— Мин! А вот это уже некрасиво.
— Я пошутила. Или мы где-то потеряли мистера Чувство Юмора? Хотя, по-моему, пришло время для серьезного разговора.
— Какого еще разговора?
— Не разыгрывай тупость, Уолтер.
— Я не собираюсь выставлять маман из дома. Разговор окончен.
— Ты даже и половины дня здесь не бываешь. Все на меня наваливается.
Жук рассмеялся.
— Да и ты тут половины дня не бываешь. Послушай, детка, сейчас вечер пятницы. У меня была тяжелая неделя. Я хочу выпить. Я хочу поесть. — Он обнял ее. — Я хочу… тебя. Р-р-р-гам!
— Мне завтра вставать очень рано.
— В таком случае — стоит взяться за дело пораньше.
По этой части у Жука не было никаких оснований для жалоб. Пускай Мин и держалась немножко как снежная королева, но в постели устраивала такой жар, что чуть простыни не загорались. Неужели это правда — из-за верховой езды? Жука все чаще преследовали навязчивые картины — как он занимается сексом с герцогиней Корнуольской. Уж лучше бы ему не попадалась на глаза та статейка в приемной дантиста.
Потом Мин занялась ужином. Жук приготовил себе «старомодный» и уселся на свой любимый насест — на крыльцо дома. Успокоив сердце (и прочие органы), он оглядел свой уголок мироздания. Был безукоризненный вечер раннего лета. В воздухе летали стрекозы. Казалось невероятным, что полтора столетия назад этот же пейзаж был театром военных действий, кровопролитных и разрушительных.
Как раз в ту секунду, когда Жук об этом подумал, в поле зрения у него показалась какая-то фигура верхом на лошади. Причудливое зрелище. Вот прорисовались очертания шляпы, меча. Жук со смущением и симпатией всматривался в брата. Он нелеп, да, — но в этой нелепости есть свое очарование. Если бы не блестящая немецкая машина, припаркованная у дома, можно было подумать, что открывшаяся его глазам картина напоминает, скорее, 1860-е годы.
Бьюкс выпрямился на лошади, снял шляпу, улыбнулся брату, сидевшему на крыльце, и отсалютовал:
— Привет от генерала Ли!
Жук отсалютовал в ответ.
— Ты опоздал, — ответил он. — Здесь побывали солдаты Шеридана. Они подожгли дом, надругались над женщинами и украли столовое серебро. По счастью, наши преданные рабы затушили пожар.
Бьюкс спешился, снял свои кавалерийские перчатки и хлопнул ими себя по бедрам, подняв крошечные пылевые бури.
— Они оставили что-то из выпивки?
— Они выдули все Монраше.
— Черт подери этих янки! — сказал Бьюкс. — Жить не могут без этого белого бургундского.
— Война — это сущий ад. Но, кажется, осталось немного виски. Ступай, налей себе немножко, а потом возвращайся и позабавь меня своими бреднями. Да постарайся врать красиво!
Бьюкс вернулся со стаканом, отстегнул саблю и уселся рядом с братом.
— Длинный день выдался. Скоро годовщина Геттисбергского сражения — первое июля. Нас ждет большая работа.
Братья немного посидели молча, любуясь вечером. Появились первые светляки — феи с сигнальными огоньками.
— Ты только не пойми меня неправильно, — сказал Жук, — но ты и твои ребята — вы хоть задумываетесь иногда о том, что сражаетесь на стороне рабов?
— Ну, старший братец, ты же понимаешь: война велась совсем не из-за этого.
— Да? А из-за чего же тогда? Напомни-ка мне.
— Ну, да ты и сам все знаешь. Солдат-янки беседует с пленным южанином. Спрашивает его: «Почему вы так нас ненавидите, мятежник Джонни?» А Джонни-мятежник отвечает: «Потому что это наша земля. А вы на ней стоите».
Жук отпил еще глоток своего коктейля.
— Ну, вот мы — янки, и мы здесь, на этой земле.
Бьюкс пожал плечами.
— Ну, ты меня понял.
Они наблюдали за тем, как удлиняются тени.
Жук сказал:
— Мин жалуется, что тут со стороны болота доносится какой-то ужасный запах. Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Ну, на то оно и болото, чтобы вонять.
— Но она уверяет, что это какой-то особый, химический запах. С Пекфассом все в порядке? Он там случайно не устроил какую-нибудь лабораторию по изготовлению денатурата или что-нибудь в этом роде?
— С Пекфассом? В порядке? Да он всегда был «не в порядке» — такой уж уродился.
— Это я знаю. Но Мин говорит, что он в последнее время стал какой-то раздражительный. Обидчивый, что ли.
— Может, он опять со своего старого фургона грохнулся. Ты бы лучше пожалел старика.
