Читать интересную книгу Подземная Москва - Глеб Алексеев

«Они идут впереди, – таков был приблизительно ход гениальных размышлений, – назад им не миновать этой же дороги, если этот чертов погреб вообще можно назвать дорогой… Я иду сзади. Кто же мешает мне, отстав слегка, подождать их на одном месте, вместо того чтобы лазить, словно проклятый крот?»

Время от времени путники перекликались условным паролем:

– Есть!

Выкрикнув в последний раз, Кухаренко присел на выступе, скользком от клейкого плесневелого пота, каким потеют камни сухих колодцев и твердые породы в глубоких шахтах. Присев, он задумался на всякие любопытные темы в связи с завтрашним заседанием, зевнул, попробовал выкрутить «ножку», но клюнул носом и забылся… Впрочем, освежающий сон иногда кстати даже на глубине семи с слишком саженей под Московским Кремлем.

Между тем экспедиция подвигалась вперед. На двадцать второй минуте ход кончался отверстием. Когда в него сунули фонари – увидели пещеру, очертания которой терялись в скудном электрическом свете. Вероятнее всего, она была естественным провалом, пустотой или уцелевшим убежищем времен неолита. Каменный ход, подходя к ней, терялся в наносах желтоватой затвердевшей пыли. Пещера уходила вниз крутым уклоном. По нему-то и двинулись бесстрашные исследователи. И опять чуткое ухо Дротова уловило приглушенное клохтание подземного потока…

– Стоп! – внезапно вскричал Мамочкин.

Справа и слева, словно груда разорванных бумажек, белело на земле. Боб нагнулся и поднял белую, будто нарочно выбеленную, берцовую кость человеческой ноги. Скелеты лежали в страшном, дьявольском порядке. Под самой стеной, глазами к взошедшим, помещались черепа; в пустых черных глазницах, казалось, еще темнеют зрачки, под черепами – прямые трости позвоночников, обтянутых ребрами, раскинутые руки и ноги, неестественно подогнутые под зад. Было похоже, что люди улеглись спать и так заснули мертвым сном два или три столетия назад…

Дротов, шагая меж костяками, как цапля, пробрался к самой стене.

– Цепи, – сказал он, – вот цепь, приковавшая скелет к стене!

Он вложил лом в кольцо около стены и потянул его, но кольцо не подалось. Цепь была вделана в стену наглухо. Это показывало, что пещера служила застенком или тюрьмой.

– Кто же это так постарался? – мрачно пошутил Сиволобчик.

– А вот посмотрим… Товарищи, осмотрите цепи… Особенно ножные… Может быть, на них сохранились какие-нибудь надписи?.. Заключенные часто выцарапывали на цепях свои имена.

В общем, это была довольно жуткая картина. Кости хрустели под ногой, головы откатывались, как бильярдные шары, с легким игривым стуком. Казалось еще: раскинулся над вековым кладбищем запах тления, и в черной настороженной тишине, пробужденной любознательностью человека, все еще дрожит последний истошный стон…

Археолог поднял череп и направил струю света в пустые глазницы. Он держал его в руке, как Гамлет.

– Смотрите, – сказал он, – у этого черепа искрошены зубы… Должно быть, он зубами пытался перекусить цепь… Страшно!

– Я нашел кость с оторванной цепью, – сказал Сиволобчик.

– Давайте сюда.

Кость была странно белой. На том месте, где ногу сковывал широкий тугой браслет, кость подалась и тронулась тлением. Браслет от времени был ржавым и хрупким. Но, всмотревшись внимательнее, – тут Мамочкин нацепил на нос проклеенное по ободку сургучиком пенсне, – в слой коричневатой ржавчины, археолог смог разобрать нацарапанную гвоздем или стилетом надпись и тут же прочитал ее вслух:

– «И уязви в серц… диавол царя Ивана плотским похотени… на княгиню Татиа… жену мою… взя… на ложе ту кня… хотя с не… жити… она же предобр… мужелюбица вземши нож… удари его на ло… в мышку… возъярился… повеле отсещи ей нози и руци… воврещи мя мужа во…» Один из ценных памятников русской жизни времен Ивана Грозного, – сказал археолог. – Если бы мы совершали образовательную экскурсию, я рассказал бы вам, каким образом все это происходило. – И, хотя никто не отозвался, он все же добавил: – В русской истории не было царя, не исключая и Петра Первого, который перещеголял бы Ивана Грозного в блудных делах и сладострастии. Он часто насиловал самых знатных женщин и девиц, а после «блудного воровства» отсылал их к мужьям и родителям. Когда же они хоть сколько-нибудь давали ему повод заметить, что блудили с ним неохотно, то, опозорив, он приказывал вешать их нагими над столами, за которыми обедали их родители и мужья. Эти не смели ни ужинать, ни обедать в другом месте, если не хотели распроститься с жизнью точно таким же образом. Трупы висели и гнили, пока родители не получали милостивое соизволение царя похоронить их. Женщины ненавидели его. Прослышав про эту ненависть, царь однажды решил перерезать всех женщин и девушек города Москвы. Бояре едва отговорили его от этого избиения, но все же он приказал в стужу и в снег собрать в Кремль несколько сотен женщин, раздеть их догола, и в таком виде они разгуливали по глубокому снегу до вечера…

