— Вы что на дачу на такси ездите?
— Да нет, конечно. Я же деньги не печатаю, поздно было, на автобус опоздала, а тут к соседям машина подъехала, там дача главбуха с кирпичного завода. Она часто на такси раскатывает.
— Не беспокойтесь, нашли вашего таксиста.
— А толку-то что? Сидит он уже в кабинете инспектора розыска. Да только мне сказали, что шансов вернуть цепочку мало. Шельмец не признается, что вернулся на дачу. И соседи ничего не видели. Конечно, какое им дело до меня? У них забор высоченный и музыка играет. Ничего не видят вокруг себя, на простых людей им начхать…
Витя уже замолчал и не встревал в монолог. Наконец смог кое-как собрать отпечатки экспрессивной дамы в одну кучу на листочке и отпустил ее. Та, охая и ахая, вышла в коридор и направилась в туалет отмывать руки, которые по черноте своей напомнили руки Алексея Стаханова, только что вышедшего из забоя. Легенда был мужик. Жаль, что спился и умер в прошлом году в психбольнице. Как говорят, подскользнувшись на яблочной кожурке, ударившись головой. Глупая смерть героя.
— Что за история с таксистом? — поинтересовался я у Вити.
— Непонятная, — развел тот руками. — У потерпевшей на даче ночью кто-то разбил окошко на веранде и, как она утверждает, стащил цепочку, что лежала на столе.
— Так это не обязательно таксист мог сделать. Любой, кто увидел цепочку через окно, мог такое провернуть, — предположил я.
— В том-то и дело, что не любой. В помещение никто не проникал, а украшение не видно с улицы. Занавески там. Получатся, что стекло выставили в аккурат в том месте, где стол стоял. Там только руку протянуть. Таксиста вчерашнего быстро нашли, да только он в отказ пошел. Я пальчики с осколков стекла изъял, но не его это, посмотрел уже.
— Чтобы стекло разбить необязательно его лапать.
Витя кивнул на бланк дактокарты с отпечатками толстых пальцев. В строке анкетных данных значилось: “Кузькин Евгений Прохорович, 12.04.1936 года рождения":
— Опера сказали, что калач он тертый, шансов расколоть нет. Ранее судимый к тому же.
— А пальцы тогда на осколках чьи?
— Да потерпевшей скорее всего. Хотя божится, что ничего не трогала. Мол, фильмы про милицию смотрит и знает, что до приезда сотрудников нельзя улики лапать. Но все потерпевшие так говорят. Многие просто не помнят, что и когда трогали. Возбуждение у них. Сколько раз так в моей практике было. Приезжаешь на место, след отличный изымешь, радуешься, что хорошо отработал. И потерпевшие мамой клянутся, что и близко к этому месту не подходили. Начинаешь проверять и — бац! Финита ля комедия! Бесполезные следы!
— Ясно, — я взял дактокарту Кузькина. — Одолжишь на десять минут.
— Зачем?
— Мысль одна есть… Ты уже сообщил операм, что пальцы не подозреваемого на осколках?
— Нет еще, вот как раз собирался сходить, сказать. Они моего результата ждут.
— Могу сходить. Хочу по управлению пробежаться, фототаблицы невостребованные раздать, заодно и в розыск заскочу. Какой кабинет?
— Восьмой, второй по коридору справа. Сегодня Погодин дежурит, прыщавый такой.
— Знаю, — кивнул я. — Недавно устроился, а уже самостоятельно в сутки ходит. Зеленый еще. Такой точно таксиста не раскрутит.
— А ты что так переживаешь? — Витя прищурился, его глазки-бусинки уставились на меня с любопытством енота.
— Так сам же слышал, память же по покойному мужу, — соврал я и не стал говорить, что чуйка оперская гложет, и страсть, как охота раскрыть плевое дело. Тряхнуть стариной и вспомнить молодость (хотя скорее “старость”).
— Да у таких целые шкатулки памяти. Золотых безделушек столько, что магазин ювелирный можно открывать. Перебьется. Одной цепочкой больше, одной меньше.
— Злой ты Витя, поэтому тебя никто не любит, — улыбнулся я.
— Так я же привык, — незлобливо ответил тот. — Все по-честному. Я никого не люблю и меня никто не жалует. Так жить проще…
Взяв дактилокарту, я уединился в одном из пустующих кабинетов экспертов (один из сотрудников был в отпуске, другой после суток).
