упала без чувств (эту сцену, к счастью, пленка сохранила, и всякий желающий может увидеть ее в кинематографическом архиве Музея современного искусства в Нью-Йорке). Другие дочери Саманьего тоже закричали и попадали в обморок, а их братья, стоя на коленях, просили милости у неба.
Публика бурно реагировала на происходящее, замечая каждое изменение выражения лица и каждое движение старого шахтовладельца.
Настала решающая минута. Сержант Алварес и капрал Бельмонте — умелые исполнители порученного им дела — подхватили старика и поволокли его на эшафот. Старик, понимая, что настал его последний час, пытался сохранять достоинство, но старые плечи не вынесли тяжести происходящего: он ссутулился, обмяк, и Алваресу пришлось почти тащить его, чтобы поставить на колени перед гильотиной. Старик покорно положил голову, куда ему велели, и приготовился умереть.
Капитан Веласко встал по стойке «смирно» в ожидании приказа. Барабаны закончили выбивать дробь и смолкли. Вилья подал знак рукой. Капитан Веласко потянул за шнур. Зрители напряглись, ожидая, что сейчас нож, сверкнув, упадет на шею жертвы.
Но этого не произошло. Веласко снова дернул за шнур — никакого результата. Он дернул еще раз (старик в очередной раз замер от ужаса) — и снова ничего не случилось.
Вилья сначала растерялся, но потом пришел в ярость: эскадрон Веласко подрывал его с таким трудом созданную и так тщательно поддерживаемую международную репутацию.
— What’s going on? — крикнул один из операторов.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — рявкнул полковник Рохас.
А дело было в том, что после многих километров пути блоки забились дорожной пылью, и механизм покрылся грязью. Веласко допустил непростительный промах — он должен был все проверить заранее. Разочарованная публика начала свистеть. Товарищи подбадривали Веласко:
— Тяни, Гусь! Тяни сильнее! Давай!..
Никак. Никак. Никак… Нож не падал. Веласко тянул за шнур изо всех сил. Единственное, чего удалось добиться — шнур порвался.
Саманьего громко захохотал. Зрители вопили от возмущения, а камеры «Mutual Film Go» все это снимали.
Американцы тоже, возмущенные, набросились на генерала Вилью:
— Ви обещать экзекуция, но ви не виполнять!
Растерявшийся Вилья уверял, что назавтра, в любой час, который американцы назначат, он прикажет расстрелять Саманьего и всех богачей — неважно, дадут они денег или не дадут (так и было: 27 июня 1914 года, в десять часов утра — в это время достаточно света для съемки — один за другим были расстреляны Карлос Саманьего, Хоэль Руис, Марио Роберто Эрнандес, Рауль Гонсалес и Сальвадор Сегура. Оригиналы пленок, на которых снята их казнь, сгорели во время пожара в Национальной кинотеке, но в Канаде, в Ванкувере, в коллекции Вильямсона, хранится копия).
У капитана Веласко, не без веских на то оснований, возникло предчувствие, что над ним вот-вот разразится гроза.
«Случай в Сакатекасе», как потом стали называть происшедшее в этом городе, подорвал репутацию генерала Вильи. Сначала ему пришлось почти умолять операторов «Mutual Film Go» не проявлять пленки, запечатлевшие позорное фиаско, которое потерпела в тот день гильотина. Для этого ему пришлось даже подписать договор, согласно которому названная кинокомпания получала исключительные права на съемку десяти фильмов о жизни мятежного генерала (включая, разумеется, ту историю, где Вилья вступается за честь своей сестры и вырывает ее из когтей похотливого землевладельца). Если говорить честно, то поначалу Вилья собирался просто поставить америкашек к стенке, но мудрый и осторожный генерал Фелипе Анхелес отговорил его: подобный поступок мог повлечь за собой ухудшение отношений с Вашингтоном, — и Вилья решил, что будет лучше подписать договор.
Хуже всего то, что гильотина так прочно была связана в народном сознании с образом генерала Вильи, что ее постыдную неудачу восприняли как неудачу самого генерала, и слава его потускнела.
Чтобы исправить положение, Вилья приказал своему войску покинуть Сакатекас, возвратил федералам их оружие, боеприпасы и даже добавил им солдат. Одним словом, дал федералам возможность укрепиться.
А на следующий день он приказал штурмовать город снова. И снова его взял. Битва, само собой разумеется, была кровавой и закончилась блестящей победой армии Вильи. И, само собой разумеется, ее во всех подробностях сняли операторы «Mutual».
Оставалось решить только один вопрос: каким способом казнить врагов в дальнейшем. Гильотина перестала быть вызывающим ужас орудием убийства, одна мысль о котором обращала врагов в бегство и приносила Северной дивизии победу за победой. Она уже никого не пугала: она больше ни на что не годилась и вызывала лишь смех.
Другого столь же грозного орудия казни у Вильи не было. Расстреливать стало не модно, а вешать — просто пошло. Как теперь убеждать богачей помогать революции? Но тут Вилье повезло: один историк рассказал ему о том, как испанские инквизиторы добивались своего с помощью изощренных пыток. С тех самых пор сторонники Вильи, следуя доброй традиции, стали применять «кобылу», гарроту, погружение в воду и сжигание на костре. Однако всем этим зрелищам было очень далеко до гильотины.
«Случай в Сакатекасе» ужасно расстроил Вилью. Изобретение Веласко было ему очень по душе, и он охотно дал бы «Эскадрону торреонской гильотины» возможность оправдаться, но мудрые соратники в один голос убеждали его, что нельзя рисковать, нельзя допустить, чтобы революционная армия снова стала посмешищем. Несмотря на это, Вилья заявил, что не откажется полностью от гильотины, и наделил эскадрон Веласко другими обязанностями, о которых будет рассказано ниже. Он решил, что время покажет, быть ли гильотине главным орудием казни.
Для капитана Фелисиано Веласко «случай в Сакатекасе» стал страшным ударом. По его вине доблестная Северная дивизия была принародно опозорена. Товарищи по оружию открыто и немилосердно издевались над ним. Публика освистала его изобретение. Американская журналистка, вокруг которой Веласко весь день увивался и которая обещала провести с ним ночь, в конце концов переспала с Хулио Бельмонте, нанеся этим Веласко несмываемое оскорбление. Гильотина, его гильотина, его великое творение, подверглась немыслимым, жестоким унижениям. В нее плевали, бросали камни, с нее сорвали украшения, разбили цветочные горшки, стоявшие на перекладине, и растоптали чудные красные розы. Какая-то собака подняла возле нее ногу, а на ее основании кто-то вырезал ножом: «Педро любит Летисию».
Хотя бойцы «Эскадрона торреонской гильотины» по-прежнему пользовались множеством привилегий, Вилья не мог оставить безнаказанными виновников своего позора: нужно было примерно наказать провинившихся, чтобы впредь никому неповадно было нарушать дисциплину.
На другой же день эскадрон был вызван на военный совет. Всем троим велели занять скамью напротив стола, за которым восседали члены трибунала. Последним явился Вилья (он, собственно, и был трибуналом) и водрузился на свое место.
Генерал внимательно изучил личные дела Веласко и его подчиненных. Тщательно проанализировал их военные