Читать интересную книгу Никто не любит Крокодила - Анатолий Голубев

А Том все еще шел впереди. Было ли это безумием или, отчаянной попыткой побить горных королей в их игре, кто знает…

Буквально за поворотом мы увидели Тома. Метрах в двухстах. Он шел ходко. Но по мере того, как мы приближались к лидеру, мое мнение о его форме менялось. Увы, он выглядел усталым. Подумала, что Тома легко могут достать. И действительно, в трех милях от вершины Люсьен достал его. Том пытался невероятным усилием прыгнуть вслед за Люсьеном, но не смог. И я вдруг ясно поняла, что Том уже не выиграет «Тур де Франс»…

Он слабел на глазах. Он откатывался все дальше, и дальше, и дальше назад… Уже ничем нельзя было ему помочь…

Мы замедлили ход. Операторы безжалостно снимали измученного Тома. Я же никак не могла оторвать взгляда от его спины. Она извивалась, корчилась, гнулась дугой, дергалась в такт работе ног. Том еще находил силы держаться за рычаги руля…

Внезапно Тома качнуло. Велосипед сделал несколько зигзагов, и Том упал. Упал легко, будто специально улегся отдохнуть. Ногами он продолжал судорожно сжимать машину. Из английской «технички» выскочил механик и первым подбежал к нему. Мы слышали, как, хрипя, Том просил его поднять. Гарри поднял Тома вместе c машиной! И тот вновь двинулся вперёд… Двинулся?! Разве назовешь это движением — велосипед снова завилял по дороге… Иногда зигзаги были так глубоки, что казалось — Том завалится передним колесом в кювет.

Через минуту мы одновременно подбежали к Тому. Я — слева, Гарри — справа! Но Том упрямо продолжал ползти вперед, как бы ускользая из наших рук. И тогда, зная, что делаю предосудительную вещь, грозящую дисквалификацией, я начала толкать его вперед на виду у машин с фотографами, надеясь на профессиональную солидарность. Никто не сделал ни кадра…

Цинцы достала сигареты и лихорадочно закурила. Щелчком метнула спичку и стала угрюмо следить, как ветер понес белую соринку по зеленоватой поверхности пруда. Роже почувствовал, что тело Цинцы содрогнулось.

— Затем Том соскользнул с седла… Мы подхватили его и отвели в сторону. Он все еще шептал: «Вперед, вперед…»

Его сняли с велосипеда… И я вдруг взглянула в лицо Тома.

Это было лицо человека, нуждавшегося в срочной медицинской помощи. Ребята из телевизионной машины связались по радио с амбулаторией… А гонка продолжалась… Шли гонщики… Шли машины… Мы стояли в ста метрах от места, где Том упал впервые… Снимая с велосипеда, — Цинцы горько усмехнулась, — долго не могли разогнуть ему ноги и вынуть туфли из педалей. Потом Том вцепился в руль… Отрывали каждый палец… И тогда мне пришло в голову, что руки Тома в последний раз держатся за велосипед.

Тома положили на мелкие белые камни. Я подсунула ему под голову свою сумку и первую попавшуюся одежду. Доктор Дюм, прибыв на место, буквально отшвырнул меня в сторону…

Доктор сделал все, чтобы вернуть Тома к жизни. Сейчас мне кажется, будто Том умер не позднее, в вертолете, в который я умудрилась пролезть вместе с врачами, а раньше, на своем велосипеде… Говорят, Алекс советовал Тому поберечь себя…

— Том был настоящим профессиональным гонщиком. Таким противопоказана жалость к себе…

Роже взял изо рта Цинцы полупотухшую сигарету и докурил в несколько затяжек. Закашлялся. В любом другом случае Цинцы отобрала бы сигарету — она не допускала, чтобы Роже курил. Даже когда немножко выпивал в компании, даже в постели… Она называла сигареты «убийцами в пачках». И курила по две пачки в день…

— Том играл ва-банк, как играем мы все. И проиграл. Он знал цену риску. И стал его жертвой. Хотя с таким же успехом Том мог погибнуть в авиационной катастрофе или разбиться в горах: ты же знаешь, как он водил свой «ягуар», носясь с гонки на гонку!

— Ничего не случилось бы, послушайся он Алекса и не прими этот роковой допинг…

— Том был первоклассным профессиональным гонщиком, — упрямо повторил Роже. — Достаточно взрослым и опытным, чтобы самому планировать гонки. Он оставил в этой жизни глубокую зарубку, показал свой почерк, добрался до вершин, о которых: тысячи и тысячи только мечтают…

— Его смерть потрясла всех: участников, тренеров, организаторов. И конечно, Хеленку и родителей… Дети еще ничего не знают… — Говорят, что современная публика лучше древнеримской — она беспощаднее и алчнее! Она требует от нас скорости, скорости и только скорости… И мы будем глотать любую дрянь, состряпанную химиками, мы будем умирать, но зритель получит все сполна…

— Нам будет очень не хватать Тома. Боюсь, что мы поймем это слишком скоро. — Цинцы умолкла. — Потом двое суток я писала… Не спала и часа. Глотала коньяк и кофе.

