Читать интересную книгу Тайная канцелярия при Петре Великом - Михаил Семеновский

После обеда карлики очень весело танцевали по-русски до одиннадцати часов ночи; карлицы были в немецких платьях и своими прыжками и кривляньями вдоволь натешили именитых зрителей. Общий восторг овладел даже немцем I. G., который и сохранил для нас эти интересные подробности в своей – ныне чрезвычайно редкой – книжечке «Описание С-Петербурга 1710-1711 гг.»; впадая в какой-то лирический пафос, заезжий немец восклицает: «Трудно представить себе, какие тут были прыжки, кривлянья и гримасы! Все гости, в особенности же царь, были в восторге; не могли навеселиться, и смотря на коверканье и ужимки 72 уродцев, хохотали до упаду. У иного были коротенькие ножки и высокий горб, у другого – большое брюхо, у третьего – ноги кривые и вывернутые, как у барсуковой собаки, или огромная голова, или кривой рот и длинные уши, или маленькие глазки и расплывшееся от жира лицо!..» и т. д.

Постель новобрачных была устроена в опочивальне его царского величества. Государь, кажется, до конца хотел проследить все явления интересного зрелища.

Как ни интересно оно было для любознательного монарха, считавшего себя знатоком в изучении человеческого естества, но результат первой ночи молодых был довольно плачевный (по крайней мере для них): молодая умерла осенью 1711 года в страшнейших мучениях от родов, а муж впал в распутство и умер позже своей невольной супруги.

Столь же несчастлив был и другой брак, брак не карлов по росту, а карлов по значению: брачная жизнь Анны Ивановны продолжалась с небольшим два месяца. В январе 1711 года она отправилась с мужем в Митаву, но 9 числа, в сорока верстах от Петербурга, на мызе[9] Дудергоф, молодой герцог скончался. На основании некоторых известий, он умер от непомерного потребления крепких напитков, которыми так заботливо угощал его сам Петр и все петербургские сановники.

Смерть мужа, по изволению Петра, не должна была переменить место жительства Анны. Она лишь на некоторое только время возвратилась к матери, жила в Петербурге, ездила в Измайлово. Волею-неволею, но для политических видов дяди племянница должна была, однако, поселиться в Митаве и окружить себя немцами: не напрасно же она училась у Дитриха Остермана.

Впрочем, Митава предназначалась не для одной Анны; из письма Петра Сенату от 16 апреля 1712 года видно, что он думал водворить там все семейство покойного брата. «Понеже невестка наша, – писал Петр, – царица Прасковья Федоровна с детьми своими в скором времени поедет отселе в Курляндию и будет там жить; а понеже у них людей мало, для того отпустите к ним Михайлу Салтыкова с женою, и чтоб он ехал с Москвы прямо в Ригу, не мешкав».

С отъездом, однако, в Курляндию, хотя бы только и в гости к дочери, царица Прасковья не торопилась, и в 1712 году мы ее встречаем действующим лицом на весьма важном акте, именно на свадьбе царя Петра с Екатериной Алексеевной. Брак был совершен в Петербурге, рано утром, в деревянной церкви Исакия Далмацкого, находившейся между нынешним памятником Петру и Адмиралтейством. Посаженною матерью была царица Прасковья Федоровна, а ближайшими девицами – ее дочери: Катерина и Прасковья.

Еще накануне Кикин и Ягужинский посланы были приглашать «на старую свадьбу» его величества. Гостей было не особенно много, и никого не принуждали пить вино в большом количестве. Вечер заключился балом и фейерверком.

В 1713 году мы встречаем краткое известие, что «по указу царицы Прасковьи Федоровны взяты из комедии обретающиеся близ Никольских ворот… 20 перспективных картин» для домашнего театра ее величества, потому что новых, по недостатку времени, сделать было невозможно.

К царице Прасковье и ее семье приезжала и гостила по несколько времени царевна Анна. В 1714 году мы ее видим гостьей в селе Измайлове, куда часто наезжала ее маменька из немилого Петербурга. Но этот приезд был несчастлив для царевны; она долго и сильно хворала, так что задерживала возврат царицы в Петербург. Страшась, дабы не прогневались государь с государыней за невольную просрочку, Прасковья спешила попросить кабинет-секретаря Макарова замолвить за нее слово.

