Читать интересную книгу Гимн жизни. Истории жизни детей, победивших рак - Рената Равич

Аня: Ну да, бывают. Я старалась ни с кем это не обсуждать. Ну, прошло, и прошло.

Р.: Ты задавила эти мысли о болезни в себе?

Аня: Да. Я молчала об этом. Даже с мамой. Может, с папой, разговаривала, но потом, уже гораздо позже.

Р.: Он говорил с тобой как с ребенком, или вы скорее обсуждали это серьезно, как взрослые люди?

Аня: Скорее, как взрослые люди. Я помню, как я сидела и причитала: «Как же это могло со мной случиться, как же это могло со мной случиться?!» А папа спокойно говорил: «Все нормально. Тебе сделали операцию. Если опять надо будет, сделают еще операцию, будешь лечиться. Все хорошо. Тебя вылечат. Ты будешь бороться».

Р.: То есть родители не охали и не ахали, а все время настраивали тебя на борьбу.

Аня: Да, мне даже больше нравилось ходить в больницу с папой, потому что он не жалел меня, потому что не было слез и нервов. Р.: А мама плакала все время?

Аня: Нет, мама плачет в крайних случаях. Но все равно чувствовалось, что ходить со мной в больницу для нее – жуткое напряжение. Р.: Но вы старались не обсуждать с ней эту тему?

Аня: Нет, почти не разговаривали об этом. Эта тема замалчивалась. Когда у меня в первый раз обнаружили опухоль и сказали, что надо делать операцию, мама даже сказала: «Чепуха! Может, мазь Вишневского приложим?» Может, не стоит об этом писать?

Р.: Да, наоборот, это же нормальная реакция нормального человека! Я бы еще сказала: «Давай компресс из лука сделаем!» Понимаешь, это очень важно знать, потому что люди не готовы ни к каким серьезным испытаниям. А в таких случаях необходимо как можно скорее обратиться к профессионалам.

Аня: Да, это тяжело. Я помню, как после операции я была жутко напугана, потому что долго обсуждали вопрос, делать ли мне химиотерапию или облучение. Потом оказалось, что этот вид опухоли не поддается такому лечению. Ну, я так и не разобралась толком, в чем дело.

Р.: Ну это дело не твое, это дело специалистов. Ты должна бороться за свое здоровье – вот твоя работа.

Аня: Ну да, я понимаю. Но я помню, как наткнулась на всякие стопки распечаток, которые у мамы лежали на столе – про химию, про лучевую, жутко испугалась и отчаянно плакала. Я думаю, что я просто жуткая трусиха.

Р.: Нет, ты вовсе не трусиха, это – естественная реакция. Кому-кому, но мне ты не говори этого. Я-то знаю, какая ты храбрая!

Аня: По правде говоря, я безумно боялась потерять волосы, облысеть.

Вот больше всего я безумно боялась потерять волосы! Смешно, наверно?

Р.: Ни капельки не смешно. Девочке в 14 лет это так важно! Да и в любом возрасте это непросто пережить.

Аня: Сейчас мне кажется это глупым, потому что потерять волосы – это меньшее из всех зол, что случаются во время этой болезни. Я все время думала: «А что подумают другие?!» Может быть, я была настолько не уверена в себе, может, я слишком боялась чужого мнения?

Р.: Это совершенно естественно, что ты нервничала. Мне хотелось бы, чтобы ты рассказала, что ты чувствовала, когда поняла, что у тебя рак.

Аня: Я не знаю, как объяснить. Ужасный стресс. В школе нам говорили, что рак не лечится, еще в младших классах. Что если у человека рак, то он не проживет больше 2 лет. И у меня это засело в мозгу. Но это не так! Детский рак лечится! Р.: А что дальше?

Аня: Да, потом следующий год тоже был непростым. Мне ужасно не хотелось пропускать уроки в новой школе, я была в 10 классе. Мы долго, месяца два, ездили каждую неделю, иногда чаще, в больницу. Но на самом деле я, кажется, всего неделю подряд пропустила. Как только смогла, я сразу побежала в школу и сказала, что ничего не хочу пропускать. Это был физико-математический лицей. Р.: Ты с удовольствием училась?

Аня: Мне, конечно, не все предметы даются одинаково легко, но я занималась с удовольствием. В этом лицее были очень квалифицированные учителя, было интересно. Р.: А ты с новыми ребятами подружилась?

Аня: Нет, сложно было. У нас в классе было всего 4 девочки. А остальные, человек 20 – мальчики. Я помню, они меня дразнили. Р.: Из-за руки?

Аня: Нет, никто не знал. Я помню, меня дразнили «японкой» из-за того, что у меня узкие глаза. Мне было ужасно обидно. Р.: Но ты же такая хорошенькая!

Аня: Но все равно мне было ужасно обидно.

Р.: Подумаешь, а меня дразнили: «Рыжая, в очках» Я еще училась в женской школе, и когда шла с портфелем, все мальчишки из соседней школы выстраивались в ряд и орали: «Рыжая, в очках»»!

Аня: Но все равно мне тяжело было среди мальчишек. Но к болезни это не имеет отношения.

Р.: Меня интересует отношение твоих друзей к твоей болезни.

