Читать интересную книгу Изотопы для Алтунина - Михаил Колесников

Вспомнился Алтунину и другой разговор, когда он спросил у инженера, что такое, по его мнению, человеческое счастье. Инженер рассмеялся, взял лист бумаги, нарисовал большой круг, вписал в него совсем маленький, не больше горошины, и сказал:

— Философы представляют себе счастье вот так. Большой круг — это сфера притязаний человека. Малый — сфера его достижений. Если диаметры обоих кругов станут равными, это будет означать полное счастье.

— А если сфера достижений вдруг окажется шире сферы притязаний?

Карзанов не нашелся тогда, что ответить. Но сейчас, пожалуй, именно это с ним и происходило.

Инженер сидел в кресле, положив ногу на ногу, и, казалось, совсем позабыл, что пора приступать к испытаниям гамма-дефектоскопа. Он сидел безмолвно, по-видимому, утратив представление о времени. Он мечтал. А, возможно, просто ждал, когда рабочие укрепят на чугунной механической тележке двенадцатитонный слиток.

Новый гамма-дефектоскоп только что прибыл из научно-исследовательского института. Установка особой конструкции: с так называемым сцинтилляционным счетчиком. В другое время Алтунин порадовался бы, что удалось заполучить такое совершенное произведение человеческого ума. Новая установка ускорит контроль за качеством изделий раз в двести в сравнении с обычным гамма-дефектоскопом!

Но сейчас Алтунина ничто не радовало. Он рассеянно смотрел на круглый металлический блок изотопного реле и с тоской спрашивал себя: «Зачем я здесь? Зачем мне этот блок? Зачем мне все?»

Алтунин знал: внутри этого блока, залитого свинцом, спрятана металлическая ампула с радиоактивным цезием. Изотоп, словно живое, деятельное существо, стремится вырваться из свинцовой оболочки, но, увы, выходное отверстие захлопнуто намертво. Однако стоит лишь повернуть плоскую рукоятку...

Дальше мысль терялась. Алтунин в белом халате, в белой шапочке, в бахилах был в лаборатории, пристально смотрел на стальной блок изотопного реле, а думал о Кире. Только о ней.

Он думал о ее словах, о тех словах, которые она сказала тогда утром на снежной тропинке. Какая-то странная интонация звучала в них. Кира старалась быть отчужденной, но это как-то не получалось.

Он сидел ошеломленный своей смутной догадкой, хотя и понимал, что с Кирой раз и навсегда все кончено: она не была к нему безразлична!

— О чем задумались, дорогой Сергей Павлович, если не секрет? — неожиданно спросил Карзанов. — У вас какие-нибудь неприятности на работе?

Алтунин горько усмехнулся.

— Да вот думаю: для чего все-таки человек родится, для чего живет, для чего страдает? Разделят ли люди когда-нибудь счастье поровну, или это и в самом далеком будущем останется неразрешимой проблемой?

Он спрашивал не Карзанова, а самого себя. Задавал себе вопрос, на который нет ответа. Взорвалось отчаяние и выплеснуло этот тоскливый вопрос. Карзанов, однако, откликнулся на него:

— А черт его знает, для чего кто родится! Не все, конечно, для великих дел; кто-то должен делать и малые дела. Для творчества? Тоже не все. Живут же люди и без творчества. И без любви некоторые обходятся... — Он бросил взгляд на часы и уже с обычной холодностью продолжил: — Не все поддается логической формализации. Даже в самой точной науке, в каждой теории есть знания, которые нельзя формализовать, так называемый «неформализуемый остаток». Ну, а что же говорить тогда о человеке, вместившем в себе все? Может быть, этот самый «неформализуемый остаток» и составляет его сущность? Ведь наш ум не только «думает», но и «чувствует». Любая мысль эмоционально окрашена. А некоторым ум представляется этакой информационно-логической машиной.

— Но ведь родится же человек для чего-нибудь?! Философы размышляли над этим?

— Размышляли. Один утверждал, что люди существуют друг для друга. Другой — что главное в человеке — его деятельность... Мол, люди в отличие от животных создают качественно новые вещи, а главное — вырабатывают новые виды своей деятельности. — И опять вернулся к тому, с чего начал: — Что-нибудь случилось, Сергей Павлович? Может быть, отложим испытания на завтра? Сегодня вы мне не нравитесь что-то.

— Нет, нет. Все в порядке.

— Ну, в таком случае начнем!

Они поднялись и прошли в операторскую. Инженер включил телевизионную установку. На экране Алтунин увидел экспериментальную железобетонную камеру. Над рельсами возвышалась стальная прямоугольная арка. Радиоизотопный источник, запрятанный в защитный кожух, и приемник удерживались цепями. Вся эта система приводилась в действие электродвигателем, установленным на верхней перекладине. В случае нужды туда можно подняться по стремянке.

