Читать интересную книгу Дом, где разбиваются сердца - Бернард Шоу

ПРИЗРАЧНЫЕ ТРОНЫ И ВЕЧНЫЙ ТЕАТР

Для театра это не будет иметь значения. Падут любые Бастилии, но театр устоит. Апостольский Габсбург обрушился. Высочайший Гогенцоллерн томится в Голландии под угрозой суда по обвинению в том, что воевал за свою страну с Англией; Имперский Романов погиб, говорят, жалкой смертью; он, возможно, и жив, а быть может и нет, о нем не вспоминают, как если б то был простой крестьянин; повелитель эллинов уравнялся со своей челядью в Швейцарии; после короткой славы премьер-министры и главнокомандующие пали, как Солоны и Цезари, и уходят во тьму, наступая друг другу на пятки, словно потомки Банка. Но Еврипид и Аристофан, Шекспир и Мольер, Гете и Ибсен прочно занимают свои вечные троны.

КАК ВОЙНА ЗАСТАВЛЯЕТ МОЛЧАТЬ ДРАМАТУРГА

Что до меня, можно было бы спросить, пожалуй, разве я не написал двух пьес о войне, вместо двух памфлетов о ней? Ответ будет многозначен. Вы не можете вести войну с войной и со своим соседом одновременно. Война не терпит яростного бича комедии, не терпит безжалостного света смеха, ослепительно сверкающего со сцены. Когда люди геройски умирают за свою родину, не время показывать их возлюбленным и женам, отцам и матерям, что они падают жертвою промахов, совершаемых болванами, жертвою жадности капиталистов, честолюбия завоевателей, выборной лихорадки демагогов, фарисейства патриотов, жертвою Похоти и Лжи, Злобы и Кровожадности, всегда потворствующих войне, потому что она отпирает двери их тюрем и усаживает их на троны власти и популярности. А если всех их безжалостно не разоблачать, они и на сцене будут укрываться под плащом идеалов, так же, как укрываются в реальной жизни.

И хотя для показа найдутся предметы и получше, для войны нецелесообразно было показывать все это, пока исход ее не определился. Говорить правду несовместимо с защитой государства. Мы сейчас читаем "откровения" наших генералов и адмиралов, с которых перемирие сняло наконец обет молчания. Генерал А во время войны в своих взволнованных донесениях с фронта рассказывал, как в таком-то и таком-то бою генерал Б покрыл себя бессмертной славой. Теперь генерал А рассказывает нам, как из-за генерала Б мы чуть не проиграли войну, так как он не выполнил в том случае приказов генерала А и сражался, а не отступил, как ему следовало. Прекрасный сюжет для комедии, вне всякого сомнения,- теперь, когда война окончена. Но если бы генерал А выболтал все это в свое время, как бы это подействовало на солдат генерала Б? И если бы со сцены стало известно, что премьер-министр и военный министр, под началом которых состоял генерал А, думали о нем, как бы это сказалось на судьбе Англии? Вот почему, несмотря на острейшие искушения, из соображений лояльности комедии следовало тогда молчать. Ведь искусство драматурга не ведает патриотизма; не признает иных обязательств, кроме верности подлинной истории; ему нет дела, погибнет ли Германия или Англия; оно готово скорее крикнуть вместе с Брунгильдой: "Lass'uns verderben, lachend zu grunde geh'n", [Пусть мы падем, и, смеясь, погибнем (нем.)] чем обманывать или быть обманутым. И таким образом, во время войны искусство драматурга становится большей опасностью, чем яд, клинок или тринитротолуол. Вот почему я не должен был выпускать на сцену "Дом, где разбиваются сердца" во время войны: немцы в любой момент могли последний акт спектакля превратить из вымысла в реальность и не стали бы, пожалуй, дожидаться подсказки из будки суфлера.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Ясный сентябрьский вечер. Живописный гористый пейзаж

северного Сусекса открывается из окон дома, построенного

наподобие старинного корабля с высокой кормой, вокруг

которой идет галерея. Окна в виде иллюминаторов,

обшитые досками, идут вдоль всей стены настолько часто,

насколько это позволяет ее устойчивость. Ряд шкафчиков

под окнами образует ничем не обшитый выступ,

прерывающийся примерно не середине, между ахтерштевнем

и бортами, двухстворчатой стеклянной дверью. Вторая

дверь несколько нарушает иллюзию, она приходится как бы

по левому борту корабля, но ведет не в открытое море,

как ей подобало бы, а в переднюю. Между этой дверью и

галереей стоят книжные полки. У двери, ведущей в

переднюю, и у стеклянной двери, которая выходит на

галерею, - электрические выключатели. У стены,

изображающей правый борт, - столярный верстак, в

тисках его закреплена доска. Пол усеян стружками, ими же

доверху наполнена корзина для бумаги. На верстаке лежат

два рубанка и коловорот. В этой же стене, между

верстаком и окнами, узкий проход с низенькой дверцей, за

которой видна кладовая с полками; на полках бутылки и

кухонная посуда.