Аня: Вообще-то, я старалась это ни с кем не обсуждать. Иногда приходилось выкручиваться, потому что надо было ехать к врачу или на анализы в больницу. Один раз мне пришлось сказать правду одной моей подружке. Она испугалась и стала меня утешать: «Но ведь это лечится, лечится!»

Р.: Аня, но ведь это действительно теперь лечится! Выздоравливает около 70–80 % детей, заболевших раком. А еще 50 лет назад статистика была совсем иной. Ты должна гордиться тем, что выздоровела. Ты только посмотри, какую силу духа, мужество и волю к выздоровлению ты проявила. Молодец! Что ты хотела бы сказать вот этим детям, которые сейчас находятся в больнице? Самое главное, в одну фразу!

Аня: Во-первых, рак лечится! Необходимо знать, что сейчас рак у детей лечится. Во-вторых, Жизнь продолжается, это просто – переломный момент! Надо набраться терпения и пережить его!

Р.: Скажи, пожалуйста, а когда твоя жизнь была более полной, емкой:

когда ты была еще совсем здорова или сейчас, после того, как ты пережила эту болезнь?

Аня: Сейчас, конечно! Р.: Почему?

Аня: Я не знаю, каким образом это мне помогло, но, наверно, после Барретстауна, когда я перестала причитать, как это могло со мной произойти, когда я перестала себя жалеть, когда я увидела, что есть много людей, у которых гораздо больше проблем, чем у меня, и они не боятся об этом говорить.

Р.: Это – самое главное!

Аня: Да, это – самое главное! В Барретстауне я увидела, что я не одна такая. И плюс в том, что в лагере к нам не относились как к больным. С нами не цацкались, к нам относились, как к обычным детям. Ну, конечно, если что, сразу к врачу. Но, главное, не перестраховывались. Я там опять почувствовала себя человеком.

Р.: Сколько времени прошло после окончания лечения, когда ты поехала в Барретстаун?

Аня: Наверно, месяцев 8.

Р.: Тебе уже было 15 лет. Что тебе дал Барретстаун?

Аня: Наверно, уверенность в себе. Может быть, храбрость. Р.: А почему может быть? Ты же такая храбрая!

Аня: Да, да, храбрость сражаться с неприятными, пренеприятными обстоятельствами нашей жизни, а также новых друзей, из тех, кто переболел.

Р.: А что в эмоциональном плане?

Аня: В эмоциональном плане он поднял мою самооценку. Потому что в лагере нам всячески помогали проявить себя как-то, сделать то, что мы не могли делать раньше.

Р.: И тогда тебе захотелось по-настоящему языки учить?

Аня: Ну, языки я и раньше учила. У нас в лицее был французский. Р.: У тебя еще и французский в запасе?!

Аня: Английский я начала учить после Барретстауна. А французский – пока не очень. После Барретстауна я начала серьезно задумываться, что надо учить языки, потому что я с детства мечтала поехать учиться за границу. Это была моя самая большая, большая мечта.

Р.: Но ты забыла сказать, что ты к этой мечте готовилась изо всех сил.

Аня: Да, даже когда я не могла из-за болезни ходить на курсы, родители мне нашли учительницу, которая приезжала два раза в неделю и готовила меня к сдаче экзамена на международный сертификат. Сдала, конечно! Потом я стала с ужасом считать, сколько стоит поехать учиться в Англию или еще куда-нибудь, и поняла, что надо еще и немецкий учить, один язык – это мало.

Р.: Я прочитала в какой-то книге, что если ты хочешь чего-нибудь добиться, надо быть в десять раз лучше, чем все остальные. Почему ты стала активнее других? Чем твоя болезнь помогла становлению твоего характера?

Аня: Ну, думаю, что в результате болезни я стала более уверена в себе, стала активнее принимать решения сама. Понимаете, до болезни мне было бы страшно вдруг сорваться и поехать работать на ферму, совсем одной, в другую страну. А сейчас – запросто. И вкалывала там изо всех сил! А на заработанные деньги объездила всю Швейцарию. Раньше я бы не решилась.

Р.: А почему твоя болезнь помогла тебе учить языки?

Аня: Ну, я сдала на один международный сертификат, потом смотрю: ни в один серьезный университет с таким низким уровнем знания английского не поступишь, и стала дальше заниматься.

Р.: А помнишь, как ты позвонила мне в 18 лет и сказала, что хочешь поехать волонтером в Барретстаун, я ответила: «Мне нужен международный сертификат по английскому языку, и только тогда я могу хлопотать».

Аня: Да, и меня взяли, потому что у меня такой сертификат уже был. Это было чудо!

Р.: Извини меня, это чудо ты сама готовила, когда так упорно занималась. Знаешь, есть такая песня Галича: «А из зала мне кричат: “Давай подробности!”». Я-то их помню: сначала ты выучила английский как следует, потом поступила в Тимирязевку, потом мы добились разрешения тебе просто ехать волонтером, а потом заболела переводчица, и ты написала замечательное письмо о том, что сделал для тебя Барретстаун и почему ты готова бесплатно работать переводчиком. Это же важные пути становления взрослого человека.