японцы? Они ведь не разрушить её хотели, а именно уронить. Чтобы остановить нас, перестрелять, а потом забрать зеркало. Не за звёздочками же наблюдать через неё, верно?
Крылова выругалась – совсем не по-женски.
– Ладно, чёрт с вами, полковник. Слушайте. Это зеркало, разумеется, не астрономическое. Оно выполнено вовсе не из стекла – вернее, не только из стекла, и предназначено совсем не для Зеленчукской обсерватории. Мы должны его доставить в Пермь, вместе с аппаратурой, что находится в рюкзаке Суркиса. С помощью этого зеркала можно переправлять объекты на дальние и сверхдальние расстояния. В корпус вмонтирован колебательный контур. При возбуждении волн определённой длины любые объекты, находящиеся в фокусе зеркала, могут быть перемещены сколь угодно далеко. Мгновенно. С помощью всего лишь полуметрового экземпляра мы сумели забросить радиомаяк на Луну. Это зеркало во много раз мощнее.
– В двенадцать раз, – выпалил Донских.
– Ошибаешься, Саша. Зависимость дальнодействия и ну, скажем, грузоподъёмности от диаметра зеркала – не линейная.
– То есть вы хотите попробовать перебросить Суркиса… куда?
– В Ленинград. В нашу лабораторию. Я знаю её точные координаты в сетке эм-перемещений. Уверена, там сейчас есть люди. Надеюсь, они сообразят, как помочь Рудику.
– Ничего не выйдет, – сказал Лагунов. – Мы не сможем поместить Рудольфа в фокус зеркала. До крышки всего-то полтора метра, а это куда меньше, чем требуется.
– Знаю. Но ведь попытаться-то можно? – сказала Алевтина почти жалобно.
Лагунов кивнул.
– Да. Мы попытаемся.
* * *
Крылова затянула последний винт, отступила на пару шагов назад, удовлетворённо кивнула. Сейчас, оборудованное добрым десятком дополнительных устройств, зеркало выглядело аппаратом из далёкого будущего. Не то фантастической подводной лодкой, не то орбитальным маяком-прожектором для межпланетных космолётов. Скорчившийся на нём Суркис казался глубоко чужеродным, как младенец на льду хоккейного поля, и от этого ещё более страдающим.
– Я бы рекомендовала всем укрыться в танке, – сказала Крылова. – Побочные флуктуации могут быть крайне неприятными.
– Экипаж, в машину, – скомандовал Лагунов.
– А вы, товарищ полковник? – спросил Донских.
– Разговорчики, старшина.
Недовольно ворча, танкисты выполнили приказ. Впрочем, бухтели они больше для порядка. Задние триплексы башни уцелели, наблюдать за процессом можно было и через них.
– А вы решили остаться, – вздохнув, констатировала Крылова. – Тогда идёмте со мной.
Они залезли в кабинку. Было чертовски тесно. Лагунову приходилось прилагать значительные усилия, чтобы случайно не притиснуться к Алевтине. Мало ли что женщина подумает? А ну как решит, будто он нарочно, по армейской привычке использует подходящий случай, чтоб подержаться за тёпленькое?
Крылова загрузила пачку перфокарт в приёмник, защёлкала клавишами и тумблёрами. Осветился круглый, расчерченный концентрическими линиями экран – примерно как на панели управления радиолокатором. Женщина начала медленно вращать два ребристых верньера. По экрану заскользило зелёное перекрестие, преследуя пульсирующую точку. В сегментных окошечках на пульте поползли цифры. Со стороны зеркала донёсся гул, над серебристо-желтой параболой задрожал воздух.
Наконец перекрестие и точка на экране совпали.
– Готово, – выдохнула Крылова. – Дальше – дело автоматики.
Она с видимым усилием откинула подпружиненный эбонитовый колпачок, под которым обнаружилась вполне обыкновенная кнопка с надписью «Пуск».
– Хотите нажать?
– Да, – без колебаний ответил Лагунов.
– Ну так действуйте, товарищ полковник.
Чтобы дотянуться, ему пришлось податься вперёд. Щеку защекотали короткие жёсткие волосы, пахнущие полынью и противогазным тальком. Лагунов затаил дыхание и надавил кнопку.
