Читать интересную книгу Изумрудный дождь - Линда Ли

Элли уставилась на обои с таким видом, будто впервые их увидела:

— Зеленый не мой любимый цвет. Несколько минут прошло в молчании. Элли рассматривала обои, а Николас не сводил с нее глаз.

— Тогда какой? — спокойно спросил он.

— Красный, — мечтательно ответила она. Николас громко засмеялся:

— Ну нет! Увольте! Какой угодно, только не красный!

Элли резко обернулась.

— Да кто вы такой, чтобы решать за меня, какой цвет мне любить?

— Я ничего за вас не решаю. Я всего лишь поделился своими наблюдениями. Я не настолько хорошо вас знаю , чтобы уверенным , что вы лишаете себя удовольствия любить красный цвет. — И он мягко заметил:

— И по-моему, вы устали.

Она снова покраснела. Устала ли она, задалась вопросом Элли, отворачиваясь к окну. Если честно, то до смерти. Устала так, что о сне и думать не хочется.

— Я прекрасно себя чувствую.

Его голубые глаза потемнели, а лоб прорезали озабоченные морщинки. Он протянул руку и коснулся ее щеки, заставив повернуться к себе.

— Это неправда.

Всего лишь мимолетное прикосновение его руки. Внимательный взгляд его глаз. Элли снова почувствовала, как что-то напряглось внутри. Такое чувство, будто она знает этого человека всю жизнь. Родство душ? Или давнее-предавнее знакомство?

Казалось, все вокруг затихло. Ни грохота повозок за окнами, ни неистового собачьего лая. И Николас — сильный, крупный, вызывающий на редкость глубокое чувство надежности.

Здравый смысл нашептывал ей, что в мире нет более несхожих людей, чем они. Дрейк самоуверен и временами слишком холоден. Уж он-то, можно не сомневаться, никогда не полезет в распрю между извозчиками.

— Вы слишком много сил отдаете всем этим шляпкам с оборочками, — тихо заметил Николас, — и вашим своеобразным постояльцам. У вас глаза усталые.

Слова его были исполнены такой теплоты и заботы, что Элли от неожиданности даже губу закусила.

— Мистер Дрейк, я не собираюсь продавать дом — совладав с собой, сказала она.

— Ну и хорошо, не продавайте.

— Вы же не за этим пришли, — насторожившись, заметила Элли.

— Верно, — пожав плечами, согласился Николас и с легкой улыбкой продолжил: — Ничего страшного, мы можем обсудить это в другой раз. — Не спрашивая, он взял ее за руку и решительно поднял со ступеньки, где она так и продолжала сидеть. — Пойдемте, я намерен приготовить вам суп.

— Вы собираетесь сварить мне суп? — ошеломленно переспросила она.

— Да, суп, — торжественным тоном ответил он. — Ведь вы неважно себя чувствуете.

— Я почти уверена, что вы подумали о горячем какао. Суп варят для больных, мистер Дрейк. И не суп, а куриный бульон.

Николас перестал улыбаться и нахмурился:

— Ну конечно, мне не следует удивляться. Понимаете, я не очень силен во всех этих делах.

— Понимаю, — протянула Элли, удивляясь, как это она сразу не сообразила, в чем дело. — У вас проблемы с Шарлоттой?

Он задумался, потом, пожав плечами, увлек Элли на кухню.

— Странно, но сейчас она явно веселее, чем в первый день. По крайней мере она весела, когда поблизости нет меня.

— Что вы имеете в виду?

— Я просто не знаю, как вести себя с ней. Например, сегодня утром она, черт возьми, потребовала кофе!

— Кофе? — переспросила Элли с веселым недоверием, не обратив внимания на сорвавшуюся с его языка грубость.

— Ну да, кофе, — смущенно подтвердил Николас. — Можете себе представить?

Элли вспомнилась эта милая девчушка с не по возрасту взрослыми, серьезными глазами.

— Пожалуй, могу. Так пусть и пьет по утрам кофе. Что в этом плохого?

— Чтобы шестилетняя девочка по утрам пила кофе? Ей нужно не кофе, а молоко и овсянка! Овсянка.

Словечко это о многом напомнило Элли. «Когда это я последний раз ела утром овсянку», — подумала она с вдруг забившимся сердцем.

— Вы знаете, я ненавижу овсянку. — Она отвернулась и невидящим взглядом уставилась на обои в зеленых прожилках. — Я возненавидела ее из-за того, что потом всегда приходилось отмывать кастрюлю. Так что дело не во вкусе или запахе, а в мытье посуды, — задумчиво проговорила она, ни к кому не обращаясь. И отчего эта каша всегда намертво пригорала ко дну? Эта загадка так и оставалась неразрешенной с тех далеких дней в приюте, когда наступала ее очередь отправляться на кухню. Монахини заставляли нас драить все до блеска.

— Монахини? Какие монахини?

