Читать интересную книгу На берегах Невы - Борис Соколов

Был декабрь. Три месяца спустя после того, как Озолины уехали в Аренсбург, Дарманские пригласили меня на ужин. Кроме родителей был их сын Олег, и Валерина двойняшка — Марианна — законченный пианист.

— Я … Мы так рады, что наши страхи, по-видимому, оказались напрасными, — профессор сиял, встречая меня в прихожей. — Наша Валерия пишет письма, полные восхищения и удовлетворения. Она помогает мужу собирать библиографию для его работы и переводит немецкие и французские статьи.

— И он, конечно, эксплуатирует её энтузиазм, — Олег внёс нотку скептицизма в оптимизм отца. — У них нет служанки, а только приходящая уборщица. Вы видите, он очень демократичен, чтобы использовать слуг, но не настолько демократичен, чтобы прекратить использовать свою собственную жену как служанку. Отвратительно….

— Они никуда не выходят, — добавила Марианна. — У них не бывает гостей. Она только наедине со своим гением-мужем, поглощённым в свою работу.

— Дети, прекратите. Вы очень придираетесь к своему родственнику.

— Я отказываюсь воспринимать его как своего родственника. Он узколобый эгоист.

Дарманские были счастливой семьёй. Можно было чувствовать тесные отношения между родителями и детьми. Все они живо интересовались всеми культурными и артистическими событиями. В их доме всегда было полно народа, часто неприглашённого, но всегда приветствуемого. В них все была искренняя радость жизни и инстинктивное желание принести счастье каждому.

Они всегда собирали средства для помощи больным и бедным студентам, они рассматривали это как часть своего существования. Видя их такими свободными в своих проявлениях чувств, такими человечными в своих реакциях, в противоположность поведению Озолина, внезапно мне стало неспокойно за судьбу Валерии. Как иррациональна эта женщина: интеллигентная, образованная, способная, и как ей управляют какие-то слепые иллюзии!

* * *

Они были женаты уже около года. Было позднее лето, почти осень. Северный ветер уже гулял по берегам Невы. В эти последние недели лета, когда мои уже собирались возвращаться с дачи, неприятные новости дошли до меня. Нет, не о Валерии. Доктор Денисов, медицинский проверяющий по Рижской области, был в больнице в Аренсбурге и был очень недоволен поведением доктора Озолина. «Он был очень груб со мной, — жаловался Денисов нашему декану, своему близкому другу. — И, в действительности, очень груб к своему больничному персоналу. Не выдержан, отказался доложить о своей работе, как ему положено. Никогда за двадцать лет работы я не встречал такого поведения. Я отказался даже попрощаться с ним. Я пишу рапорт в министерство с рекомендацией направить комиссию, чтобы уволить его если необходимо».

В начале сентября я получил срочный звонок от профессора Дарманского, чтобы я пришёл к нему на работу.

— Что-то там не в порядке, — сказал он мне. — Валерия перестала нам писать несколько недель назад. Сначала мы не волновались, мы полагали, что они просто счастливые молодожёны. Но вчера пришло письмо, и оно было не от неё. Это не её почерк. Штемпель «Аренсбург». Небольшой клочок бумаги, и всего несколько строчек: «Ситуация невыносимая. Валерия в опасности. Помогите!». И подпись: «Её друг».

— Как вы считаете, почему Валерия сама не написала письмо? — спросил я его.

— Ну откуда я могу знать. Её гордость?

— Возможно.

— Или её муж не даёт ей писать письма.

— Тоже возможно.

— Я удивляюсь, — он начал. — Вы его друг. Вы единственный, с кем он может говорить. Он будет с вами разговаривать?

— Я не уверен, он несловоохотлив.

— Но вы также и друг нашей семьи. Если бы вы сделали одолжение для нас…. Все издержки будут оплачены.

Мне не хотелось связываться с этим делом.

— Я, собственно, никогда не был его интимным другом. Он мог быть со мной также груб, как и с Денисовым.

— Да, — согласился Дарманский, — Но есть Валерия, она могла бы поговорить с вами. Вы ей импонируете. Она бы говорила с вами более свободно, нежели со мной. Если она в опасности — вы могли бы привезти её домой.

* * *

Больница была белым двухэтажным зданием, окружённым высоким забором. Ворота были закрыты с надписью «Опасно для жизни». Я размышлял, где живут Озолины. В нормальной ситуации ни один доктор не позволил бы своей семье жить рядом с инфекционной больницей.

Но видимо правила были писаны не для Озолина. Как оказалось позднее, Озолины жили в маленьком домике на больничной территории.

Я попросил видеть Озолина. «Его сейчас нет, — сказал неулыбчивый дежурный. — Он поехал в Ригу за медикаментами». Едва он закончил предложение, как дверь приёмной распахнулась, и молодой человек в белом халате вбежал в приёмную: «Вы из столицы?». Я представился и объяснил, что профессор Дарманский просил меня выяснить, что происходит с его дочерью.

— Да, да. Пройдёмте в мой кабинет… Фёдор Лукович, — представил он себя. — Патолог и микробиолог. Я не имею отношения к больным. Я даже рад этому, — и продолжая полушёпотом, — Как повезло, что нет Озолина. У меня есть шанс рассказать, что происходит. Ужасно! Пожалуйста, не говорите Валерии, я имею виду госпоже Озолиной, что это я написал письмо, в результате которого вы приехали. Я тут около четырёх лет. До Озолина тут был доктор Конов, который ушёл ассистентом к профессору Омельянскому в Московский университет. Сначала всё было нормально. Конечно, не особенно приятно с ним работать. Но терпимо. Иногда он приглашал меня на ужин к ним домой, но не часто, пару раз в месяц. Она — необыкновенный человек. Она весёлая, общительная, у неё прекрасный голос. Я играл на фортепиано, и мы пели русские песни, проводя вечера. Её муж, вроде, не возражал нашим попыткам как-то оживить существование в этом ужасном месте. Но затем сразу всё вдруг переменилось. Я не знаю, что между ними произошло, но больничная прислуга Люба сказала, что Валерия плачет каждую ночь, что он очень груб с ней, и что он даже бил её. Она днями ходит опухшая, под глазами круги. Он никого не приглашает в гости и перехватывает все письма. Они не приглашали меня уже месяцев восемь. Люба говорит, что он запирает её в ванной, пока он на работе. Неделю назад, когда Озолин был в Риге, я влез к ним в дом через окно. Валерия выглядела ужасно: бледная, истощённая. Но она отказалась говорить со мной.

— Давайте пойдём к ней, — предложил я.

— Вы лучше идите один. Я не то, чтобы боюсь Озолина. Я хоть сейчас уволюсь, но возможно, Валерия лучше будет разговаривать с вами.

Я согласился. Лукович проводил меня до дома Озолиных, где он меня и оставил. Хмурая женщина средних лет открыла дверь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});