«Алексей Васильевич, – писала мать Анны, – здравствуй на множество лет. Пожалуй донеси невестушке, царице Екатерине Алексеевне, ежели мой поход замешкается до ферваля или до марта, чтоб на меня какова гнева не было от царского величества; во истинно, за великими моими печалями. А печаль моя та, что неможет у меня дочь, царевна Анна. Прежде немогла 13 недель каменною болезнью, о том и ты известен. А ныне лежит тяжкою болезнью горячкою; – а ежели им угодно скоро быть и я, хотя больную, повезу; и ты пожалуй, отпиши ко мне, как их воля мне быть, чтоб мне их не прогневить. Да еще прошу, пожалуй моему человеку Андрею Семенову денег на что понадобится к моему делу; при сем остаюсь царица Прасковья. Измайлово. 15 декабря 1714 года».

Судьба Анны и в разлуке постоянно озабочивала мать. Старушке многое не нравилось при дворе царевны; во многом желалось перемены, и она смело обращалась к царю с различными просьбами. Вот одна из них неизвестного года и места подачи, но прямо относящаяся до дел царевны Анны:

«1. Правительствующий сенат, не получа указу именного из походу, никакого денежного вспоможения на пути моей царевны учинить не хочет, о чем прошу указу к тому сенату.

2. Из моей определенной дачи, как вам известно, бывшую мою царевну отпуская, всячески ее снабдевала и посуду серебряную с нею отпустила; а ныне мне того учинить мочи нет.

3. Соизволили писать ко мне, что в Курляндии все ей, царевне моей, определено; а чем ей там жить и по обыкновению княжескому себя содержать, о том именно не означено. Прошу о подлинном того всего себе уведомлении: из нашей ли казны, или с подданных того княжества назначенные денежные доходы впредь имать ей?

4. Извольте меня подлинно уведомить, чтоб мне и моей царевне впредь, из какого недознания, какой неугодности вам не чинить; что ей, царевне, будучи в том княжестве, по примеру ли прежних княжен вести себя и чиновно дворство содержать, или просто?

5. Чтоб мне дозволено было самой проводить царевну мою до места на время и потом в нужные случаи ездить к ней и видеться, чтоб при такой ее новости там во всем отпасть и управить.

6. Карет и лошадей мы берем на долговных людей, по тамошнему чиновному порядку; также ей, царевне моей, без особой дачи исправить нечем. Прошу на то об указе.

7. Повелите ли отчины дать царевне моей по тамошнему старому обыкновению имать из тамошнего ж шляхетства, по пристойности дела.

8. Прошу вседокучно, по своей крайней милости и по своему слову, переменить оттуда прежнего гофмейстера, бывшего прежде при царевне моей, который там весьма несносен, и тем нас не опечалить; а быть на его место впредь иному, кому вы соизволите.

На сие всепокорно прошу о милостивом вашем решении и об отповеди к себе, чего я и моя царевна здесь ожидать будем, и для того нарочный с тем в походе до вас от меня послан».

Гофмейстер, возбудивший неудовольствие царицы, несносный для нее, был Петр Михайлович Бестужев. Государь сам назначил Бестужева к курляндскому двору, как человека расторопного и весьма деятельного исполнителя его распоряжений. Герцогиня, столь рано потерявшая мужа, оказывала Бестужеву самое теплое расположение. «Не можно оправдать Анну Ивановну в любострастии, – пишет князь Щербатов, – ибо подлинно, что бывший у ней гофмейстер Петр Михайлович Бестужев имел участие в ее милостях…» Но если князь Щербатов, вообще снисходительный к Анне Ивановне, не решался оправдывать ее связи, то эта связь делалась преступлением в глазах матери. Прасковью прежде всего поражало в этом деле своеволие дочернего выбора, и она преследовала цель удалить Петра Михайловича Бестужева.

Просьбы эти большею частью шли через руки Екатерины Алексеевны. Насчет ее в народе и промеж солдатства ходили разные толки. «Не подобает как монаху, так и ей, – говорили некоторые, – на царстве быть: она неприродная и нерусская, и ведаем мы, как она в полон взята, и приведена под знамя в одной рубахе и отдана была под караул, а караульный наш офицер надел на нее кафтан; она с князем Меншиковым его величество кореньем обвела» и проч. Не один только простой народ, первое время многие бояре и боярыни, наконец, сестры государя с недоброжелательством смотрели на возвышение безвестной немки; но царица Прасковья в этом щекотливом деле держала себя весьма осторожно: судить да рядить о фаворитке не бралась и рано догадалась, как надо себя держать. Как сама, так и через дочерей своих царица рано начала заявлять полное уважение к Катерине: поздравляла ее с торжественными днями и событиями, молила о милостивом слове, искала милостивого расположения. Подобное обращение, особенно в первое время по возвышении Катерины, не могло не нравиться последней, и она постоянно благоволила к умной царице. Это благоволение выражается во многих письмах к Прасковье, писанных от лица не умевшей писать Катерины. Вот, например, ответное от ее имени письмо на известную уже нам и на другие в том же роде просьбы царицы Прасковьи: