В центре помещения вытянулся длинный низкий стол, которому служила столешницей каменная плита. На той плите стояло на первый взгляд беспорядочное скопище внушительных плавильных тиглей и инкрустированных рунами возгонных сосудов алуделей, слепленных из охровой глины; выглядевшее золотым кадило и перегонные кубы, которым придавали отвратный цвет содержащиеся в них явно ядовитые жидкости. Небольшая квадратная шкатулка из укрепленного бронзой кристалла была разбита на тысячу осколков, которые блистали и сверкали при свете свисавшего с потолка тройного светильника, сработанного в форме гениталий.
У стены стоял атенор, черный и тусклый, словно угрожающий железный карлик. Конан увидел, что в комнате есть окно, занавешенное тяжелой шторой цвета сосновых игл.
А кругом смутно вырисовывались странные и пугающие статуи из черного, как ночь, оникса, порфира и поблескивающего слюдой базальта. Даже антропоморфные истуканы изображали не совсем людей. Они составляли компанию мумии отталкивающего темно-коричневого от древности цвета. Благодаря подпоркам они стояли прямо, сурово и угрожающе. На длинном столе горели две гноящиеся на вид свечи, и испускали они такую же вонь, как сало, из которого их сделали обитатели гробниц.
Здесь была отнюдь не святая святых храма богов. Здесь были владения и сокровищница колдуна-чародея и его темных богов.
И здесь находились два человека.
Они были здесь чужими. Оба меднокожие, черноволосые и черноглазые. Мужчина в темно-красной тунике поверх черной рубашки с длинными рукавами и исчезавших в мягких черных сапогах черных штанах — неярком одеянии ночного вора, более осторожного, чем уставившийся на него варвар.
Рубашка женщины тоже была черной, а туника — темно-зеленой, с алой каймой. Она, как и Конан, пришла босиком. С пронзивших ей мочки ушей крошечных колечек свисали огромные кольца из серебряной проволоки, а глаза с затемненными веками поблескивали над прямым носом и красными, как киноварь, губами. А на парчовом поясе у нее красовалась агатовая пряжка.
В правой руке она держала молоток с завернутой в тряпку головкой, а на левой у нее покачивался на темляке — золотой цепочке — крошечный золотистый меч. Кулон или же амулет.
Изящный маленький клинок, что ты ищешь…
— Борода Эрлика! — ахнула она. — Так это и есть один из его охранников? Он достаточно рослый, чтобы охотиться на медведя вооруженным одним лишь шипом!
Конан взял меч поудобнее. Их взгляды устремились к окровавленному клинку.
— Это трехфутовый шип, Испарана. Мне неохота снова пускать его в ход сегодня ночью. Кром, что же это за дом такой, где полно ворья! Ты просто брось сюда эту побрякушку по полу, и я не сдвинусь с места, пока вы не уйдете. Лучше сматывайтесь в Замору сегодня же ночью. — Он не мог удержаться от стремления пощеголять своим знанием. — Скажите своему хану, что у меня есть для его амулета другой покупатель… и пока я решаю, принять ли мне его предложение или, несомненно, более щедрое ханское, ему лучше убить Балада. Просто на всякий случай.
— Ты очень много знаешь, голубоглазый, — сказал мужчина. Он обнажил меч и чуть согнул колени. — Достаточно, чтобы понимать, что мы не можем отдать тебе эту… побрякушку.
Киммериец вздохнул:
— Я с тобой не ссорился, Карамек. Неужели здесь нынче конца не будет убийствам?
Мужчине было на вид лет тридцать, женщине лет на пять меньше. Она была хорошо сложена и выглядела смазливо.
— Во имя Эрлика, — прошептала она. — Ты убил Хизарра Зула?
— Нет. Всего лишь трех его охранников… и еще одного вора.
— Явившегося за Глазом?
— А это уж не ваша забота, — ответил Конан.
Согнув локоть, подняв и приготовив к бою меч, он вошел в помещение. Он протянул левую руку вперед, хотя и недалеко, прижимая локоть к боку. В конце концов, Карамек ведь обнажил-таки меч.
— Ты просто кинь сюда амулет.
Девушка стиснула его еще крепче.
— Карамек…
— Тихо, Испа. Отступай к двери. Убегай. Если через час меня не будет у ворот — уезжай из города!
— Карамек… — Она держалась неуверенно, хотя и начала отступать. Приз покачивался на цепочке в ее крепко сжатом кулачке.
Конан бросился в атаку.
Карамек прыгнул, преграждая ему путь, полусогнув колени, с искаженным лицом. Конан мчался вперед, не обращая внимания. Карамек рубанул. От этого сильного, с оттягом удара киммерийца спасло только то, что он резко метнулся в сторону. Испарана повернулась и побежала. Она проскочила через открытую дверь в противоположном углу помещения. Не целясь махнув мечом в сторону Карамека, Конан побежал следом за ней. Он добрался до двери, как раз когда та захлопнулась с двойным стуком. Выбор у него остался только один: круто развернуться или быть убитым в спину.
Он развернулся как раз вовремя, чтобы парировать удар Карамека.
Инерция разгона и сила удара позволили замбулийцу прорваться мимо Конана. Упершись для равновесия ладонью в стену, Конан выбросил ногу вперед. Замбулиец споткнулся и врезался в стену. Гобелен из бархата кровавого цвета сорвался со стены и упал, накрыв его. Конан ткнул мечом в этот движущийся ком трижды, и его клинок снова окрасился алым, с него опять закапала кровь.
Падающий Карамек окончательно стянул гобелен со стены. Из-под темного бархата стала сочиться ярко-красная жидкость.
Киммериец уже пытался открыть массивную дверь, через которую убежала Испарана. Та оказалась запертой. Прорычав ругательство, он врезался в нее плечом. И по тому, как дверь подалась назад, лишь чуть уступив его натиску, он понял, что ее заперли на крепкий засов.
С уст киммерийца сорвалось ругательство, и он повернулся, пробежал через зеленую комнату к единственному узкому окну. Она думала, что, закрыв дверь, скрылась от него, да? Будь он проклят, если не сможет…
Участок пола выскользнул у него из-под ног, и, прямой как палка, Конан свалился на поверхность тремя футами ниже. Тот факт, что этим объяснилась видимая толщина пола второго этажа, не представлял для крякнувшего от досады киммерийца ни малейшего интереса. Дверца западни сомкнулась на его бедрах — и держала крепко.
Даже вырываясь, Конан знал, что Испарана уже сбежала вместе с Глазом. И казалось маловероятным, что он вовремя окажется там, чтобы найти ее дожидающейся у городских ворот. Он не мог освободиться. Все его попытки вырваться на волю путем рывков, ворчания и, наконец, отковыривания захлопнувшейся панели привели только к кровавым ссадинам у него на бедрах. Они вызвали новый поток ругательств.
Конан попался в превосходно придуманную западню, расставленную для поимки любого вора, залезшего в окно, через которое киммериец собирался вылезти. Взывая к именам всех богов, каких он мог вспомнить, Конан прорычал литанию сплошь из проклятий и ругательств.