были слишком мелки, масштаба 1:1000000. Но лучших эскадрилья добыть не могла, так как не хотела пользоваться картами с греческими надписями. Зона, которую им предстояло прикрывать, простиралась на юго-запад до прибрежного городка Арта, где был порт. Через порт и тянувшееся от него западное шоссе шло снабжение всего прибрежного фронта. Им предстояло летать через Пинд, горный хребет, который проходит с севера на юг и делит Грецию на две части, и патрулировать дорогу, идущую от Арты к северу до Янины и между Яниной и Метсово, который лежал на вершине Пинда.

Они взлетели тройками. Ведущими шли Хикки, Херси, Квейль и Тэп. Быстро поднявшись примерно до тысячи футов, они построились и взяли курс напрямик.

Вскоре они перевалили через невысокий горный кряж и набрали высоту, следуя по течению реки Пенейос, орошающей равнину между Кардицей и Триккалой. Они рассчитывали достичь Арты приблизительно в то же время дня, в какое накануне итальянцы ее бомбили.

На вершинах Пинда лежал снег, и Квейль почувствовал, что ему становится холодно. Он пожалел, что на нем не было ирвиновских теплых шаровар, но их трудно было достать за пределами Англии. Видимо, монополию на ирвиновское обмундирование присвоили себе нестроевые офицеры. Сильно болтало, и Квейль подумал, что Тэпа, должно быть, тошнит. За Квейлем шли Горелль и Ричардсон; за Тэпом — Вэйн и юный Финн.

Когда Пинд будет виден с запада, тогда пора набирать высоту. Хикки предпочитал не пользоваться микрофоном, так как какой-нибудь итальянский самолет, находящийся поблизости, мог их услышать, а их главным шансом в драке была неожиданность. Необходимо было поэтому идти в тесном строю. Впрочем, Хикки с такой легкостью и с таким искусством вел эскадрилью, что сохранять строй было нетрудно.

Эскадрилья была уже над Артой. Тонкая пелена облаков висела над городком, лишь изредка открывая просветы. Облачность была низкая и служить прикрытием не могла. Солнце светило ярко. Эскадрилья повернула на север от Арты и пошла вдоль реки, по берегу которой вилось шоссе, служившее объектом бомбежки для итальянцев. Летчики поглядывали вокруг в ожидании неприятеля. Эскадрилья рассредоточилась для атаки и держалась на высоте пятнадцати тысяч футов. Квейлю совсем не улыбалась перспектива боя над этими высокими горами, вершины которых были предательски окутаны облаками. Хикки качнул свою машину, подавая сигнал, и Квейль быстро осмотрелся вокруг. Ниже, прямо на них, шло такое большое соединение, какого Джон Квейль еще никогда не видал. Оно растянулось на добрый десяток миль. Тут было не меньше ста пятидесяти самолетов. Квейль не мог еще рассмотреть, в каком соотношении здесь были бомбардировщики и истребители, но он видел отдельные группы, видимо из истребителей, и выругался вслух: истребителей было по меньшей мере полсотни.

Вскоре итальянцы очутились прямо под ними, и Квейль не знал, видит ли их противник, или нет. Но тут Хикки качнул крылом, и Квейль понял, что началось… Вечная история. Сущий ад. Их полсотни. У него засосало под ложечкой от чрезмерного напряжения. Звено развернулось правым крылом и было теперь позади итальянцев, на высоте трех тысяч футов над ними. И тут началось.

Хикки спикировал, остальные последовали за ним. Квейль видел, как они проваливались под горизонт один за другим. Когда нырнул Ричардсон, Квейль тоже спикировал, — вокруг него были только «Савойи» и «КР—42», и он подумал: «Вот так чудеса».

Уже далеко внизу Квейль видел, что Хикки, прорвавшись сквозь строй вражеских истребителей, пошел на бомбардировщиков. За ним шли остальные. Тэп со своим звеном оставался выше, чтобы выручать эскадрилью, когда ей придется слишком туго. Итак, их было девять, — девять против целой тучи.

Тут Квейль прошел строй истребителей.

С молниеносной скоростью проскользнув между двумя «КР—42», он увидел, как оба пилота повернули к нему головы. Он знал, что они погонятся за ним, и сумасшедшим пике ринулся прямо на один из бомбардировщиков. Нет, этот ублюдок от него не уйдет. Квейль совсем оглох и ничего не слышал. Он только смотрел вперед, и когда «Савойя» мелькнула в его прицеле, он, зверски крича, изо всех сил нажал спуск и вывел свой самолет из пике, царапнув спину бомбардировщика, и все кричал и кричал…

На вершине свечки Квейль развернулся иммельманом и увидел миновавшие его трассирующие пули. Один «КР—42» рванулся вверх, вслед за ним. Квейль, сделав полубочку, всадил в него пулеметную очередь, — пошел наперерез ему, затем сделал боевой разворот и снова атаковал «Савойю», всадив и в нее очередь, снова набрал высоту и увидел, что на него идет еще один «42» и со всех сторон еще и еще, и куда ни глянь — трассирующие пули.

Квейль пошел вверх на полном газу — они подумают, что он хочет иммельманом уйти от них. Но он резко нажал на правую педаль, а ручку управления взял на себя. Он потерял скорость, в то время как два «42» прошли прямо над ним. Их пулеметы раскалились, но они продолжали стрелять. Квейль погнался за одним из них, но итальянец сделал отчаянное пике. Квейль решил не отставать, в ушах у него опять заревело, он старался поймать итальянца в прицел, но тот все дальше уходил от него, так как пикировал быстрее.

Тогда он пустил ему вдогонку пулеметную очередь, рванул ручку на себя, и у него на секунду потемнело в глазах, когда, поднявшись вверх вертикальной широкой свечкой, он вдруг потерял скорость на ее вершине.

Но это было ненадолго, и он снова набрал скорость.

Небо сплошь было усеяно «42», но он нигде не видел «Гладиаторов». Два «42» шли ему наперерез, а третий пикировал ему в хвост. Он метнулся вверх, — всего в нескольких дюймах под ним прошли два «42». Третий все еще держался у него на хвосте. Тогда Квейль круто спикировал и в погоне за скоростью открыл дроссель до отказа, чтобы уйти от итальянца. Он не смотрел по сторонам. Потянув ручку на себя, он с воющим ревом мотора вошел в петлю, на вершине ее выровнял самолет и снова спикировал. Он нажал на рычаг газа, но газ был и так открыт, и теперь Квейль знал, что он обязательно настигнет «42». Это был рассчитанный прием, которому их учил Хикки, и он вышел как раз в хвост «КР—42». Квейль выровнял свой самолет всего лишь в полусотне метров от «42», и итальянец не подозревал, что Квейль пристроился ему в хвост. Когда голова итальянца мелькнула в его прицеле, Квейль, яростно нажав спуск, почувствовал тряску и увидел, как его трассирующие пули насквозь прошили итальянца; рука пилота безжизненно вывалилась наружу.