Дрожание воздуха над зеркалом стало ещё заметнее. Гул же, напротив, стих. Тело Суркиса оплели красноватые извилистые энергетические плети. Рудольф выгнулся, раскинул напряженные руки и ноги. Количество красных разрядов всё увеличивалось, скоро они скрыли человека полностью. Заключили в кокон. Кокон начал подниматься. Медленно, словно с запредельным усилием. Точно так же недавно сам Суркис поднимал ломом платформу.
Наконец кокон достиг диафрагмы в крышке. Замер на секунду, и вдруг стремительно втянулся в отверстие.
По ушам ударили невидимые ладони. Сделалось адски жарко, захотелось сбросить, содрать с себя всю одежду. Лагунов с неописуемой отчётливостью понял, что рядом с ним – женщина. Нужная ему сейчас, как никогда ранее. И что он необходим ей тоже.
Крылова повернула к нему лицо. Щёки её пылали, ноздри раздувались. Обветренные губы были влажными. Манящими.
– Побочные флуктуации, – проговорил Лагунов сквозь сжатые до хруста зубы и спиной вперёд вывалился из кабинки.
Удар о бетонку отрезвил.
Алевтина запустила в волосы пальцы, судорожно сжала их и отвернулась.
* * *
Впереди, там, где дорога выбегала из леса, дымилась туша рухнувшего «Микадо». Большая часть оболочки с него сползла. Остов цепеллина напоминал скелет синего кита, виденного Лагуновым в Дальневосточном музее океанавтики. Гондолу не было видно вообще. Трупов тоже.
– Ух, шайтан-арба! – с восхищением сказал Галеев. – Ну вы и мастер, товарищ полковник. Такого гиганта завалили.
– Ринат, останови возле него машину, – приказал Дмитрий. – Донских, к пулемёту. Я проведаю самураев, посмотрю, что да как. Танк никому не покидать.
Старшина с готовностью приник к оборудованной загодя позиции. Без прицельной оптики оружие сделалось малопригодным, поэтому курсовой пулемёт сняли и кое-как приладили на импровизированную турель («палка, палка, две верёвка» – критически оценил собственноручно сооруженную конструкцию Галеев), после чего разместили на башне.
Лагунов спрыгнул на землю и невольно бросил взгляд в сторону платформы. Чего скрывать, в первую очередь его интересовало не зеркало – вновь укрытое в контейнере да вдобавок затянутое танковым брезентом – а так и оставшаяся в кабинке Крылова.
Женщина смотрела на него. Полковник неловко махнул ей рукой, вынул складной нож и быстро зашагал к цепеллину.
Маскирующее покрытие «Микадо» выглядело будто лист пористой резины, заключённый в «рубашку» из мелкоячеистой сетки наподобие той, что у модных чулок. Внутри «резину» тоже пронизывали какие-то волокна. Материал был почти невесомым, чрезвычайно пластичным и очень-очень прочным. Полковник измучился, пока отдирал его от «рёбер», а потом отрезал кусок, наименее пострадавший при пожаре.
Ему осталось перепилить совсем чуть-чуть, когда за спиной раздался резкий щелчок выстрела, а следом – разочарованный возглас на чужом языке. Лагунов отлично знал ощущение, которое следует за попаданием пули. Сейчас он не чувствовал ничего подобного. Стрелок промазал.
Полковник развернулся. В нескольких шагах стоял маленький, худой человечек. Его одежда – кожаный реглан, кожаные штаны, высокие ботинки – практически полностью обуглилась, лицо скрывал слой сажи. В дрожащей вытянутой руке человечек держал пистолет. Выкрикнув что-то, японец выстрелил ещё раз. Пуля звонко стегнула по сосновому стволу далеко в стороне.
– Брось, – сказал ему Лагунов почти ласково.
Он видел, как с башни танка бешено маячит старшина Донских: в сторону! Полковник отрицательно помотал головой. Пленный пилот цепеллина был куда ценнее, чем ещё один труп.
– Брось, дурак.
Лагунов пошел на японца. Тот попятился и тоненько завыл. Дмитрий подошёл к нему, выбил пистолет из руки. Несильно ударил ладонью по щеке – вразумить. Тот будто только этого и ждал. Пошатнулся, упал. Лагунов присел над ним на одно колено. Японец обгорел страшно. Головешка, да и только. Было настоящим чудом, что он до сих пор оставался в сознании.
Чертыхнувшись, полковник вытащил портсигар с промедолом.
*