— Каким же образом?
— Помните, я говорил, что Вы ошиблись дважды? Первую ошибку мы с Вами уже, слава богам, разобрали по косточкам, осталась последняя... Ваша неминуемая смерть.
— Вы же сами сказали: «неминуемая»! — скривился Шэрол. — В чём же ошибка?
— В Вашем отношении к жизни.
Молодой человек нахмурился.
— Выражайтесь яснее, лэрр[3]! У меня нет желания следить за хитросплетениями Ваших доводов.
— Охотно, — я спрыгнул с помоста и подошёл вплотную к графу. Конвоиры (подчинённые моего кузена, а не начальника тюрьмы) незаметно отодвинулись назад, чтобы не особенно мешать беседе. Шэрол не заметил их перемещений, но даже если бы и заметил... Разумеется, руки осуждённого были связаны за спиной. Думаете, я бы полез на рожон, не позаботившись о собственной безопасности? Тогда вы очень плохо меня знаете.
— Все мы когда-нибудь умрём. Кто-то раньше, кто-то позже. Кто-то в своей постели, кто-то в чужой... Но что бы кто бы ни говорил, мы сами выбираем способ уйти из жизни. Выбираем, быть может, неосознанно, но САМИ. Ваш выбор... глуповат.
— Какое Вам до этого дело?
— Никакого. Но каждый раз, видя, как по нелепым причинам гибнут достойные люди, я искренне сожалею. Не верите? Ваше право. Хотя, лично я не хотел бы наблюдать, как Ваша голова покатится по этим плитам.
Тусклые глаза Шэрола растерянно дрогнули.
— Но... почему?
— Не всё в этом мире может быть объяснено, граф. И не всё следует объяснять. Скажем, я могу изменить меру Вашего наказания... Вы примете МОЙ приговор?
— И в чём он будет состоять?
— Это не важно. Достаточно того, что Вы останетесь живы.
— Зачем? Для чего? Или... — он постепенно нащупал нужную мне тропинку выводов.
— Есть обстоятельства.
— Обстоятельства... — сухая горечь в голосе. — Белокурые? Синеглазые?
— И такие — тоже.
— Что она Вам пообещала? — ещё не огонь, но уже и не пепел.
— Кто? — насмешливо приподнимаю бровь.
— Не притворяйтесь, непонятливым! Что Вам пообещала Роллена в обмен на мою жизнь?
— Думаю, Вы и сами можете ответить на свой вопрос, — улыбаюсь уголками губ. Холодно и чуть насмешливо.
С бледного лица Шэрола стекают последние краски, а глаза темнеют от... От чего? От гнева? От злости? От горя? Я должен определить его эмоции очень точно, иначе...
Сверху доносится глухое карканье. Время поджимает: наступает миг последнего удара.
— Вы... Вы согласились на её... предложение? — бескровные губы почти шепчут.
— Это не имеет значения, потому что...
Сдавленный возглас сзади. Галеари проще — он стоит лицом к кованым дверям, через которые попал во двор. Я же поворачиваюсь, чтобы оценить трагическую красоту картины, к созданию которой и сам приложил руку.
Тонкая фигура в каменной раме дверного проёма. Чёрная, как ночь. Только несколько светлых локонов выбиваются из-под плотно повязанной шали и дрожат на узких плечах. Лицо словно выбелено мелом: лишь синяя хмарь отчаявшихся глаз не даёт льду скорби окончательно похоронить под собой последние чувства.
Перевожу взгляд на Шэрола. Та же история: боль и грусть. В принципе, на это я и рассчитывал. Но — не только на это.
— Роллена, милая, ты... — голос, приглушённый расстоянием и стенами.
Ещё один человек появляется в дверях. Мрачный и сосредоточенный Герис равнодушно смотрит на двор и застывшие посреди него фигуры, потом берёт девушку под локоть. Вот! То, чего я и ждал!
Жест мага выглядит именно так, как и предполагалось. Уверенный. Властный. Я бы даже сказал, хозяйский. Так возлагают руку на то, что принадлежит тебе по закону, людскому и божьему. Так относятся к тому, чем безраздельно обладают. И Роллена, почувствовав прикосновение брата, замирает, чтобы, мгновение спустя, тяжело повиснуть на предложенной руке. Отдаться на милость своего единственного повелителя.
Я вижу суть происходящего очень ясно, но самое главное: её видит Шэрол. Видит и начинает гаснуть, как язычки огня на ветру.
— Идём. Тебе нечего здесь делать, — Герис уводит свою сестру в лабиринт коридоров. Дверной проём снова зияет тёмной бездной, приглашая войти и... Исчезнуть.
Выдерживаю паузу, необходимую для усиления эффекта.
— Итак, о чём мы говорили, граф?
— О жизни и смерти, — тихий шелест песчинок, отсчитывающих последние минуты.
— Именно! Я сказал, что могу изменить Ваш приговор. Вы согласны?
— Не тратьте на меня время и силы, лэрр. Я не хочу жить.
— А ещё минуту назад...
— Минуту назад у меня была надежда. Теперь... мне всё равно.
Укоризненно цокаю языком:
— Ай-вэй, граф! Вы так легко сдаётесь? Не самое лучшее качество характера... Из-за ТАКОГО пустяка?
— Это не пустяк... — слабая попытка возразить.
— А что же? Подумаешь, девушка оказалась не той, которой... казалась... что-то я заговариваюсь... Ерунда! Девушек много — на Ваш век хватит!
— Не шутите над этим... Я... Мне не...
— Ой, только не надо этого трагизма! «Я больше никогда и никого не полюблю» — это хотели сказать? Несусветная глупость! Хотя бы потому, что и Роллену Вы не любите!
— Что значит «не люблю»?
— А то и значит! Вы её жалеете, не более! Несчастное создание, нуждающееся в защите — Вы ведь так о ней думаете? Отчасти правильно, но... — многозначительно щёлкаю пальцами. — У неё уже есть защита, и Вы только что прекрасно это видели! Пусть девушка не признаётся в этом даже себе самой, но её тело не может солгать... Вы заметили, как она прильнула к своему брату? Не буду утверждать, что между ними есть настоящая страсть, однако, и расстаться они не могут. Связанные давним стыдом? Возможно. И что из того? Цепи любви далеко не самые прочные.
— Но... — больно смотреть, как рушатся надежды и мечты Шэрола. Очень больно. Даже если учесть, что они были ложными.
— Плюньте и забудьте, граф! Роллена стоит многого, но не жизни. Особенно ВАШЕЙ жизни. Вы и так натворили столько глупостей... Не делайте последнюю: не жертвуйте собой впустую!
— Впустую?
— А то как же? Думаете, Ваша смерть избавит девушку от подозрений и обвинений? Лишь частично, дорогой граф, лишь частично! Правосудию, положим, всё равно: взявший на себя вину казнён, можно умыть руки. Но я-то знаю, КТО и НАСКОЛЬКО виноват, об этом Вы не подумали? Не подумали, что днём позже я подстерегу Роллену в каком-нибудь укромном уголке и проведу всестороннее исследование её внутренностей?
— Вы... Вы не сможете... — ну, наконец-то, в глазах графа появилось нечто, отдалённо напоминающее мысль!
— Почему? — усмехаюсь. — Чтобы вспороть человеку живот, не надо быть ни особо сильным, ни особо злым, достаточно лишь уверенности в собственной правоте. А я — уверен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});