На правом борту, ближе к середине, дубовый чертежный

стол с доской, на которой лежат рейсшина, линейки,

угольники, вычислительные приборы; тут же блюдечки с

акварелью, стакан с водой, мутной от красок, тушь,

карандаши и кисти. Доска положена так, что окно

приходится с левой стороны от стула чертежника. На полу,

справа от стола, корабельное кожаное пожарное ведро. На

левом борту, рядом с книжными полками, спинкой к окнам,

стоит диван; это довольно массивное сооружение из

красного дерева престранно покрыто вместе с изголовьем

брезентом, на спинке дивана висят два одеяла. Между

диваном и чертежным столом, спинкой к свету, большое

плетеное кресло с широкими подлокотниками и низкой

покатой спинкой; у левой стены, между дверью и книжной

полкой, - небольшой, но добротный столик тикового

дерева, круглый, с откидной крышкой. Это единственный

предмет убранства в комнате, который - впрочем, отнюдь

не убедительно - позволяет допустить, что здесь

участвовала и женская рука. Голый, из узких досок. ничем

не покрытый пол проконопачен и начищен пемзой, как

палуба.

Сад, куда ведет стеклянная дверь, спускается на южную

сторону, а за ним уже виднеются склоны холмов. В глубине

сада возвышается купол обсерватории. Между обсерваторией

и домом - маленькая эспланада, на ней флагшток; на

восточной стороне эспланады висит гамак, на западной

стоит длинная садовая скамья.

Молодая девушка, в шляпе, перчатках и плаще, сидит на

подоконнике, повернувшись всем телом, чтобы видеть

расстилающийся за окном пейзаж. Она сидит, опершись

подбородком на руку, свесив небрежно другую руку, в

которой она держит томик Шекспира, заложив палец на той

странице, где она читала. Часы бьют шесть.

Молодая девушка поворачивается и смотрит на свои часы.

Она встает с видом человека, который давно ждет и уже

выведен из терпения. Это хорошенькая девушка, стройная,

белокурая, с вдумчивым лицом, она одета очень мило, но

скромно, - по всей видимости, это не праздная модница.

Со вздохом усталой покорности она подходит к стулу у

чертежного стола, садится, начинает читать Шекспира.

Постепенно книга опускается на колени, глаза девушки

закрываются, и она засыпает.

Пожилая служанка входит из передней с тремя

неоткупоренными бутылками рома на подносе. Она проходит

через комнату в кладовую, не замечая молодой девушки, и

ставит на полку бутылки с ромом, а с полки снимает и

ставит на поднос пустые бутылки. Когда она идет обратно,

книга падает с колен гостьи, девушка просыпается, а

служанка от неожиданности так вздрагивает, что чуть не

роняет поднос.

Служанка. Господи помилуй!

Молодая девушка поднимает книгу и кладет на стол.

Простите, что я разбудила вас, мисс. Только я что-то вас не знаю. Вы

кого же здесь ждете? Девушка. Я жду кого-нибудь, кто бы дал мне понять, что в этом доме знают о

том, что меня сюда пригласили. Служанка. Как, вы приглашены? И никого нет? Ах ты господи! Девушка. Какой-то сердитый старик подошел и посмотрел в окно. И я слышала,

как он крикнул: "Няня, тут у нас на корме молоденькая хорошенькая

женщина, подите-ка узнайте, что ей нужно". Это вы няня? Служанка. Да, мисс. Я няня Гинеc. А это, значит, был старый капитан Шотовер,

отец миссис Хэшебай. Я слышала, как он кричал, но я подумала, что он

насчет чего-нибудь другого. Верно, это миссис Хэшебай вас и пригласила,

деточка моя? Девушка. По крайней мере, я так поняла. Но, пожалуй, мне, право, лучше уйти. Няня. Нет, что вы, бросьте и думать об этом, мисс. Если даже миссис Хэшебай

и забыла, так это будет для нее приятный сюрприз. Девушка. Признаться, для меня это был довольно неприятный сюрприз, когда я

увидела, что меня здесь не ждут. Няня. Вы к этому привыкнете, мисс. Наш дом полон всяческих сюрпризов для

того, кто не знает наших порядков.

Капитан Шотовер неожиданно заглядывает из передней; это

еще вполне крепкий старик с громадной белой бородой; он

в бушлате, на шее висит свисток.

Капитан Шотовер. Няня, там прямо на лестнице валяются портплед и саквояж;