– Видывал же виды Московский Кремль! – мрачно воскликнул Дротов.

– Да, Московский Кремль видывал виды… Но вперед, товарищи, вперед… В его подлинном виде вы должны знать прошлое Московского государства. Будет время, и я расскажу вам про Грозного еще и не то… Живые свидетели его царствования – вот они! Здесь каждый череп мог бы рассказать о трагедии своей жизни только потому, что не вовремя родился…

– Идемте! – с мрачной суровостью повторил Дротов.

Они двинулись, обходя костяки, к противоположному своду пещеры. Когда свет ушел с кладбища, кости загорелись зеленоватыми фосфоресцирующими огоньками и стали видными в плотной темноте подземелья. Четыре фонаря навели свет на стену густой струей; в ней показалось еще одно отверстие, влажное и глухое. По дороге к отверстию лежали несколько скелетов, ничком, словно к этой дыре, как к спасительному маяку, ползли те, кому еще заживо удалось перервать, перегрызть свои цепи…

В то же самое время со стороны Большой Дмитровки, по подземному ходу боярина Морозова, ощупью продвигалась иностранная экспедиция. Ход был глух и тесен, шедший впереди нес на груди большой электрический фонарь, от него, словно пальцы, пошевеливались свисавшие со стен сталактиты. Инженер Шпеер вертел ручку озонатора, густой, оживляющий воздух бился струей, и дышалось в нем легко, как только что дышалось в вечернем воздухе засыпающего города.

Все три спутника были настроены самым веселым образом.

– Весьма занятное учреждение этот подземный Кремль, не правда ли, дорогой Кранц?

– О да, герр Шпеер, я не представляю себе, как здесь говорят, «ничего подобного» в нашей Европе.

– Я не понимаю, однако, для какой надобности московским царям понадобилось зарываться так глубоко в землю? На совершенно возмутительных русских просторах можно до сих пор спрятать не только библиотеку, но целое государство. Что вы скажете по этому Басофф?

«Негодяй» вряд ли смог точно ответить на такой вопрос, но был малым толковым, и потому ответ получился приблизительно правильным.

– Когда был построен Московский Кремль и Солари вывел его каменные стены и тем, так сказать, ограничил его площадь, Кремлю оставалось расти только в небо и землю. В Европе предпочитают расти в небо, в России – наоборот – в землю. Я думаю, что вся Россия покрыта сетью таких подземных ходов, пещер и тайных кладохранилищ, что иностранцы только ахнут, когда русские доберутся наконец до сокровищ, лежащих в их земле.

– Какое же дьявольское терпение нужно иметь, чтобы вырыть всю эту систему подземного города?

– Вы взгляните только, герр Шпеер, как прекрасно выделаны стены!.. Ведь им больше четырехсот лет. Те времена еще не знали алебастра; они скреплены только известью. Положительно, я в восторге от нашего предприятия. Да, да, здесь есть многое такое, чем не прочь заинтересоваться не только наш уважаемый патрон.

– А кстати, – обернулся Кранц, – вы известили господина Главича о ходе наших работ?

«Негодяй» поспешил ответить:

– Сегодня я послал ему телеграмму: «вагоны пущены». Он поймет.

Они подошли в этот момент к черной большой куче земли, преграждавшей дальнейшее движение. Вероятно, это был обвал, происшедший или вследствие рыхлости почвы, или вследствие оседания под каким-либо тяжелым зданием. Инженер Шпеер вынул план, приложил к нему компас, сказал уверенно:

– Сейчас мы находимся под церковью Василия Блаженного или где-нибудь около. Мне кажется, что здесь, тотчас за обвалом, ход продолжается далее или вливается в какой-нибудь другой ход. Нам следует приняться за лопаты.

Полчаса спустя дорога вперед была расчищена. Ход действительно продолжался далее, но перед концессионерами открылось его ответвление со спуском вниз, как в погреб. Вниз вели ступеньки, проросшие липковатой плесенью.

– Я думаю, нам следует пойти именно этим малоудобным ходом.