Читать интересную книгу Когда падают звезды - Алла Бегунова

Совсем отчаялся молодой слуга. Но встреча с кирасирами Новотроицкого полка все изменила. На него обратил внимание сержант Чернозуб, человек богатырского роста и телосложения, храбрец, умелый воспитатель солдат. Сержант научил Николая заряжать ружья с кремнево-ударным замком и стрелять из них. Оказалось, Господь Бог наделил его невероятным глазомером, старанием и точностью в уходе за огнестрельным оружием. За подвиг, совершенный в крепости Чуфут-Кале, Аржанова подарила ему штуцер образца 1778 года, изготовленный на Тульском оружейном завода для унтер-офицеров егерских батальонов.

Отменное это было изделие.

Ложе и приклад – из полированного орехового дерева. Ручной сборки металлические детали, как-то: граненый ствол с восемью нарезами внутри, мушкой и прицельной планкой, замок с огнивом и курком, латунные спусковая скоба и затыльник приклада – все тщательно подогнано одно к другому. Весил штуцер около четырех килограммов, длина его достигала 115 сантиметров.

Правда, заряжался он не быстро и не просто. Круглую свинцовую пулю диаметром 16,5 миллиметра и весом в 30 граммов следовало сначала завернуть в промасленную тряпочку или кусочек кожи, а потом забивать в ствол деревянным шомполом. На это уходило более полутора минут. Но стрелял штуцер у Николая очень метко на сто пятьдесят шагов, с некоторым отклонением от цели – на двести-триста…

Теперь штуцер, который сын горничной нежно именовал «дружком», лежал на сдвинутых вместе низких столиках – кьона. Вся разведывательно-диверсионная группа следила за тем, как молодой стрелок с помощью отвертки прилаживает к казенной части его ствола «диоптр» – медную трубку на четырех «лапках». Внутри ее находились линзы, особым образом отрегулированные, а на одной из них – черное перекрестье прицела. Николай охотно объяснял собравшимся, как работает «диоптр», и предлагал после установки его пойти во двор и пострелять.

Но Глафира сказала, что сначала будет обед и приказала Досифею и Николаю накрывать на стол. Это она выразилась условно, имея в виду русские обычаи.

Стола в усадьбе Юсуп-бея из рода Яшлав никогда не имелось. В саду, под решеткой, увитой виноградом, находился топчан, или деревянный настил на коротких ножках, покрытый ковром, с разбросанными на нем сафьяновыми подушками. Там и расстелили достархан, или скатерть. На нее поставили миски с кеш-кеком, или кашей из прожаренного и размолотого проса, сдобренной подсолнечным маслом. Еще принесли блюда с нарезанными помидорами, огурцами, сладким перцем и зеленым луком и стопки белых пшеничных лепешек пита.

К обеду, по крымско-татарским обычаям, следовало добавить чего-нибудь мясного, хотя бы кашик-бурек – маленьких пирожков, начиненных мелко порубленной бараниной. Но слуги Аржановой не сделали этого. Ведь сегодня был постный день, празднование чудотворной Донской иконы Божьей Матери, которую создал Феофан Грек в XIV веке. Небольшая копия ее хранилась в походном иконостасе экспедиции.

В честь церковного праздника Глафира, женщина набожная, вынесла икону в сад и установила перед достарханом. Ибо по правилу, заведенному Анастасией, обед у них являлся чем-то вроде ритуала, присутствие на нем считалось обязательным. Здесь, преломив хлеб вместе со своими людьми, она могла накоротке беседовать с ними, наблюдать и оценивать их состояние как физическое, так и моральное. В такие минуты их духовная связь, в которую Флора всегда верила, ощущалась ею более явственно, зримо. Они привыкли к этому и нуждались в ее поддержке. Но и Аржанова как будто получала силы, необходимые для управления маленьким боевым отрядом.

Собравшись в саду, солдаты и слуги подошли к достархану, встали на колени, хором прочитали обычную предобеденную молитву и трижды перекрестились. Затем Аржанова повернулась к иконе. На согнутой правой руке Богоматерь держала сидящего Иисуса-младенца и склонялась к нему головой. Нежно и трогательно, касаясь своей щекой ее щеки, смотрел на Марию Сын Человеческий. Коричневый ее хитон оттенял младенческие одежды, написанные сияющими золотыми красками.

Анастасия негромко, но отчетливо начала читать на церковнославянском языке тропарь Божьей Матери ради иконы ее «Донская»:

– Заступница верных, Преблагая и Скорая, Пречистая Богородице Дево! Молим Тя пред святым и чудотворным образом Твоим, да якоже древле от него заступление Твое граду Москве даровала еси, тако и ныне нас от всяких бед и напастей милостиво избави и спаси души наши, яко Милосердая…

Глава третья

Сбор винограда

Один переезд равен двум пожарам, и Веселитский последующие два дня провел в самых разнообразных хлопотах.