— Бьюкс, — сказал Жук. — Я не просто его жалею. Я содержу его. Кормлю и одеваю. Я мог бы найти себе и более вменяемого смотрителя в доме для умалишенных.
— Кстати, Белла проломила ступеньку лестницы.
Жук вздохнул.
— Этой девице пора сбрасывать вес.
— Да уж! Так она скоро всю лестницу обрушит.
— Она почти единственный человек, на которого маман не огрызается. Я загляну к ней после обеда. Как она?
— На днях требовала, чтобы я отвез ее на избирательный участок.
— Это в июне-то?
— Заявила, что хочет проголосовать. За Эйзенхауэра.
Жук задумался.
— Вот что значит болезнь Альцгеймера! В молодости она всегда была за Стивенсона.
Бьюкс понизил голос.
— По-моему, Минди не очень-то довольна нашим уговором.
— Знаю.
— Я слышал, как она говорила по телефону. Нет-нет, я не подслушивал — просто зашел за чем-то на кухню. Но, кажется, она разговаривала с кем-то по поводу приюта.
— Я никуда не собираюсь отправлять ее, Бьюкс. Ни в какое учреждение.
— Да я тебе ничего такого и не предлагал. Я просто заметил, что твоя жена отнюдь не в безумном восторге от нынешнего положения дел.
— Моя жена может катиться…
— Катиться? Куда катиться?
Позади них стояла, скрестив руки, Минди.
— Дорогая! — изображая радостный энтузиазм, выкрикнул Жук. — Я рассказывал Бьюксу, что ты так прекрасно катаешься на лошади, что запросто перепрыгнешь через любой забор. Какой угодно высоты, в каком угодно месте. Ты так прыгаешь…
— Вот как? — холодно сказала Минди. — Спасибо за комплименты, дорогой.
— Ужин еще не готов? Я бы съел целую лошадь! Бьюкс, ты поужинаешь с нами?
— Нет! — поспешно ответил Бьюкс и вскочил на ноги. — Мне нужно отвести Канцлера на ночь в конюшню. Но за предложение — спасибо. Пока, Мин.
Жук и Минди поедали ужин в молчании.
Наконец Жук искательно произнес:
— Дорогая?
Минди подняла глаза от салата из руколы с грейпфрутом и орешками пинии.
— Что. — Без вопросительной интонации. Просто что.
— Я — кретин. Извини.
— За что? За то, что ты рассказывал брату, как здорово я скачу?
— Мин!
— Нет, Уолтер, — ответила она, вытирая губы салфеткой, — я, правда, не понимаю, какого ответа от меня ты ждешь.
— Я просто почувствовал потребность как-то защитить маман.
Минди отложила в сторону вилку и нож. На глазах у нее показались слезы.
— Я стараюсь, Уолтер, ты же сам знаешь. Я действительно стараюсь, как могу.
— Я знаю это, детка. Ты…
— Очень нелегко управляться с этим домом.
— Знаю, детка.
— Когда мы только говорили о том, как хорошо было бы жить в деревне, я и вообразить не могла, что окажусь в каком-то трейлерном парке.
— Сад смотрится отлично.
— Я же не занимаюсь садом!
— Знаю, зато ты отлично управляешь всеми этими милыми мексиканцами.
— Сейчас я очень волнуюсь. Я вот-вот буду проходить квалификацию. Мне нужно сосредоточиться.
— Я очень горжусь тобой. Кстати, как ведет себя новая лошадь? — Жук сказал себе: Никаких шуточек про сухожилия. — Как она… в своем лошадином деле?
— Конечно, это не Лаки Страйк.
Как ему, интересно, реагировать на такое недовольное замечание? Я отвалил за нее двести двадцать пять тысяч долларов — и «это не Лаки Страйк»? Прекрасно. Чудесно. Очень рад это слышать.
— Вот как! Очень жаль.
— Сэм, похоже, считает, что она еще подтянется, — сказала Минди, — но я сомневаюсь. Во всяком случае, я стараюсь, как могу.
— Я уверен — ты просто…
— Белла проломила лестницу.
— Бьюкс говорил мне. Я еще удивился — что это там внизу натянута желтая лента, какими обычно огораживают место преступления.
— Я произвела подсчеты. Нужно восемнадцать тысяч.
Жук моргнул.
— Восемнадцать тысяч? Это за одну-то ступеньку?
— Уолтер, скоро вся лестница провалится. Ее строили не для слонов.
Жук вздохнул.
— Ладно. Разберусь с этим завтра утром.
— Она сейчас там, наверху. Наверное, смотрит очередное реалити-шоу для кретинов. Разве это хорошо для твоей матери? Правда, она вряд ли замечает, что там на экране. Уолтер, я так больше не могу. Меня достает все это.
— Может, поговорим об этом завтра утром?
— Ближайшие соревнования — очень важное событие. Если я войду в команду, то полечу в Китай.
Жук поглядел на жену.