Своего кабинето-места у меня, естественно, не было. Приходилось перебиваться печатными машинками временно отсутствующих коллег. Иногда уже приходилось печатать простенькие справки за подписью криминалистов и другую бумажную волокиту клепать, которую на меня пытались постоянно свесить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
От такой работы слишком не отбрыкивался, но и много на себя не брал. Фотки печатать целыми днями, да пальцы катать — занятие рутинное. Лучший отдых, как говорится, это смена деятельности. Вот как женщины отдыхают — устала посуду мыть, можно отвлечься и полы подтереть или уроки с ребенком поделать. А можно играючи и приготовить что-нибудь вкусненькое или просто на все забить и обвинить во всем мужа… Мужики же виноваты, что им приходится одновременно делать сразу три дела: телевизор смотреть, пиво пить и за «Зенит» или «Спартак» болеть.
Вставил листок в неуклюжую пишущую машинку с надписью “Башкирия”. Копирку не стал подкладывать. Документ будет в одном экземпляре, не как всегда.
Положил перед собой дактокарту и, подглядывая в нее, набил текст. Пять минут и готово. Вытащил листок, поставил внизу закорючку и шлепнул печать экспертного отдела. Документ выглядел солидно и правдоподобно. С таким хоть в суд.
Кабинет с дежурным опером нашел быстро. Вошел без стука. С Погодиным раньше пересекались и были знакомы.
— Привет, Андрюха, — кивнул он мне. — Что там по пальчикам? Витя должен был исследование провести. Не в курсе?
— В курсе, — ответил я, многозначительно перебирая в пальцах Филькину грамоту.
Перед столом молодого опера на стуле чванливо развалилось тело в спортивном костюме модного красно-белого цвета. ГДР-овский, наверное.
На холеной морде щетина клочками, на макушке кепка а-ля Никулин. Тело через губу подало голос:
— Начальник, если других предъяв нет, то отпускай. Пропуск подпиши. Говорю же, не знаю я ни про какую цепочку. Тетку подвозил, не спорю. Потому и следы машины моей там. Увез ее домой и все…
— А, по моим сведениям, вы больше никого в тот вечер не подвозили, — молодой опер с надеждой выдал последний аргумент.
— Ну так правильно. Конец смены был.
— Диспетчер таксопарка сказала, что машину вы поставили в бокс около двенадцати ночи, а потерпевшую вы подвозили около одиннадцати. Где вы были почти целый час?
— Так в пару магазинов заскочил дежурных. Купил закуски и коньяка на выходные. У меня в субботу день рождения будет. С паспортом сверь, начальник. Праздник у меня скоро.
— Похоже, что не скоро Кузькин, у вас праздник будет, — удачно вмешался я в разговор и положил перед ним бумажку.
Тот с удивлением уставился на справку, в которой говорилось о том, что экспертом-криминалистом лейтенантом милиции Пупкиным (фамилию свою не стал ставить, если уж липа, то на сто процентов пусть будет липой) проведено дактилоскопическое исследование осколков стекла, изъятых тогда-то по такому-то факту. В результате исследования на одном из осколков обнаружен след большого пальца правой руки гражданина Кузькина Евгения Прохоровича, 12.04.1936 года рождения. Получите, распишитесь…
Таксист замер. Прочитал еще раз. Вцепился в бумажку, будто собирался ее съесть, как фальшивомонетчик купюру. Снял кепку и вытер ею лоб.
Опер забрал у него справку, тоже пробежал глазами и посмотрел на меня:
— Отлично! Пальчики Кузькина! У вас новый эксперт? Кто такой Пупкин?
— Новенький, — кивнул я, тихо про себя матеря нерасторопного опера (чуть контору не спалил, мог бы и мозгами маленько раскинуть). — Перевелся недавно. Из Москвы. Лучший спец по пальчикам.
— Ну что, Кузькин? — опер торжествующе уставился на подозреваемого, тряся перед его мордой Филькиной писулькой. — Признаваться будем? Хотя мне твои признания уже ни к чему. Против криминалистики не попрешь! Видал, что наука говорит? Для суда железное доказательство. Куда цепочку дел, ворюга? Лучше говори! Содействие следствию зачтется.