Во-первых, он руководил сотрудниками дипломатической миссии, которые разбирали ее архив, входящие и исходящие бумаги. Часть из них сожгли в камине, часть – уложили в ящики, обитые кожей, перевязанные толстыми кручеными шнурами, запечатанными в нескольких местах сургучными печатями.

Во-вторых, много времени ушло на упаковку собственного имущества миссии – ковры, гобелены, шторы, кое-какая мебель, а также вещи, предназначавшиеся для подарков аборигенам за услуги, которые они оказывали русским дипломатам. Крымско-татарские чиновники обожали подарки и нередко просто-таки вымогали их. Правительству о том было известно, и деньги по соответствующей статье казна отпускала. Потому среди запасов тут имелись и ювелирные изделия – часы, брелоки, табакерки, фляги, трости, украшенные драгоценными камнями; и галантерея – ножницы, бритвенные наборы, зеркала; и меха – шкурки горностаев, лис, белок, песцов, соболей; и ткани – бархат, парча, шелк, муаровые ленты. Общая стоимость товаров достигала немалой суммы: 13 812 рублей и две с половиной копейки[11]. Веселитский долго проверял ведомость, прежде чем поставил на ней подпись.

Затем с письмом вице-канцлера графа Остермана действительный статский советник отправился в штаб-квартиру Филисова. Генерал-майор принял его тотчас. Он не скрывал радости от того, что из Керчи в Петровскую в ближайшее время выедут две важные персоны, весьма его раздражавшие своим присутствием в крепости, вверенной безраздельной власти обер-коменданта. Потому беседа протекала легко и даже приятно. Филисов уважил все просьбы Веселитского. Он предоставил военные фуры для перевозки дипломатического багажа в порт, выделил необходимую для этого охрану.

После некоторых перепирательств оба сановника согласовали и церемониал проводов светлейшего хана Шахин-Гирея: двадцать выстрелов из пушек, почетный караул в виде одного батальона Троицкого пехотного полка под командованием подполковника Щетнева. Тем не менее сам Филисов в церемонии участвовать наотрез отказался, сославшись на плохое здоровье. У него-де открылась старая рана на левой ноге.

«Ну и черт с тобой!» – почти весело подумал чрезвычайный посланник и полномочный министр, забирая подписанные генерал-майором распоряжения о десяти фурах и полуроте Троицкого полка для сопровождения их.

Еще нужна была ему встреча с правителем крымско-татарского государства. Но до апартаментов Шахин-Гирея Веселитский добрался лишь к вечеру. Телохранители-саймены, хорошо его зная, пропустили Петра Петровича за ворота. Однако хан в приемную не вышел. У него началось интимное свидание с третьей женой, и дворецкий не осмелился беспокоить повелителя, возлегшего на ложе удовольствия с самой молодой и красивой из его женщин.

Досадуя на Шахин-Гирея, подверженного столь распространенному на Востоке пороку сладострастия, посланник все же написал для него коротенькую записочку по-итальянски и оставил небольшой сундук, окованный латунью и запечатанный красными императорскими печатями. Его вместе с дипломатической почтой привез из Санкт-Петербурга прапорщик Бутков. Так всегда доставляли в Крым три тысячи рублей серебром – ежемесячный пенсион, назначенный царицей хану с тех пор, как он, свергнутый с трона старшим братом, бежал из Кафы в Керчь.

Лишь на закате дня Петр Петрович вернулся домой. Утомленный всей этой суетой, он даже не захотел совершить обычный променад по дороге на берегу бухты и лег спать. Сон пришел сразу и страшными видениями не прерывался. Значит, в калейдоскопе событий теперь не нашлось ничего такого, что заставило бы человека в узких сапогах восстать из прошлого, явиться в день нынешний и тревожить старого разведчика и дипломата своими угрозами.

Утром, едва Веселитский покончил с завтраком, Парфентий доложил ему о прибытии именитого гостя. Светлейший хан Шахин-Гирей пожелал посетить главу русской миссии лично. Ему передали записку и сундук с деньгами. Правителю не терпелось узнать поточнее содержание депеш из Петербурга.

Хан попросил Веселитского обходиться без лишних церемоний. Они оба вышли на веранду и сели в кресла у столика под четырьмя кипарисами. Темные кроны деревьев скрыли собеседников от любопытных глаз, могущих наблюдать за резиденцией чрезвычайного посланника со стороны улицы.