— Я читал «Фигаро». Ты молодец. Ты очень здорово сказала о Томе, вспомнила много интересного. Воспоминания хоть и не меняют прошлого, но позволяют яснее видеть будущее…

Цинцы упала головой на руки и разрыдалась.

— Ну что ты, глупышка? Держись! Тому уже не поможешь. Знаем, на что идем. Жалеть нас, Ваша женственность, надо раньше, пока мы еще живы.

Он гладил Цинцы по волосам и ласково трепал по щеке. Наконец она подняла голову и стала лихорадочно шарить в сумке.

— Вот. — Цинцы протянула Роже открытую ладонь. — Хеленка велела передать тебе…

На ладони лежал амулет Тома Тейлора — маленький новозеландский лягушонок с выпученными красными, будто заплаканными, глазами. И глаза эти смотрели на Роже печальнее, чем когда-либо.

III Глава

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Вчерашний банкет в мэрии сказался на Роже самым странным образом: он проснулся на редкость рано. Гонка и победа на первом этапе перевозбудили.

На банкете Роже выпил лишь полрюмки красного сухого вина, но зато плотно поел. И совершенно зря не отказался от бифштекса с кровью, исполосованного жаркими ребрами кухонной решетки.

Роже встал, оделся и вышел из огромного зала, прислушиваясь к многочисленным и разнотонным храпам, вздохам и посапываниям.

«И как только можно спать в таком кромешном аду?! — Он повел носом. — Господи, чем мы дышим полжизни! Мало запаха пота, так из массажных комнат ползет вонь растирок».

Воздух был действительно сперт, и хотелось быстрее выйти на улицу. Роже все-таки заставил себя вернуться и взять с тумбочки положение о гонке — яркий толстый буклет, смахивавший на торговый каталог. На его обложке неуклюжий гонщик катился по фону тщательно нарисованной молочной бутылки.

Стояло свежее утро позднего леса. Десяток необычных белоствольных деревьев уже ронял редкие желто-зеленые листья. Было зябко и ветрено. Чудилось, как в ультрасовременной колокольне поет под ударами ветра медь небольших, развешанных в живописном беспорядке колоколов.

Двор выглядел совершенно пустым. Даже гаражи, где работали механики, были заперты. Только в самом дальнем углу Роже заметил двух парней, возившихся возле пестро раскрашенного грузовика. Парни были одеты в форму «молочников». И Роже направился к ним узнать, который час. Как только начиналась гонка, он убирал часы в чемодан, чтобы не мешали на этапе. Роже чувствовал время каждой мышцей, каждым нервом. А часы на запястье не просто лишний вес, но и лишнее напоминание о том, как изменчиво время, — долго тянется в отрыве, когда ты устал, когда так хочется скорее бросить все к черту, и еще медленнее, когда надо отыгрывать упущенное. Наверно, под впечатлением именно такой изменчивости бега времени он и решил — уже и не помнил когда — не пользоваться часами в дни гонок, Ложился спать и вставал по самочувствию. А если утомлялся так, что не хотелось просыпаться после снотворного, — дело менеджера разбудить вовремя. Ему за это деньги платят…

— Доброе утро, ребята. — Роже подошел к парням, ответившим дружно, словно солдаты офицеру. — Не скажете, сколько времени?

Высокий, плечистый малый с буйной шевелюрой и быстрыми глазками, подтолкнув приятеля, приветливо осклабился:

— Ровно шесть, месье Дюваллон. А вы что так рано? Нам вот в путь. — Он повел рукой в сторону машины.

И только тут Роже понял, что перед ним «стрелочники», размечающие трассу. Они расцвечивают ее сине-бело-красными стрелами, по которым отставшему приходится искать дорогу, — лидера ведут полицейские и директорская машина.

Вчера Роже сумел оценить не столько работу «стрелочников», сколько их чувство юмора. На крутом, опасном повороте они высеяли сотню стрелок: от них рябило в глазах, и не заметить опасность мог только слепой.

— Сколько же у вас этого добра, что так весело сеете?

— Если бы только сеяли, а то мы и жнем! Туда прокатимся, к финишу, а.потом назад. Вы вперед, а мы за вами. И так все четырнадцать дней.

— Накатаемся до одури, — вставил второй.

— Выходить из машины — и то устанешь!

— Не это страшно… Хоть бы разок на гонку взглянуть! С гонкой работаем, а самой практически и не видим.

— Хуже нашей работы сыскать трудно, — согласился высокий. — Вот если только ваша…— Он лукаво посмотрел на Роже.