Читать интересную книгу Молох морали - Ольга Михайлова

Варенька видела, как среди знакомых ей женщин началась погоня за заработком: искали уроков, поступали на телеграф, в переплётные мастерские, продавщицами в книжные магазины, устраивались переводчицами, чтицами, акушерками, переписчицами, стенографистками. На тех, кто продолжал вести пустую светскую жизнь, смотрели с презрением. Её сестра Нина, жена служащего в банке, тоже стала давать уроки, и Варя страшно гордилась сестрой.

Однако муж Нины до пяти был на службе, она — на уроке, бросить детей на руки кухарки, едва справлявшейся на кухне, было немыслимо. Чтобы заменить себя, Нина на время своего отсутствия наняла приходящую девушку, вознаграждение которой оказалось больше того, что получала она сама. Муж возмущался: заработок матери семейства, кроме сумбура, ничего не вносил в семью, но боязнь, что кто-нибудь назовёт её «законной содержанкой» и «наседкой», — эпитеты, которые были в большом ходу, — мешали сестре оставить работу. В итоге случилось что-то совсем ужасное, никаким романом не описанное. Василий Андреевич, муж сестры, влюбился в няню своих детей и оставил Нину.

Сама Варя, повзрослев, стала мечтать о швейной мастерской на новых началах. Она собрала подруг. Усевшись за стол, они раскрыли роман с описанием мастерской, и начали подробно обсуждать, как её устроить. Решено было нанять отдельную квартиру, но где найти необходимую сумму? Тогда условились снять меблированную комнату рублей в двадцать пять, стали собирать деньги на новое предприятие и, в конце концов, собрали. Девицы наняли четырёх портних и получили несколько заказов от своих знакомых. Распорядительницею мастерской пришлось назначить Машуню Воронину, обучавшуюся кройке в продолжение нескольких недель. Все благоразумно рассудили, что ей ещё опасно выступать в качестве закройщицы, и наняли специалистку. Машуня же должна была присматривать за порядком, а когда присмотрится — кроить простые платья.

Хозяйка-распорядительница не умела обращаться со своими служащими с бесцеремонной грубостью заправских хозяек, и портнихи начали обращаться с ней чересчур фамильярно и недоверчиво, то и дело спрашивали её, получат ли они своё жалованье вовремя? Бедная Машуня созвала экстренное собрание всех устроительниц и просила совета, как держаться с портнихами, чтобы возбудить к себе доверие? Те посоветовали объяснить швеям, какая выгода для них получится впоследствии, а также указать на то, что в конце месяца кроме жалованья между ними будет поделена и вся прибыль. Увы, это окончательно подорвало авторитет хозяйки-распорядительницы, портнихи в ответ со смехом закричали: «Отдайте нам только жалованье, а прибыль оставьте себе!..»

За несколько дней до конца первого месяца оказалось, что, за вычетом суммы на покупку приклада, а также материи на платья, валовой доход новой мастерской за первый месяц составил сумму, необходимую на уплату месячного жалованья одной закройщице, а чтобы рассчитаться с остальными швеями, пришлось снова прибегать к сбору денег.

Но все эти неудачи ничуть не обескуражили Варю: она понимала, что просто ещё не встретила «новых людей», тех — без заблуждений и ошибок, без грязных страстей и себялюбия, чистых и светлых. И они появились в её жизни, Нина, после развода с мужем ушедшая в революционную работу «Рахметовых», познакомила её с ними.

Наконец-то Варя окунулась в романтику революционной борьбы. Конспиративная квартира находилась на Гороховой улице между Садовой и Екатерининским каналом, она помещалась во дворе, в третьем этаже, и состояла из трёх небольших, скромно, но прилично обставленных комнат. Они жили — кто по бумагам отставного чиновника, а кто — по паспорту мещанина. Один из них — бледный и русоволосый Константин Трубников — часто приходил с портфелем под мышкой, где были двадцать-тридцать фунтов бумаги для типографии, типографские краски, бутыли азотной или серной кислоты. За кислотами заходил обыкновенно некий Дмитрий Вергольд, за бумагой для типографии — Авдотья Иванова, скромно одетая чахоточная девушка, и приносила прокламации, завёрнутые в чёрный коленкор, как портнихи носят куски материи или исполненный заказ. Вечера Варенька с сестрой проводили дома, брошюровали прокламации, попадавшие к ним на квартиру из типографии, и складывали их для передачи представителям кружков в письмах и посылках. Для рассылки в конвертах имелись экземпляры, напечатанные на тонкой папиросной бумаге. Квартира служила также для хранения взрывчатых веществ и местом, где временно могли укрыться разыскиваемые лица.

