– Паук! – но меня никто не услышал. Тень, обретшая плоть, качнулась на тонкой нити и ринулась вниз.
Сейчас можно было рассмотреть, что существо, похожее на паука, на самом деле пауком не являлось. Скорее это был человек совсем детской комплекции, с хилым коротеньким туловищем и непомерно длинными узловатыми конечностями. Втянутая в плечи головка тоненько шипела и брызгала слюной. Тварь приземлилась на четвереньки, клацнув коготками о каменный пол, и по-звериному подобралась перед прыжком…
Я снова закричал, цепляясь за дверные косяки. Я будто прозрел. Я увидел, что в этой комнате не было ни одной тени. Была лишь плотная, однотонная полутьма. И она не шевелилась. С потолка, со стен, из углов шипели, шуршали и фыркали, царапались коготками, переползая одна через другую, черные твари, словно изуродованные человечьи детеныши, наделенные чьим-то отчаянно чуждым и злым разумом способностью нападать и убивать.
…Существо не успело прыгнуть. Сева рванулся к нему, опережая, коротким ударом копья пригвоздил его к полу, тут же вскочил на узкую черную спину. Коротко хрустнули хрупкие кости – Сева с усилием выдернул копье (во все стороны плеснул тягучий, как сироп, желтоватый гной) и отскочил назад. Младший длинным замахом меча встретил атаку с потолка и с ближайшей стены. Замах показался мне чересчур широким и неуклюжим, но на каменный пол, извиваясь, упали две отрубленные руки-лапы, а покалеченные твари, шипя, откатились прочь – туда, где к стенам липнул густой мрак.
Воины завершили первый круг и, не останавливаясь, пошли на второй. Взгляды их по крайней мере дважды скользнули по окаменевшему моему лицу, но не задержались на нем. Понять – заметили они меня или нет – было невозможно. Они молчали, а тонкое шипение, временами переходящее в зудящий свист, все возрастало. С потолка прыгнули еще две твари. Первая, рассеченная надвое двуручным мечом еще в воздухе, упала в костер, подняв, словно брызги, тучу искр. Вторую, вспоротую по впалому брюшку, старший добил на полу копьем. Твари, осатанело роящиеся во тьме, скрипели коготками по камню, шипели; попадая в огненный отблеск, прятали в морщинистые складки на мордах тусклые глазки, клацали мелкими, как иглы, зубками, но нападать больше не решались.
Третий круг. Четвертый.
За спиной мгновенно пронеслось цоканье. Я дернулся вперед – к костру, но остановился, до дрожи сжимая челюсти. Мне почему-то подумалось, что, попади я в пределы досягаемости опасно поблескивающего оружия, младший, не колеблясь, разрубит меня своим двуручником от шеи до диафрагмы. А старший добьет, вонзив широкое острие копья в горло, под подбородок.
Пятый круг.
И воины остановились. Младший… Как его назовешь теперь младшим? Лицо его, обтянутое побледневшей кожей до предела, стало лицом сурового бойца, умудренного опытом бесчисленных битв… Младший смотрел прямо на меня. И опять нельзя было понять – видит ли он меня, или смотрит сквозь. Воины разорвали круг и пошли ко мне. Шаг за шагом. Ко мне. Отточенное острие меча, покачиваясь, все приближалось и приближалось. Младший, не глядя, перешагнул отрубленную руку-лапу, черную, как обгоревший корявый сук, старший с размаху наступил в лужу желтого гноя, сплошь забрызгав кожаный высокий сапог до самого отворота.
Они идут на меня. Меня до жути пугала алогичность поступков воинов – странный танец-ритуал, несуразная охота за тварями, возвращение от огня во тьму… но еще больше пугало предположение, что логика в их поведении все же существует. Они идут ко мне. Они начали с меня (что начали-то, что?!), значит, на мне должны и закончить. Воины в зелено-голубых одеждах и кошмарные твари, исходящие шипением и свистом, слились в единую смертельную угрозу – как бы сомкнулись в кулак…
Я почувствовал, что задыхаюсь. Воздух разбух, пропитавшись подвальной сыростью, и не пролезал в горло.
…И кулак занесен над моей головой.
Сейчас будет так, как тогда – в Поле Кладбища. Тело, игнорируя парализованный разум, взорвется сумасшедшей энергией и ринется не разбирая дороги в омут или во спасение. Как повезет.
Наконечник двуручного меча качнулся ко мне так близко, что я, словно зачарованный повторяя его движение, откинул голову назад.
«Успокойся, успокойся. Можно выбраться отсюда – ведь верно? Не бесконечный же этот подвал. Сотня-другая шагов по темным коридорам – и откроется четырехугольный лаз наружу. Раздаточное окошко или что-то в этом роде. Внутренний двор заброшенного завода, покосившийся заборчик – и широкая автомобильная трасса. Всего пара кварталов – и ты уже дома».
Я повернулся и побежал. Тьма за моей спиной тотчас же пришла в бешеное движение. Шипение и свист взметались и опадали, подчиняясь ритмичному перестуку сапог.
Стена впереди, от удара о которую едва не раскололась голова.
Сплошная стена.
Все, конец. Нет, проход… Еще стена. Узкий коридор. Из-под ног кто-то шарахнулся и с писком и когтяным клацаньем взобрался по невидимой кирпичной кладке. Лицо на мгновение уперлось во что-то омерзительно живое и теплое – но только на мгновение. Потом преграда исчезла.
Я бежал и бежал, зажмурившись, потому что все равно ничего не было видно. Открыл глаза я лишь тогда, когда пылающие щеки ощутили прикосновение прохладного воздуха. Выход!
Раздаточное окошко?
Глубокий колодец, на самом дне которого я и находился, – вот что это за выход. По стенам колодца – вкруговую – идет лестница шириною всего в три кирпича, без всяких признаков перил. Шипящий свист больно стегнул по спине, и я бросился к лестнице.
Все выше и выше. Я не оглядывался, уверенный, что погоня не отстает ни на шаг. Лестница, винтом выводящая к темно-синему беззвездному небу, становилась все уже. Последние метры я одолел, прижимаясь спиной к стене, ползя боком вперед, переставляя ноги ступня к ступне. Волосы на моей голове уже взлетели от порыва свежего ветра – и тогда я позволил себе оглянуться.
Погоня действительно не отставала. Она настигала меня. Колодец наполнялся паукообразными тварями, как черной водой. Те, что были на дне, наверное, давно раздавлены тяжестью многих сотен сородичей, но те, что виднелись на поверхности, упрямо лезли вперед и вверх, и непонятно, какая страшная сила толкала и толкала их.
Что-то с оглушительным хрустом впилось в левую пятку, но поначалу я даже не заметил боли. А потрясение от увиденного оказалось столь сильным, что я буквально до тошноты захлебнулся собственным криком. Мысль о том, что вот уже через секунду я утону в этой омерзительно копошащейся массе, родила в моем мозгу ослепительное пламя. По крайней мере мне так на миг показалось. Закрыв лицо одной рукой, другой я взмахнул в отчаянной попытке отогнать от себя кошмарную действительность, как сон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});