Читать интересную книгу Почему Вселенная не может существовать без Бога? Мой ответ воинствующему атеизму, лженауке и заблуждениям Ричарда Докинза - Дипак Чопра

” Попытайтесь постичь нашими ограниченными средствами тайны природы, и вы обнаружите, что за всеми видимыми законами и взаимосвязями остается что-то неуловимое, неосязаемое и необъяснимое. Благоговение перед этой силой, находящейся выше всего, что мы в состоянии понять, и есть моя религия. В этой мере я действительно религиозен.

Этот комментарий предлагает множество возможностей. Он поддерживает ту идею, что современный человек в своих поисках Бога не должен цепляться за старый образ седого патриарха, сидящего над облаками на троне. Эйнштейн, естественно, за этим Богом не гнался. Он искал Бога, скрывающегося за завесой всех материальных явлений. И ключом в этих поисках был термин субтильность. Как и все ученые, Эйнштейн исследовал материальный мир, но, в отличие от них, он заприметил некий неуловимый, очень субтильный регион бытия. Заметьте: он не заявлял, что его религиозные убеждения зиждутся на вере. Нет, здесь было задействовано чувственное восприятие, а открытием ведал ум.

Эйнштейн сделал смелый шаг: он попытался понять, охватывает ли единая реальность обе движущие силы – веру в высшую реальность и стремление объяснить природу посредством законов и процессов, которые действуют независимо от духа. Время, пространство и гравитация не нуждаются в Боге, и все же без Бога Вселенная кажется беспорядочной и лишенной смысла. Эйнштейн объяснил эту дихотомию изречением, ставшим знаменитым: «Наука без религии хрома. Религия без науки слепа».

Еще одно из его знаменитых изречений касается сознания: «Религиозная наклонность таится в живущем в человеке смутном сознании того, что вся природа, включая и самих людей, – это не игра случайностей, а работа законов, что у всего бытия есть некая фундаментальная причина». Здесь главная мысль – об упорядоченности природы. Эйнштейн не мог поверить, что окружающая нас замысловатая красота возникла случайно. Он всю свою жизнь боролся против случайной Вселенной, объясняемой с позиции квантовой механики. Однако, даже не понимая того, что он имел в виду, общественность все же встала на его сторону, когда он сказал: «Как бы то ни было, я убежден, что Бог не играет в кости со Вселенной».

Что мне по душе в процитированном высказывании, так это проходящая фраза: «…вся природа, включая и самих людей». Отдельные ученые, в том числе и такие именитые скептики, как Докинз, делают ошибку, полагая, что люди стоят вне природы и смотрят на ее творения со стороны, как это делают дети, прижав свои носы к стеклянной витрине кондитерской. Они считают доказанной объективность того рода, что квантовая физика была упразднена почти столетие назад. Наблюдатель играет активную роль в том, что он наблюдает. Мы живем во Вселенной, которая является нашим соучастником.

За покровами чисто научной аргументации Эйнштейн прозрел двусмысленность ситуации, в которой находится человек. Наше «смутное сознание» чего-то, находящегося за пределами видимой Вселенной, ставит нас в странное положение. Чему мы должны верить – сознанию или объективным фактам? Сама наука родилась в «смутном сознании», если уж на то пошло. Вместо того чтобы принимать мир, состоящий из зримых и осязаемых предметов, сотканный из звуков, вкусов и запахов, научный ум проникает за видимость вещей. «Вероятно, там действуют невидимые законы, – думает он. – Возможно, и Божье творение подчиняется этим законам. Возможно, Он даже хочет, чтобы Его дети открыли эти законы как признание своего благоговения перед Творением».

Мы не должны забывать, что Коперник, Кеплер и Галилей вынуждены были в одиночку бороться с верой в эпоху, когда вера значила всё; они были людьми этой эпохи и одновременно пионерами новой. Религия определяла участие и место каждого человека во Вселенной. Первое правило гласило: над видимым миром один Бог. Требовалась внутренняя борьба, чтобы переключиться и сказать: над видимым миром одна математика, поскольку, когда вы совершенствуете математику, вы совершенствуете законы природы, которые действуют согласно математике. Это скользкий склон. Внезапно вам в голову начинают приходить странные мысли, которые раньше вам и не снились. Вероятно, Бог тоже подвластен этим законам, раз Он не может одолеть гравитацию. Или это все игра, и Бог только прикидывается беспомощным? Решив, что Вселенная будет управляться механически с заранее рассчитанной математической точностью, Он смог бы опрокинуть всю эту машину, если бы захотел.

