Ну я же не виноват! Они же сами ко мне пристают! А так-то я за свободу совести во всех её мирных проявлениях. Всеми фибрами и рёбрами… Блин, как же они болят…
Ничего умного я не услышал, зато сам сказал:
— А не пора ли, Аким Янович, в Рябиновке собственную церковку поставить? Как-никак — боярская вотчина намечается. Где ж и дому-то божьему быть, как не возле дома господского?
Аким хмыкнул, «подумать надо, есть у меня возле епископа знакомцы…».
Заглянули «на минуточку» в «Паучью весь». Естественно, бабий плач по покойничку во всём его многоголосии. Ахи да расспросы:
— Ой беда-то какая! Да как же ж оно приключилося?… Да как же ж теперь сироте-сиротинушке жить-горевать?…
Но, кроме обязательной ритуальной программы, и реализм с практицизмом тоже работают:
— А майно, покойником собранное, где? А, боярич?
На последний вопрос — ответ очевидный, вариация русской народной мудрости: «что с воза упало — то пропало». Здесь не «воз», но тоже слово из трёх букв. Я знаю, что вы подумали, но вы неправы: нужное слово — «поп».
Наивность пейзан меня поражает: сами ж отдали! Добровольно и с песней. В смысле: с молитвой. Так что — фиг вам, прихожане.
На остальные вопросы — по мудрости христианской: «и даже волос не упадёт с головы без соизволения господа». Тысячи утопленников в моей России каждый год не — «сдуру» или «спьяну», а исключительно «с соизволения». Господи, сколько ж ты народу на Руси потопил! А в мировом масштабе?
Версия моя обкатывается, на прочность проверяется, становится общепризнанной истиной. Но среди всего этого словоблудия чувствую я, по хмыканью Хрыся, что Яков в здешних землях — не один такой умный. Закономерности… они же того — просматриваются.
Чуток интенсивной гребли, и мы выскочили к устью Невестинки. Есть в этих краях речка с таким милым названием. А напротив устья речки — одноимённое село.
Селище с церковью называется село. Довольно большое — под полсотни дворов, тыном обнесено, а выше, вне села, на самом гребне речной долины, стоит церковка. Луковка не золотая — чёрная, дёгтем мазаная. Церковка невелика, к ней снизу дорожка вьётся. По верху гребня, по сторонам от церковки — берёзы стоят. Вот там где-то его и закопают. Отца, мать его, Геннадия.
Хорошее место для упокойничка — издалека видать будет.
«В этой могиле под скромной березоюСпит он, зарытый землей,С мерзкой душой, со смертельной угрозою,Подлый, жестокий и злой».
Мда, с одного этого четверостишия видно: я и Есенин — две большие разницы.
Пока дошли, к берегу пристали, мужиков местных позвали — погода испортилась. Гроб на поповское подворье уже под дождём втаскивали. Может, поэтому и вой не такой задушевный — мокнуть-то никому неохота. Вдова то — покричит над покойником маленько, то — командовать начинает:
— Это — туда, то — сюда, а поросёнку давали? лавки принеси, у соседки курицу выпроси…
«Пришла беда — открывай ворота» — русская народная мудрость. А зачем ворота открывать? А соседи идут-собираются. Помочь, да погрустить, да бражки попить.
Мы в сторонке устроились, в сарае с открытыми воротами. На двор глядим, дождь пережидаем. Пока бабы суетятся — мужики местные подошли. Кто дверной косяк подпёр, кто у стенки на корточках пристроился. Пошёл такой, для «время убить», спокойный разговор: что да как, и как же-то покойный… дык пьяный-то у воды… а он-то завсегда выпить любил… а вот помню я… да и то сказать — крут бывал батюшка…. да чего крут — сволота голимая, прости господи на дурном слове…
Меня селяне не замечают — молод ещё, Сухан вообще молчит. Зомби, они же такие… неразговорчивые. Разговоры, вопросы — к Чарджи. А ему с селянами толковать… цедит через губу. Но так даже лучше — ощущение простоты, обыденности, скучности… «Говорить-то не о чем». Всё, им сказанное — тут же находит подтверждение. В моём лице. Точнее, в затылке — киваю я. Точно, так и было, истинную правду ханыч молвит… Все детали излагаемой версии получают визуальное поддакивание. Вроде, вопросов никаких неудобных не возникает.
Вдова подошла. Ханыч шестой раз крутит тот же рассказ. Видно, что ему это всё — «в зубах навязло». Но вдове-то пересказать надо. Как-то у неё… с интонациями странно пошло. Чегой-то она? Бархатность в голосе зазвучала, платочек так это перекинула, плечиком повела…
Тю! Ну не фига себе! У неё муж покойный только что в гроб положился, а она уже глазки строит! Несильно, неосознанно, чисто инстинктивно. Но я-то улавливаю. Одно дело чистый вой:
— Ой да кого ж ты нас покинул! Ой да как же мы теперя-то сиротами-сиротинушками бу-у-у-дем!..
Другое дело — команды деловые:
— Лавки две ещё принеси. Народу-то сколько собирается. Да яблок там собери. С дерева-то не рви — набери падалицы.
Но тут третья тональность звучит. Мурчально-интересовальная. Быстро как-то… А чего мне удивляться? Чарджи у нас — самый мачастый мачо на всю округу. Бабы от одного его вида — «кипятком писают». Да и, как я понял, отец Геннадий и в семье… не сильно ласков был. Человек един во всех своих проявлениях… Так что, мордобой в канун светлых праздничков — вполне может быть здесь нормой. А баба — ничего. Не мой типаж — тяжеловата. Следы былой красоты на лице. В сочетании со следами регулярного пьянства. Там же. Но чёрный цвет ей идёт — молодит. А у Чарджи, да и вообще — у местных, преставления об идеале женской красоты — с моим не совпадает.
— Чарджи, я смотрю — вдовушка на тебя запала. Не «некай», она и сама ещё этого не подумала, а уже видно. Ты с ней давай поласковее. Дело сделаешь: коль мы с Акимом задумали в Рябиновке церковь ставить, то надобна куча разного. Иконы, сосуды, покрова, светильники, книги… Книги — особенно. Потолкуй с ней — может, продаст задёшево что от покойника осталось?
Продаст. Как же там, у Даля, русская народная пословица по этой ситуации? «Попадья помрёт — поп — игумен. Поп помрёт — попадья по гумнам». А куда ей ещё?
И церковь, и народ отрицательно относятся к повторному браку. Отчим, мачеха — явно не положительные персонажи.
Из показаний очевидцев в эту эпоху:
«Вторый брак бывает начало рати и крамоле. Муж бо, за трапезою седя, первую жену, вспомняув, прослезится, вторая же взъярится!».
Бедные средневековые русичи. Им, вдовцам — и поплакать-то в волюшку не дают!
Но светские, «миряне» понимая, что ни вдове, ни вдовцу — нормально жить невозможно, и воспринимая реальность мира, со вторым браком — мирятся. Церковники же, стремясь к идеальному на земле, превращают вдовство в необратимую катастрофу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});