Читать интересную книгу Куда исчез Гитлер, или Военные тайны ХХ века - Михаил Лещинский

Эйхмана окрестили «величайшим убийцей» века. Со своими помощниками он уничтожил треть еврейского народа.

В день открытия судебного процесса казалось, что весь Израиль прильнул к радиоприемникам. Генеральный прокурор страны Гидеон Хаузнер подготовил обвинительную речь, которая начиналась словами: представ здесь, перед вами, судьи Израиля, чтобы вести обвинение против Адольфа Эйхмана, я стою не один. Вместе со мной в этот час шесть миллионов обвинителей. Они мертвы. Я буду говорить за них и от их имени.

После того, как президент Ицхак Бенцви отклонил просьбу адвоката Роберта Сервациуса о помиловании, 31 мая 1962 года приговор был приведен в исполнение. Жена Эйхмана с разрешения израильских властей приезжала в Израиль проститься с мужем. Это был первый и последний случай смертного приговора в стране.

Из интервью с Микаэлем Геладом

В тот день меня вызвали в тюрьму Рамле около полуночи. Она была окружена полицейскими, чтобы никто не мог приблизиться к ней. Мы зашли в кабинет начальника тюрьмы, чтобы прийти в себя. За десять минут до полуночи нас проводили в специальную комнату, где должны были привести приговор в исполнение. Здесь была сооружена виселица. Эйхман был в камере. К нему вошли и сказали, что сейчас его поведут на казнь. Он попросил бутылку вина, перо и бумагу, чтобы написать письма жене и детям.

Приговоренный выпил два бокала вина, написал небольшие письма. Его вывели из камеры. Он подошел к виселице. Кроме нас присутствовали израильские и зарубежные журналисты и англиканский священник. Эйхман от исповеди отказался. Его последними словами были: «Да здравствует Германия! Да здравствует Австрия! Да здравствует Аргентина! Три страны, которым я обязан. Я благословляю жену и детей. Мы скоро увидимся».

Это было ровно через два года и восемь месяцев после того, как его привезли в Израиль. Ему было 56 лет. Когда-то гадалка сказала ему, что он не доживет до 60.

Он старался быть мужественным, но я видел, как дрожали пальцы на его левой руке. Он боялся смерти. За стеной этой комнаты было две кнопки и два полицейских, которые по сигналу должны были нажать на них. Это было сделано для того, чтобы никто из них не чувствовал себя виноватым и не думал, что это я казнил Эйхмана. Не терзался совестью. Чтобы они не считали себя палачами. Люк виселицы открывала одна кнопка. Начальник полиции дал знак нажать кнопки, и Эйхман упал в люк. До сегодняшнего дня никто не знает, какая кнопка открывала люк. Врач удостоверил смерть. Это было без двух минут до полуночи.

Тело вынесли во двор, где только для этой цели была сделана электропечь. Его поместили туда. Это было похоже на Освенцим. Прошло два часа. Печь закончила свою работу.

Мы выбрали прах в небольшой бидончик и составили протокол о приведении смертной казни в исполнение:

«Мы, нижеподписавшиеся, подтверждаем, что сегодня был приведен в исполнение смертный приговор над Адольфом, сыном Карла Эйхмана, в тюрьме Рамле в нашем присутствии. Сегодня 1 июня 1962 года».

И подписи: следователь израильской полиции Микаэль Гелад, инспектор Давид Франко, районный офицер Эммануэль Коэн, врач тюрьмы Коэн Хадад, священник английской церкви Вильям Холь, начальник управления израильских тюрем Нир.

Когда мы вынули пепел из печи и я увидел, что осталось от Эйхмана, я вспомнил Освенцим, куда в огромном эшелоне меня, вместе с другими обреченными, привезли на смерть. Это было в ноябре 1943 года. Мне было 17 лет. Мы не знали, что сделают с нами. Нам было приказано взять тачки и каждое утро посыпать золой скользкие дорожки лагеря, чтобы охрана лагеря ходила с удобствами. Не дай бог, кто-то поскользнется…

Я не сразу понял, что содержимое огромной горы, которым мы заполняли тачки, было пеплом сожженных людей. Эта гора не становилась меньше, потому что крематории никогда не простаивали. Сколько же нужно было сжечь несчастных, чтобы годами их пеплом посыпать территории лагерей? Разве нормальным людям могло такое прийти в голову? Таким не должно быть прощения. Мир долго не знал всей правды о нацистах. А те немногие, кто знал, молчали.

