сообщение, которое заставило меня повернуть обратно.
— Что за сообщение?
— Вот, я записал. Дословно. — И протянул ему испачканную манжету с немного стершейся, но вполне читаемой надписью.
— Отлично… А почему написано печатными буквами и с ошибками? Это Вы сами писали или Вам передали сообщение? Но почему оно записано на Вашей манжете?
— Потому, что у меня под рукой не оказалось другой чистой поверхности. А печатными буквами… потому, что оно было передано по буквам. Так удобнее записывать.
— Кем передано? Вас догнал курьер на подъезде к таверне?
— Нет, я получил сообщение, сидя в экипаже, по дороге.
— Вас догнал курьер?
— Нет. Его передали их мастерской моего дяди, брата моего отца.
— Постойте, в бумагах городского магистрата нет записи о том, что с вами жил еще и брат владельца!
— Не знаю, почему у Вас в бумагах этого нет. Но он живет… жил здесь уже около трех лет. У него была лаборатории в подвале, он адепт натурфилософии, и проводил там разнообразные опыты, изучая свойства природы.
— Натурфилософия? Имеется в виду философское направление, объявленное нашей святой церковью вредоносной и смущающей умы ересью, и подвергающееся критике со стороны иерархов всех существующих в республике епархий?
— Я в церковные дела не лезу. Мне просто нравится ставить опыты.
— И как это связано с полученным Вами сообщением? Кстати, мне оно потребуется в качестве вещественного доказательства. Как это устройство работает?
— Очень просто. Вы знаете, что такое «электриум»?
— Да, это балаганные фокусы, которым нас недавно развлекал заезжий цирк. Вроде летающих искр, способных поджигать пары спирта.
— Не только. Например, экипаж, остатки которого стоят перед воротами, приводился в движение как раз «электриумом». Так вот, в салоне этого экипажа было небольшое устройство. Которое способно фиксировать возникновение искры, которую дядя мог производить в башенке нашей усадьбы, сидя у себя в мастерской. Вот он (или его помощник) по буквам передал это сообщение.
— Подождите, что значит «по буквам»?
— Существует система кодировки, которую он называл «тюремной азбукой». Это не очень сложно, каждой букве соответствует определенное количество сигналов. Одинаковые таблицы находятся перед передающим и принимающем. Поэтому очень просто передать по буквам, нажимая рычаг, почти любое сообщение.
— Значит, сообщение это передал из дому Ваш дядя?
— Судя по стилю и количеству ошибок, это был его помощник, Карл. Дядя «сидел на искре» намного увереннее. И ошибок делал меньше.
— Как вы сказали? «Сидел на искре»? Что это значит?
— Ну, это он так называл работу по отправлению сигналов. Физически устройство представляло собой рычаг с ручкой из плотного дерева, на которую нужно было нажимать, чтобы получить искру. Рычаг находился в подвале, а сама искра образовывалась в башенке, на крыше. А приемник он установил в экипаже, чтобы проверить дальность работы устройства.
— И как, проверил?
— Не до конца. Но в загородное имение сигал доходил. Хотя и с помехами.
— Спасибо Афанасий Михеевич. Мы с Вами обязательно встретимся еще раз, когда я уточню некоторые данные. И узнаю все, что можно, о этом вашем загадочном «дяде». А пока никуда не уезжайте из города. До встречи!
Он развернулся на каблуках и пошел прочь, все такой же прямой и до отвращения правильный.
Глава 3
Ну вот, теперь могу и представиться. Итак, я барон Афанасий Матвеевич Мезенцев. Младший сын, но, в свете последний событий, старший в своем роду. Наш род достаточно древний, и служил царям, а затем и Императорам, уже несколько сотен лет. Вот только с падением Империи наш Дед, Ипполит Мезенцев, решил убраться подальше от революционной суеты в столицах (тогда это был Питер, потом Москва). Ибо хорошо представлял себе, что именно начинается после революций, бунтов и переворотов с теми, кто проявил себя на службе старым властям.
В отличие от многих преданных поклонников идеи Империи, он трезво оценил силы правящей династии, настроения революционных масс и предвидел результаты массовой резни, которая началась на просторах некогда могучей Империи. Но и уезжать за пределы страны не решился. Так что забился в самую глушь, поселился в Воронеже и начал обустраиваться на новом мете. Не примыкая, впрочем, слишком уж активно, к представителям новой власти, но оказывая ей содействие в вещах, которые считал правильными. Так что отделался 10 годами каторги «без права переписки». Что по тем, революционным, временам, считалось «легким испугом».
Сумел он спасти и своего единственного наследника: моего отца, Матвея Ипполитовича Мезенцева. Он успел записать сына в ремесленное училище, где тот выучился на столяра-краснодеревщика. И проявил в этом деле немалый талант, так что уже к 20 годам создал и возглавил «свободную артель», выполнявшую эксклюзивные заказы на изготовление и реставрацию мебели. Эта артель, превратившись в небольшую фабрику, обеспечивала нашей семье вполне сносное существование в условиях всеобщего дефицита, который внезапно охватил «самую передовую и политически правильную» экономику Республики.
Правда, я не совсем понял, чем именно новая Республика отличалась от старой Империи. Разве что старых «министров» сменили новые «наркомы», а графов и князей заменили «политагитаторы» и «комбриги» с «командармами». Но постепенно даже в Республике вспомнили и «табель о рангах», и «уложение о дворянских вольностях». Хотя на смену наследственному дворянству пришло новое, «Военно-революционное». Которое, впрочем, потихоньку тоже становилось наследственным. Да и руководство страны, в первое время заново избираемое каждые 4 года, вдруг начало единогласно избираться на 2, 3, 4 и более сроков. А мимолетно случающиеся бунты по различным поводам: нехватки калош, колбасы или свободы слова, быстро подавлялись уже не «царскими сатрапами и душителями свободы», а «Службой Охраны Революции». Которая не стеснялась применять как автоматическое оружие и тяжелую бронетехнику, так, по слухам, и боевые газы, и бактериологические бомбы, начиненные «боевыми комарами».
В общем, несколько лет назад папа рискнул напомнить руководству города о своем титуле и на нас посыпался настоящий дождь из благ, которые раньше и представить себе было страшно. Старые фамилии были восстановлены в дворянских правах, начало работать Дворянское Собрание. Конечно, заправляли сейчас в нем «новые дворяне», но старые семьи им требовались для поднятия собственного престижа и значимости. Падал отсвет дворянского ареола и на меня, Афанасия Матвеевича.
С точки зрения отца, жизнь налаживалась. Вот только, как описал в своей сказке один древний поэт африканского происхождения, его супруге всего и всегда казалось мало. И ей надоело «прозябать» на задворках, в заштатном городишке. И очень хотелось вырваться на большую сцену политики, в столицу. Или, на худой конец, в одну из «старых столиц»: Москву или Питер. Как ни отговаривал ее отец, она вбила себе в голову, что