Вздрогнув, она бросила на него нервный взгляд, поняв, что на мгновение непростительно забылась. И хотя прошло много лет, она порой все не могла поверить, что толстые промозглые стены монастырского приюта остались в прошлом. Ей все не верилось, что вот этот дом, каждый кусочек которого она так лелеяла и любила, ее и больше ничей. Он весь принадлежит только ей да тем дорогим ее сердцу людям, с которыми она делит кров.

Наконец она с видимым усилием рассмеялась:

— А… Монахини, которые кормили нас овсянкой, когда я училась в школе, — слукавила она, потому что приют был в некотором смысле хорошей школой. Научилась она там очень многому.

Элли с чрезмерной поспешностью направилась в кухню.

— Вам, наверное, пора, мистер Дрейк, — рассеянно сказала она. — Я полагаю, мы обо всем переговорили. Дом свой я не продам… И уж тем более я не нуждаюсь ни в каком супе.

Николас ленивой походкой последовал за ней. Она чувствовала, как голубые глаза буравят ей спину, словно Дрейк из всех сил старается проникнуть в ее душу. Напрягшись, она ждала его расспросов. Этот человек был слишком умен, чтобы останавливаться на полпути. Ей не отделаться бойкой небылицей, если он всерьез вознамерится добраться до правды. Но все ее опасения оказались напрасными, когда спустя почти вечность он задумчиво проговорил:

— А вы чувствительная женщина, мисс Синклер.

— О да! — с облегчением рассмеялась Элли и принялась разбирать корзинку с продуктами, оставленную на столе. — Достаточно чувствующая для того, чтобы направить вас на путь истинный.

— А по мне, вы даже слишком чувствительная. Элли застыла. Слишком чувствительная. Он что, заглянул ей в душу?

— Разве может кто-нибудь быть слишком чувствительным, мистер Дрейк? — поворачиваясь к нему, спокойно спросила Элли.

Николас посмотрел ей прямо в лицо, и в его голубых глазах на мгновение вспыхнула неожиданная страсть.

— До встречи с вами я бы скорее ответил нет. И как в тот день, когда он впервые появился на пороге этого дома, Элли снова заметила, что он удивился собственным словам. Николас, оборвав себя, отвел глаза.

— Ладно, на чем это мы остановились? — Он грубовато перевел разговор. — Если не ошибаюсь, на супе.

— Нет, — бросив выразительный взгляд на дверь, возразила Элли. — На том, что вы собрались уходить.

— А знаете, сварю-ка я кофе, — как будто не слыша ее слов, с улыбкой продолжил Николас. — Это то немногое, что я умею делать.

— Мистер Дрейк, вы действительно…

— Точно! Я действительно умею варить кофе, — расплылся в широкой плутоватой ухмылке Николас.

Элли знала, что ей следует возмутиться и потребовать, чтобы он ушел, но нужные слова все никак не шли на язык. Она уже начала забывать, что это такое, когда о тебе заботятся. Она понимала, что с его стороны это напускное. Просто ему любой ценой нужен ее дом. Но это сейчас не имело никакого значения. Ей захотелось хоть на время послать действительность куда подальше. Почувствовать тепло непритязательной заботы. Пожить выдуманной жизнью, в которой нет невзгод.

Николас с хозяйской уверенностью принялся рыться в ящиках кухонного шкафа. Держался он почти бесцеремонно.

— А где вы держите кофе? — громко спросил Дрейк.

— Нет, в самом деле, мистер Дрейк…

— Нашел! — Он с торжествующей улыбкой повернулся к ней, держа в руке круглую жестяную банку. — Какой вы предпочитаете? Погуще, пожиже?..

Элли не сумела удержаться от ответной улыбки:

— Я и не знала, что кофе при желании можно сделать погуще или пожиже.

— Так вы не знали моей бабушки! Она любила погуще, хотя, могу поклясться, только из-за того, что от крепкого кофе волосы сами собой завивались в кольца! — Он рассмеялся. — Куда там раскаленным щипцам для завивки, которые вы, женщины, так обожаете!

Элли задержала дыхание, чтобы не расхохотаться.

— Да-да, кофе был густым, как черная патока, которую она тоже обожала. — Николас сморщил нос, оглядываясь вокруг в поисках ложки.

— Я переехал к ней, когда мне исполнилось двенадцать, и в течение семи лет, до того дня, когда уехал из ее дома, я каждое утро варил ей кофе.

— Так в детстве вы жили со своей бабушкой?

— Да, — односложно ответил он и принялся накладывать уже смолотый кофе в кофейник. Беззаботность его почти исчезла, и это напомнило Элли о том, что за его раскованностью скрывается удерживаемая в узде сила, которая в любой момент может вырваться на свободу. Сегодня он смеялся и улыбался, но Элли знала, что Николас Дрейк — безжалостный человек. Она не думала, что в Нью-Йорке есть хоть один человек, ни разу не слышавший захватывающей истории о том, как одержимо он преследовал ее отца. Многие уже давным-давно плюнули бы на это дело. Но только не Дрейк. Все знали, что он ненавидит Гарри Дилларда и все с ним связанное. Элли не сомневалась, обнаружь этот сильный, самоуверенный человек, кто она такая, он расправится с ней с такой же улыбкой, какой сейчас улыбается.