Константин Трубников быстро стал засматриваться на неё, и Варенька поняла, что пришла любовь. Правда Константин прямо сказал, что не может связывать себя семейными узами — для революционера они не существуют, однако это не испугало Варю, ведь и Кирсанов, и Лопухов тоже были за свободную любовь, за идеально откровенные, деликатно-чистые отношения!

Правда, тут тоже не все заладилось. Вера Павловна у Чернышевского была свободна в любви, свободна она была от последствий любви, а вот Варенька почему-то забеременела. Трубников отвёл её к знакомому доктору, объяснив, что революционная борьба и пелёнки — две вещи несовместные, а вскоре пояснил, что лучше им выбрать новую любовь, после чего стал любить её через задний проход, а после — просто исчез и на конспиративной квартире больше не появлялся. Его вскоре сменил брат Авдотьи Ивановой, Михаил, и история повторилась, потом течение революционной работы унесло Михаила Иванова в неизвестном направлении. Михаила Иванова сменил Андрей Любатович, последнему наследовал Дмитрий Вергольд. Все они, укладывая её в постель, говорили высокие слова о чистых отношениях, но все практиковали то же, что и Трубников.

Сестра Нина к тому времени стала апатичней и злей, говорила, что все мужчины — одинаковы. Вообще-то Варенька так не считала: Трубников, раздвигая ей ноги, сильно стонал, Иванов же хрипел, Любатович молчал, только тяжело дышал, всё время мял её груди и долго не слезал с неё, между тем, его ждали в типографии. От него она снова понесла, но аборт был неудачен, Варе сказали, что детей у неё больше не будет.

Порой у Вари мелькала мысль: те ли это идеально откровенные, деликатно-чистые отношения, описанные её кумиром? Но так как у неё было много забот с изготовлением взрывчатых веществ и типографией, то времени задумываться об этом особо не было.

Вергольд, в общем-то, был человеком серьёзным и знающим. Разве что выдержки ему не хватало. Вот и в последний раз, когда надо было добавить порцию нитроглицерина в сосуд, он задрал ей юбки и приказал держаться за край ванны. Опомнился он, только когда она упала в обморок от вонючего смрада, поднимавшегося от кислот. Он отвёл её в частную клинику, заплатил сам. Что случилось на квартире после — Варенька только гадать могла: видимо, снова Вергольд на что-то отвлёкся.

Глаза Вари мучительно болели, словно туда сыпанули песку, нос точно кто опалил изнутри, глотать тоже было больно. Но она выполнила свой долг: передала Осоргину, что с Вергольдом беда.

— Головные боли у вас прошли? — неожиданно услышала она совсем рядом и обернулась.

Перед ней стоял, чуть склоняясь, молодой человек с огромными глазами, похожий на кого-то, виденного так давно, что воспоминание терялось в глубинах памяти. Впрочем, нет, она вспомнила. Архангел Гавриил в белых ризах с иконостаса маленькой церквушки напротив ворот их старого дома… Няня говорила «благовестник», у него в руках была зелёная ветвь. Почему? В воспалённых глазах Вари это лицо двоилось и чуть расплывалось, но она, вцепившись в одеяло, упорно пыталась сфокусировать взгляд. «Как красив», пронеслась в ней какая-то чужеродная, не революционная мысль, «как красив…»

Неожиданно до неё дошло, что он спрашивает её о чем-то.

— Что? Вы что-то спросили? — Варя все ещё не могла отвести глаза от лица врача.

Юлиан Нальянов внимательно вгляделся в лицо и опухшие веки девицы, смерил взглядом губы и заглянул в покрасневшие глаза. Не сожгла ли дурочка роговицу? «Je Mieux vaut mourir dans vos mains que vivre sans toi?»[8] Нет, мгновенно решил он, не пойдёт. Антон Серебряков? Не стоит. Он кивнул Левицкому на дверь, прося оставить их наедине. Тот исчез.

Нальянов сел на кровать к девице, опершись спиной о металлические прутья. Теперь его и Варвару Якимову разделяли всего пол сажени. От брата он услышал вполне достаточно, остальное — понял интуитивно.

— Вообще-то мне вас спрашивать не о чем. Но вот вам время спросить себя, — он не сводил глаз с девицы, поняв, что на время заворожил её. — Не пора ли начать думать своими мозгами, а не книжными схемами, Варвара?

Она растерялась. Кто это? Он же продолжал, не сводя с неё какого-то жуткого взгляда, пугающего и словно гипнотизирующего.

— Ты так и не заметила, что начав с книжной проповеди равенства, братства и чистой любви, превратилась в рабыню и подстилку похотливых мерзавцев, сливающих в тебя сперму, но убивающих твоих детей, а в итоге и вовсе превративших тебя в пособницу убийц?