-- Не надо "скорую" Юлия Петровна! - дернулась из ее теплых объятий Лена. - Я пойду домой и полежу... Это давление. У меня уже с утра жутко болела голова.
"Ой, нет! Домой нельзя" - спохватилась Лена и быстренько зажмурилась в ожидании новой вспышки боли, но вместо этого вдруг обнаружила, что не было даже намека на боль, засевшая точка боли, не дававшая забыть о ней, исчезла. Голова была ясной и легкой и боль не возвращалась, каким бы крамольным мыслям не предавалась Лена.
-- Посиди немного, сразу не вставай и, никуда не уходи. Тем более в свой подвал, - строго велела ей Юлия Петровна. - А я с твоей загвоздкой еще повожусь. Хорошо?
Лена кивнула.
-- Ты точно чувствуешь себя нормально? - спроисла Светлана, и когда Лена утвердительно кивнула, заметно успокоилась. - Я тогда на свое место пойду.
Светлана ушла. Ей нельзя было оставлять абонемент без присмотра. Некоторое время Лена просто наслаждалась свободой от боли, рассматривая то на чем останавливался ее бесцельно блуждающий взгляд, пока не упал на выставочный стенд с литературой, посвященный русскому путешественнику и мореплавателю Крузенштерну. Лена резко выпрямилась. Что это? Совпадение? Но тут подошли старшеклассницы -- сдать энциклопедию и пока Лена вычеркивала из формуляров их росписи, они придирчиво разглядывали ее. С абонемента донеслись голоса: недовольный -- Светланы, и старушичий сварливый - пенсионерки.
Рассеяно прислушиваясь к их прериканиям, Лена с тревогой думала, что стала жертвой чьих-то непонятных манипуляций. Неважно как, но ей всадили в голову что-то вроде болевого стимулятора, чтобы она думала и поступала так, как нужно тому типу, что вломился вчера к ней домой. И вот теперь еще один странный тип влез в ее голову, уже для того, чтобы погасить контролирующий ее болевой очажок, и от этого она напоминала самой себе собаку Павлова.
-- Свет!
-- Что? - сразу же заглянула в читальнй зал Светлана.
-- А этот потомок Крузенштерна паспорт взял?
-- Понятия не имею, - пожала та плечами. - Во всяком случае, ему я его не отдавала. Когда ты хлопнулась на пол, мне уже все по фину было.
-- На стойке его нет. Значит, либо Юлия Петровна отдала ему паспорт, либо он сам его забрал.
Светлана задумалась.
-- Юлия Петровна отдать точно не могла -- она сразу же бросилась к тебе. Я тоже была занята тобой. Ты же нас до смерти напугала...
-- Девушка, сколько можно ждать!- донесся с абонемента визгливый голорс и Света, скорчив, недовольную гримасу, исчезла.
Вскоре, появилась запыхавшаяся Юлия Петровна.
-- Не знаю что и сказать про эту твою закавыку, - отдышавшись покачала она головой. - Начала я, аж с вавилонской и шумерской клинописи. Шучу. Но ни к какому, известному мне шрифту, я твои закорюки, причислить не могу. Уже не шучу. Может это какой-то шифровальный код?
-- Как это? Вся книга, что ли зашифрована?
-- Бывает и не такое, - не очень уверенно заметила Юлия Петровна. - Но ты расстраиваться погоди. Я ведь не первая и не последняя инстанция в этом вопросе, и эти записи можно показать Льву Кирилловичу. Помнишь такого? Он еще приходил к нам в таком берете и с платочком на шее?
-- Француз, что ли?
-- Он самый. Когда-то он преподвал лингвистику в нашем институте. Сейчас давно на пенсии.
-- Но...
-- Ничего тут неудобного нет, - упредила сомнения Лены Юлия Петровна. - Уверена, ему будет приятно, что кто-то вспомнил о нем и что кому-то понадобилась его консультация. Где-то у меня записан его телефон, - выдвинула она ящик с формулярами неперерегистрированных читателей за прошедших три года. - Я, если хочешь, договорюсь с ним о вашей встрече.
И Юлия Петровна основательно села за телефон, сразу дозвонилась до Льва Кирилловича, и завела с ним светский разговор ни о чем. После продолжительных взаимных приветствий, последовали ахи и охи по поводу собственного здоровья, потом здоровья детей и внуков, цен на продукты, после чего досталось политикам и местному проавительству, а уж потом ДЕЗам и ЖЭКам и плавно перешли к положению дел в стране и в мире.
Юлия Петровна важно кивала головой, сочувственно охала: "Ну надо же", и когда разговор подошел к своему логическому завершению, изложила свою просьбу, молча выслушала ответ и передала трубку Лене. Лев Кириллович предложил ей, хоть сейчас, приехать с образцами таинственного письма, подробно объяснив как к нему добраться. Лена попросила Юлию Петровну отпросить ее у Ангелины Ивановны и покинла библиотеку.
Дом Льва Кирилловича оказался добротной сталинской пятиэтажкой с тенистой двором, обсаженным старыми липами и переросшими крышу высокими, раскидистыми тополями.
Прежде чем идти в гости, Лена зашла в кондитерскую, поэтому у подъезда, указанном в записке с адресом, стояла с небольшой коробкой "Праги". Нажав на кнопку домофона, она назвалась. Хозяин квартиры не заставил ее ждать -- замок подъездной двери тут же щелкнул, пропуская гостью в дом где ее ждали с нетерпением и любопытством.
Лев Кириллович оказался из той породы исчезающих интеллегентов, которые еще не позволяли себе сидеть в присутствии женщин, называя их дамами и барышнями; галантно целовали ручку, не вызывая при этом улыбок, так как это выходило у них естественно, само собой разумеющимся. В этом семидесятилетнем мужчине не было и намека на старческую расслабленность и дряхлость. Одет он был по-домашнему: в стеганный атласный халат поверх футболки и спортивных штанов, подпоясанный перекрученным поясом с кистями на концах. Для полного сходства с Тургеневским Кирсановым не хватало лишь фески, а она бы Льву Кирилловичу, очень даже, пошла.
Его жилище, тоже удивило Лену. Следуя за хозяином по длинному коридору трехкомнатной квартиры, она разглядывала стопки книг составленных вдоль стен, аккуратно переступая через некоторые из них. Книги были везде: на креслах, столах, стульях, подоконниках, диване -- этакий книжный рай. Сам Лев Кириллович уже давно перестал извинятся за этот беспорядок, вовсе не считая его таковым.
Как поняла из разговора Лена, он жил один: жена умерла, сыновья разъехались по-заграницам, а у него раз в неделю убирала квартиру, да и то чисто символически, домработница живущая в соседнем подъезде. Льва Кирилловича она вполне устраивала, потому что не передвигала и не перекладывала книг и ничего не трогала на его письменном столе.
Лена сидела на огромной кухне с высоким потолком, с сохранившейся по углам лепниной и пила чай из старинной чашки тонкого фарфора с тортом, порезанным на ровные доли. Лев Кириллович примостившись рядом с толстым семейным фотоальбомом в бордовом бархатном переплете, постукивал пальцем по потрескавшейся фотографической карточке, вдохновенно рассказывал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});