Нам было приказано развеять пепел Эйхмана в нейтральных водах Средиземного моря. С пеплом Эйхмана мы поехали в порт Яффа, сели в полицейский катер и ушли очень далеко от берега. С нами был священник, который молился за упокой его души. Была ночь. Солнце только-только стало появляться из-за горизонта над морем. В нейтральных водах чуть штормило. Начальник тюрьмы и я взяли бидончик и медленно перевернули его над водой. Пепел покачался на волнах, а потом вода унесла его. В эту минуту я сказал строчку из Библии, где говорится о врагах нашего народа, которые хотели уничтожить нас. Мы вышли из Египта рабами и пришли на нашу святую землю – Израиль.

Стало уже светать. Мы шли по течению, пепла уже не было видно. Я подумал, что море расступилось, и снова сомкнулось, унося все, что осталось от человека-чудовища.

Когда мы приближались к берегу, солнце встало над Тель-Авивом. Дети уже шли в школу. И я нашел покой в сердце. Мне не было жаль его.

Пепел Адольфа Эйхмана развеяли над Средиземным морем, чтобы у нацистов сегодняшних или будущих не появилась могила, которую они бы захотели превратить в святыню. И это было правильное решение. Сегодня известно, что сын Эйхмана живет в той самой Аргентине, где израильские разведчики выследили и арестовали его отца. Он возглавляет одну из крупнейших неонацистских организаций и вынашивает планы мести. Он гордится своим отцом. Подобное существует не только в Аргентине. В самых разных странах мира то и дело открываются язвы нацизма. Теперь, в том числе и в России, и на Украине, и в Белоруссии. И, естественно, их последыши чтят память своих идейных праотцов, в том числе и Адольфа Эйхмана.

Человек, поймавший Эйхмана, бывший шеф «Моссада», Исар Харель, не захотел присутствовать ни на суде, ни на его казни.

Он пригласил нас на чай в свой небольшой дом под Тель-Авивом, утопающий в благоухающих кустарниках и цветах.

Сразу оговоримся, что это была первая встреча с легендарным разведчиком и первым главой одной из самых известных разведок мира – «Моссада». Интервью, съемки – все было потом.

Мелодичный звонок у высокой деревянной калитки пропел свою мелодию. Тотчас она открылась. Навстречу нам, широко улыбаясь и протягивая обе руки, вышел человек небольшого роста, очень коротко стриженный, с большой красивой головой. В его голубых глазах прыгали веселые искорки: он хорошо знал, какое впечатление он производит на людей, которые видят его в первый раз. Мы чуть было не осведомились у него, дома ли господин Исар Харель? Нам казалось, что разведчик с таким именем и славой, автор, разработчик и участник большинства уникальных операций, в успех которых трудно было поверить, должен выглядеть совсем иначе. Уж, по крайней мере, богатырь…

– Прежде, чем я приглашу вас в дом, извольте познакомиться с нашим садом, где мы с женой делаем все своими руками. Это моя гордость. Когда у меня много проблем или я плохо себя чувствую – радость и излечение мне приносят или созерцание картин, которые я коллекционирую много лет, или нашего мини-парка. А утром, когда появляется солнышко и начинают петь птички, – это просто чудо. Кстати, многие умные мысли пришли мне в голову именно здесь. Названия некоторых цветов я иногда забываю, тогда на помощь приходит жена. Я ее называю «садовой фанаткой».

Исар Харель провел нас по своему небольшому саду, и по замысловато выложенной плиткой дорожке привел к дверям дома.

– Милости прошу, – сказал он по-русски с небольшим акцентом, пропуская нас вперед.

Нас не покидало ощущение, что нас привезли не к Исару Харелю, а к человеку, играющему его роль. Его можно было принять за известного актера, режиссера, художника, но никак не за разведчика. Интересно, в годы, когда никто не знал ни его имени, ни как он выглядит, хоть кто-нибудь догадывался в своей стране и за рубежом, с кем он говорит?

Мы проговорили несколько часов. Это была незабываемая встреча. На прощанье он подарил каждому из нас свою книгу с автографом, которой мы очень дорожим. В конце беседы он сказал: я действительно не был ни на суде над Эйхманом, ни на его казни. Многим это кажется странным, но я не могу выносить вида нацистов, как таковых. Слишком много пережила моя семья, впрочем, как и все другие. Мы выполнили свою задачу – нашли и поймали его. Я не хотел больше ни знать, ни видеть его. Ни единого дня. Я не скажу, что дело Эйхмана было самым трудным в моей практике с профессиональной точки зрения. Оно было очень важным с исторической точки зрения, наших интересов и человечества. Для меня это была едва ли не самая важная операция.

К сожалению, и сегодня немало еще живых нацистов и их последователей. Они рвутся в бой. Видно, память у них коротка.

Часть 2 Война разведок

Грядущее на все изменит взгляд, или жизнь генерала Судоплатова

История жизни «главного диверсанта СССР» генерала КГБ Павла Судоплатова, рассказанная авторам им самим.