известный мотив:
As-tu vu la casquette,
La casquette au père Bugeaud…
Но лишь только музыкант замечал издали меня или моих людей, он тотчас же менял мотив и играл другую шансонетку. Тогда можно было видеть, как мошенники бросались бежать врассыпную, направляясь кто в сторону Пантена, кто — в Обервилье.
Мне пришлось изобрести другую систему. С несколькими агентами я выезжал из Парижа в дилижансе, который следует от площади Республики в Обервилье.
Миновав укрепления, мы быстро выходили из дилижанса и внезапно нападали на мошенников, которые не имели времени разбежаться. Но в этом состязании по части изобретательности между ворами и полицией нам нелегко было перехитрить мошенников. Они начали ставить одного из своих на пути дилижанса, и, когда он замечал нас внутри кареты, преспокойно поднимался на империал, потом условленным жестом уведомлял кларнетиста, стоявшего на страже.
Тогда я был вынужден организовать настоящие облавы, приходилось оцеплять весь район, в котором орудовали карманники. Мало-помалу мошенники, видя мою строптивость, стали покидать Пантен.
Я пользовался среди этих господ заслуженной популярностью, все они знали и ненавидели меня от всей души, так как я был их ожесточенным преследователем, сутенеры и бродяги также не питали ко мне особенно нежных чувств. Так обстояли дела, когда неожиданно произошел казус, о котором я считаю нужным рассказать, так как в ту ночь только хитрость спасла меня.
Я отправился в театр, а своим агентам назначил по окончании спектакля свидание у Фландрских ворот, чтобы вместе совершить обычную ночную облаву.
Однако, подъехав к укреплениям, я не нашел никого из моих подчиненных, — теперь я уже не помню, что именно помешало им исполнить мое приказание, — между тем, высадившись из последнего дилижанса, я увидел, что мне предстоит совершить довольно далекий путь пешком в темную, глухую ночь в такой местности, где поголовно все бродяги меня ненавидели.
Я всегда имел дурную привычку не носить с собой никакого оружия, тем не менее довольно весело примирился со своей участью и решился, не робея, встретить опасность лицом к лицу.
При выходе из укреплений я заметил нечто вроде маленькой пивной, около которой совершенно ясно различил знакомые картузы, красные фуляровые платки и бледные лица моих обычных клиентов. Я понял опасность, так как не мог пройти незамеченным мимо этого пункта, и, признаюсь, почувствовал, что сердце мое немножко сжимается, точно перед битвой, когда над головой уже свистят пули.
Впрочем, я скоро овладел собой и твердым шагом направился в пивную. Мое появление среди ночных рыцарей произвело своего рода сенсацию, — они заволновались, точно собирались бежать.
— Ну, ребята, — крикнул я немного шутливым тоном, — что же вы не здороваетесь со своим комиссаром?
Все поднялись, даже те, которые дремали на лавках, сняли шапки, и я услышал: «Добрый вечер, господин комиссар».
Эти слова были сказаны с таким комизмом, что я невольно вспомнил фигурантов из театра «Амбигю».
— Ну, — продолжал я, — кто хочет проводить комиссара? Дорога длинна, и я соскучусь один.
— Гм, господин комиссар шутит! — сказал высокий парень, которого я уже видел два раза или три в комиссариате, известный под прозвищем Кудряш. — Господин комиссар не может соскучиться со своими агентами.
— Со мной нет агентов, я один, — по-прежнему шутливым тоном парировал я, — отправляйся со мной ты, Кудряш, еще вот ты и ты! — указал я на двух других молодцов.
Все трое последовали за мной.
— А все-таки господин комиссар шутит, — сказал Кудряш, — будто мы не понимаем, что за нами следуют агенты!
— Сам ты шутник… — ответил я, — ведь говорю же, что я один.
Кудряш пожал плечами.
— Полно, господин комиссар, мы не так просты, чтобы этому поверить. Потом он с тревогой добавил: — Но, по крайней мере, вы ведете нас не для того, чтобы арестовать?
— Как ты глуп! — воскликнул я. — Разве я могу тебя арестовать за то, что ты оказал мне услугу, проводив меня? За кого ты меня принимаешь?
Тем не менее мои спутники не успокоились и через каждые десять шагов оборачивались и боязливо озирались.
Видя их боязнь, я совершенно успокоился и, чтобы развлечься, заставлял их рассказывать маленькие истории. При мне была пачка папирос, и я угостил ими моих спутников, которые сначала долго отнекивались.
Потом я сделал им маленькое отеческое наставление о том, что выгоды их ремесла так ничтожны, что не стоят риска, с которым оно сопряжено. Спутники слушали меня очень почтительно, но внимание их было сосредоточено на другом. Они продолжали озираться по сторонам, ежеминутно ожидая появления агентов, а может быть, даже жандармов.
Не я, а они вздохнули с облегчением, когда мы завидели красный фонарь комиссариата.
— Вот вы и дома, господин комиссар, — воскликнул Кудряш, — теперь не позволите ли нам оставить вас?
— Нет, ребята, коль скоро вы проводили меня до сих пор, то уж зайдете ко мне… это недалеко. Там вы выпьете по стаканчику за мое здоровье.
Ими снова овладел страх, и они опять стали боязливо оглядываться. Только в моей столовой, когда я выставил перед ними бутылку коньяку, — которой, кстати сказать, они оказали должную честь, — парни окончательно успокоились.
— Так, значит, это правда! — воскликнул Кудряш. — Господин комиссар был один, за ним не следовали его агенты?
— Глупец, — воскликнул я, — но ведь я же говорил, что один!
— Ба! Если бы мы всегда верили полиции, то нас всех бы очень скоро переловили!
Меня всегда возмущали подобные предрассудки. По-моему, первая обязанность представителя правосудия никогда не лгать и свято исполнять свое слово даже по отношению к последним негодяям. Я всегда избегал давать такие обещания, которых не мог выполнить, даже в тех случаях, когда нужно было добиться признания от закоренелого преступника или вора.
— Эх, сударь, это приманка! — часто говорят наши клиенты, когда им обещают какую-нибудь льготу.
Нет, у правосудия не должно быть никаких приманок, никаких посулов. Если в былое время некоторые магистраты, в избытке усердия, унижались иногда до подобного рода компромиссов и торговались с преступниками, то мне достоверно известно, что большинство моих коллег неповинно в этой слабости. Впрочем, я еще намерен поговорить о том, как должен действовать начальник сыскной полиции, чтобы добиться признания.
Самым курьезным результатом моей ночной прогулки по Пантену было то, что с этого дня трое молодцов, сопровождавших меня, сделались для меня незаменимыми людьми. Лишь только в моем округе случались какой-нибудь грабеж или иное преступление, я был заранее уверен, что ко мне явится какой-нибудь из них и сообщит сведение, в большинстве случаев, очень существенное.
Но этот результат был бы ничтожен по сравнению с тем, что