Это и был новый гамма-дефектоскоп со сцинтилляционным счетчиком. Счетчик заменял в нем рентгеновскую пленку — и в этом состояло новшество. Обработка пленки отнимала уйму времени. А оказывается, можно выявлять дефекты изделий почти мгновенно, без снимка. Инженер уселся за пульт управления с сигнальными лампочками, крикнул в настенный микрофон:

— Подаю тележку!

Он нажал кнопку на пульте — медленно выползла тележка с закрепленным на ней винтами стальным слитком. Эта тележка имела семь степеней скорости. Сейчас Карзанов осторожно подвел ее под арку дефектоскопа на самой малой.

Алтунин невольно затаил дыхание: сработает ли вся эта громоздкая система?

Система сработала: из основного защитного кожуха ампула с изотопом переползла в рабочий кожух, открылся запорный клапан, открылась предохранительная алюминиевая пластинка сцинтилляционного счетчика, пришел в движение самописец, расположенный возле пульта управления.

Карзанов, нажимая на кнопки, подавал механическую тележку то вперед, то назад, поднимал или опускал радиоизотопный излучатель и приемник так, чтобы сантиметр за сантиметром просвечивалось толстое, кургузое тело слитка, по форме напоминающего авиационную бомбу. В рабочей камере совершался таинственный процесс, она все больше и больше насыщалась смертоносными рентгенами. Операторская соединялась с рабочей камерой бетонным лабиринтом, но сейчас вход туда преграждала наглухо заблокированная, покрытая листовым свинцом, весящая полтонны дверь с пневматическим приводом. Все случайности прорыва жестких гамма-частиц в операторскую исключались. Однако чувствительный дозиметр «Кактус» стоял на страже — в случае повышения фона автоматически включится аварийный звонок.

Испытания проходили спокойно. Самопишущий прибор добросовестно вычерчивал на ленте сложную кривую. Когда внутри слитка обнаруживались раковина или шлаковые включения, характер кривой резко менялся. Совсем умиротворенный, Карзанов сказал:

— Классная штуковина. Этак за час выполним недельную норму.

Он сидел, чуть откачнувшись назад, приподняв голову. Алтунин видел его косо взлетевшую бровь, блестящий глаз, твердую складку у губ и резко очерченный подбородок. Не отрывая взгляда от экрана, а пальцев от пульта, Карзанов сказал, чуть понизив голос:

— А знаете, я ведь женюсь. Можете поздравить... На ком? На Кире Самариной!

Алтунин вздрогнул. Так вот оно, оказывается, что!.. Теперь становилось понятным поведение Киры в то утро.

Ему захотелось встать и уйти. Но он сидел, как приколоченный гвоздями, чувствуя непривычную слабость в руках и ногах.

Хотя Алтунин ни о чем не расспрашивал, Карзанов стал доверительно рассказывать, как познакомился с Кирой год назад на семейном празднике у Самариных и как сразу оценил оригинальность и цельность ее натуры.

— Признаюсь откровенно: холостяцкая жизнь надоела до чертиков. Хочется иногда, чтобы рядом был человек, понимающий тебя, думающий в унисон с тобой. Помощница во всех твоих делах... Уже при первом знакомстве я пытался увлечь ее идеей автоматизации нашего завода. Посоветовал ей изучать хорошенько технологию вашего цеха и, кажется, сделал правильно. Теперь Кира вместе со Скатерщиковым собирается испытать одну интересную модель. Если им удастся справиться с этим делом, мы получим сразу двух выдающихся изобретателей. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы их поддержали во всех инстанциях. Уже разговаривал кое с кем... Вы, очевидно, тоже должны войти в их группу, помочь им. У вас же опыт...

Алтунин промолчал.

— Вот мы с вами как-то рассуждали о счастье, — вспомнил вдруг Карзанов, не замечая этого отчужденного молчания. — Теперь мне кажется, что от избытка счастья человек становится эгоистом. Представьте себе, после посещения Дворца бракосочетаний, или как тут его называют, Дворца счастья, я превратился в мизантропа. Гигантская очередь! Все хотят жениться. Я рассчитывал, что через месяц мы с Кирой зарегистрируемся, но масса других молодых людей, тоже желающих вступить в брак, загородила нам дорогу. Нас смогут зарегистрировать лишь через полтора месяца! А возможно, и через два. Прямо-таки безобразие: огромный промышленный город, и только один-единственный Дворец бракосочетаний!