Наместник Большерунья Пьюн Громоздила не признал «вольностей» вастаков и потребовал от них покорности. Они в ответ в неприличных выражениях посоветовали ему заниматься привычным делом, то есть хлестать до беспамятства брагу, а в дела гордых горцев не лезть. Внезапно оскорбившемуся Пьюну, что называется вожжа под хвост попала. Он отправил в «вольную державу Ышх-Эрэн-Ы-Ромэниль» наспех сколоченные отряды. Взвихрилась кровавая круговерть, прозванная в народе «вастакским побоищем». Горцы легко и дёшево подкупали продажных пьюновых воевод, те заводили дружинников-новобранцев в вастакские ловушки и засады. Дикари поголовно уничтожали большерунцев, украшая кухни своих халуп отрезанными и высушенными рунскими головами. Позорное кровопролитие длилось десять лет и закончилось постыдным «мирным соглашением». Окончательно подкошенный белой горячкой Громоздила провозгласил своим преемником никому дотоле неизвестного Зуда Крысеня. Тот договорился с предводителями вастакских шаек о том, что «вольная держава Ышх-Эрэн-Ы-Ромэниль» на словах признает верховенство большерунского наместника (то есть самого Зуда Крысеня) и будет считать себя составной частью Большерунийского Народоправия. Взамен вастакам разрешалось беспрепятственно передвигаться по всему Большерунью, селясь где угодно и безнаказанно творя разбои и насилия. Рунцам же торжественно объявили, что на вастакских окраинах, благодаря государственной мудрости и дальновидности Крысеня воцарились мир и законопослушие. Каждый трудящийся рунец был обложен дополнительной податью на восстановление разрушенного во время горской войны главного стойбища вастаков, известного под многозначительным названием Страшное.
— Так это, что же, выходит наши родители еще вастакам их логова отстраивают, за то, что те их безнаказанно режут? — возмутился Лапчик.
Бран молча кивнул.
— А это правда, что среди них скотоложество — обычное дело? — спросил Лет. — А перед свадьбой — даже обязательное?
— Да. — сказал Бран.
— Брр, гадость какая! — передёрнуло Веснушку.
— Говорят ещё, — не унимался Лет, — будто они человечину жрут похлеще чертей.
Бран кивнул вторично: — Всё гораздо хуже. Видишь ли, черти это делали во время войны по очевидной будничной причине — голод. Вражеские воины-люди становились для них чем-то вроде походного продовольствия. Жутковато, конечно, однако, по крайней мере, объяснимо. Особенно, если учесть, что черти — всё-таки существа иные, нелюдь. Вот, волки, к примеру, могут так же охотиться на нас… Но вастаки-то себя считают людьми! И ещё одно: пожирание человеческой плоти для горского дикарья — даже не питание, а наслаждение. Подозреваю, что они где-то внутри чувствуют некую неполноценность по сравнению с соседними народами и таким образом самоутверждаются хотя бы в собственных глазах? Кажутся себе сильнее, что ли.
— Фу! — Веснушка спрятала лицо в ладонях.
— А вы не боитесь, учитель? — внезапно спросила Мста, дочь учительницы Вечи, та самая «спиногрызка». Бран, конечно, виду не подавал, что эта крепкая, рослая, обстоятельная и очень смышлёная девочка была его любимицей. Но специально для неё подбирал самые сложные задания, давал прочесть научные книги, напечатанные ещё при Чёрной Власти и спасённые им, когда началось «очищение» книгохранилищ и читалень от «подстрекательских писаний».
— Кого? — удивился Бран.
— Ну как же… Мама говорит, что главное при теперешнем народоправии — держать язык за зубами, а то потеряешь и одно и другое. По-моему, народ зря поговорок не придумывает. Приняли же зимой закон о вырывании языка раскалёнными щипцами за отрицание зверств Чёрного Властелина и за разжигание розни между братскими народами Большерунья. А вы тут такое рассказываете!
— Лгу?
— Да кто ж это говорит?! — бурно возмутилась Мста. — Просто у учебнике — совсем другое…
— Значит там наврано. — подытожил Лапчик, всё-таки умудрившись макнуть в чернильницу кончик Веснушкиной косы.
— Не сказал бы. — задумчиво возразил Бран. — Вот, взгляните-ка на кусочек мела: он белый, или хрупкий?
— Почему «или»? — возразила Мста. — «И».
— Вот именно. В учебнике написано, что белый. А от меня вы узнали, что хрупкий.
— Понятно. — задумчиво протянула Мста.
Лет криво ухмыльнулся.
— На сегодня всё. — сказал Бран. — По домам, добры молодцы и красны девицы!
3.О своей прошлой жизни учитель прошлознания и наставник шестого уровня поползаевского обучалища № 6 практически ничего не рассказывал. Обычно редкие и короткие воспоминания начинались так: «Это случилось, когда у меня был собственный дом»… Теперь же он проживал в небольшой съёмной комнате старой кирпичной «многосемейки» по 2-й Тараканьей улице № 13.
Великая вещь — привычка. В полной темноте Бран с первой попытки угодил ключом в нижнюю замочную скважину и трижды повернул его. Затем, так же метко попав в верхнее отверстие, два раза крутанул металлический стержень в другую сторону. Запоры по-всегдашнему всхлипнули, дверь отворилась. Задвинув изнутри массивную щеколду, и положив на полку холщовую сумку с купленным по дороге хлебом, учитель нащупал на полочке искрило. С третьего нажатия на тугое колёсико удалось зажечь масляный светильник. Затрещал фитиль, комната озарилась желтоватым светом. Бран сморщился: цены на сальные свечи подскочили за последний месяц почти в десять раз, а о восковых и вообще речи быть не могло. Так что в комнате постоянно припахивало пережаренными лепёшками.
Но как раз лепёшек-то Бран не пёк. Сегодня утром, к примеру, перед уходом на работу учитель замочил в горшочке горох-наут. К вечеру тот разбух, как следует. Бран ещё раз промыл его и поставил на плиту вариться. Берёзовые поленья потрескивали в маленькой печурке, на столе уже стояли простые глиняные чашки. Размоченный наут сварился быстро. Бран добавил масла, перца, быстро поел, запил цветочным чаем, помыл посуду и удовлетворённо кивнул, услышав перезвон колокола на часовой башне. Вот и ещё один рабочий день подошёл к концу. Спать пора.
Бран вымыл уставшие за день ноги, задул светильник и в разношенных шлёпанцах на ощупь добрался до постели. Не налететь бы на табурет… А, вот он, у стены, смутно виден в темноте. Одежда была сложена на табурет, шлепанцы задвинуты под кровать. Вообще-то, сейчас полнолуние, в комнате могло бы быть всё видно, да какой разумный человек будет спать с не закрытым окном? Бран улёгся, с наслаждением подтянул ватное стёганое одеяло к подбородку. Да, окно заперто. А как иначе? Жизнь заставляет! Вот уже двадцать пять лет в Поползаевске вечерами не светятся окна домов. Их старательно затворяют на ночь ставнями изнутри. Боятся, что влетит камень, брошенный на луч света окончательно спятившим пьяницей. А бывали случаи, когда хозяин и стрелу грабителя получал между лопаток.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});