Поиски, которые предпринял Эйнштейн, велись в большинстве своем в том же самом мире. Он не смог объяснить, что лежит за пределами времени и пространства, – математику времени и пространства он двинул так далеко, что дальше некуда, – но он не сделал грубой ошибки и не отверг свое «смутное сознание» высшей реальности как атавистическое суеверие. В то время эта двусмысленность доводила до отчаяния многих людей. Докинз прав, когда заявляет в своей книге, что и верующим и атеистам нравится и так, и эдак склонять противоречивые высказывания Эйнштейна о Боге. Все, чего они хотят, – чтобы этот величайший мыслитель человечества дал им определенные ответы.

Один известный раввин послал Эйнштейну сердитую телеграмму: «Вы верите в Бога? Остановитесь. Ответ оплачен. Пятьдесят слов». Эйнштейн ответил: «Я верю в Бога Спинозы, который открылся в законопослушной гармонии всего сущего, но не в Бога, который заботится о судьбе и делах человечества». Находясь под влиянием свободомыслящего голландского философа Спинозы, он пленился той возможностью, что материя и сознание образуют одну реальность и что Бог, этот Высший Разум, наполняет эту реальность. Он высоко ценил Спинозу как «первого философа, который рассматривал душу и тело как одну, а не две различных ипостаси».

В зрелые годы Эйнштейн отринул персонального Бога, поднявшись выше ограничений иудео-христианской традиции. Но не полностью. Когда ему было пятьдесят, один журналист, бравший у него интервью, спросил ученого, повлияло ли на него христианство, на что тот ответил: «Я еврей, но я восхищаюсь светлым образом Назарянина». Немало удивленный, журналист спросил Эйнштейна, верит ли он, что Христос действительно существовал. «Несомненно. Невозможно читать Евангелия, не ощущая реального присутствия Иисуса. Его личность лучится в каждом слове. Ни один миф не наполнен такой жизнью».

При этом сам Эйнштейн шел к духовности гораздо более светского характера, чем это предполагает данный комментарий. Не говоря этого вслух, он живо откликался на ту печальную статистку, согласно которой миллионы людей оказались жертвами Первой мировой войны и Великой депрессии – величайших бедствий, в которые вселюбящий Бог и не собирался вмешиваться. Взгляд Эйнштейна на Бога со временем менялся от более материального к более возвышенному: это был незримый Бог, имперсональная сущность, скрывавшаяся за маской материи. Что касается Вселенной, наделенной разумом, недоступным человеческому, то Эйнштейн весьма осторожно высказался в том роде, что подобная Вселенная «великолепно устроена и подчиняется определенным законам», которые люди пока что понимают весьма смутно. Он заявил, что не верит ни в бессмертие («Для меня достаточно и одной жизни»), ни в свободную волю, ибо законы, управляющие человеческой судьбой, так же жестки и неумолимы, как и законы физические.

Он так и не нашел того, что искал, – обоснованной нерелигиозной духовности. Во многих отношениях она и сегодня остается для нас только надеждой. Подобная духовность глядит на бытие без предубеждений, позволяя Богу и разуму сосуществовать мирно, без борьбы. Как? Эта связь на уровне ума. Высшая цель, по признанию самого Эйнштейна, заключалась в том, чтобы понять Божий ум. Но для этого нужно сначала объяснить ум человеческий. В конце концов, наш ум – это фильтр, через который мы воспринимаем реальность, и если этот фильтр поврежден или неверно понят, у нас нет никакой возможности постичь ум Бога. Или мы мыслим, как Он, или Он мыслит, как мы. Если неверно ни то, ни другое, связи между нами быть не может.

Как поводырь в стране религии и науки Эйнштейн превзошел Докинза во всех отношениях. Без тени высокомерия Эйнштейн писал: «Что отличает меня от большинства так называемых атеистов, так это чувство невероятного восхищения непостижимыми тайнами гармонии космоса». (В своей книге «Бог как иллюзия» Докинз ничего не говорит о духовном пути, пройденном Эйнштейном, вероятно, чтобы не нарушить правило довольно свободного и прихотливого подхода к истине.) Для меня наиболее привлекательной чертой Эйнштейна служит его восхищение тем уровнем творения, которое для нас недостижимо. Это то незримое место, где начинается чудо. В его символе веры от 1930 года «Во что я верю» мы находим такое высказывание: «Чувствовать, что за пределами того, что может быть познано, существует нечто, чего наш ум не в состоянии постичь и чьи красота и одухотворенность касаются нас лишь опосредованно, – это и есть религиозность». Высказывания, подобные этому, открывают путь широкому, непредвзятому взгляду на духовный поиск. В этом смысле Эйнштейн стоит гораздо выше упрямых научных скептиков, которые просто отбрасывают за ненадобностью персонального Бога, оставляя на Его месте стерильную пустоту.