И занимался дружок мой, мало сказать – со старанием. Со злым упорством. Да так, что через неделю-другую наговоры у него получаться стали. Пусть самые простые, через два раза на третий, но получались. Правда, Севке этого мало было. Он хотел непременно меня превзойти. И невдомёк было глупому, что ему от Сварога свой особый дар положен. Лучше него никто чужие чары распознать не умел.
Через это его умение мы себе после неприятности и нажили. Но это я уже вперёд забегаю. А пока – обо всём по порядку…
Глава четвёртая,
о начале странных событий повествующая.
Окончательно поняли мы, что признали в нас слободские истинных мастеров, когда в избу заявился дед Радим – первейший в Ведьминой слободе самогонщик. Нет, вы не подумайте чего зазорного! Не зелье дурманящее дед гнал. Совсем иным он промышлял.
Я уже говорил раз про живую воду – вещь в любом чародействе крайне необходимую. У нас в Беловодье с ней никаких трудностей не случалось. Из-под Гром-Камня ключ бьёт. Подходи к нему спокойно и набирай воды, сколько тебе потребно. Хоть и убеждал заезжий столичный волхв, дескать, не хороша у нас живая вода, чистоты должной в ней нет, простой народ ею пользовался и нахваливал.
Иначе в Старгороде. В заповедной роще Индрика-Зверя тоже животворный источник из сырой земли вытекает. Только роща эта ещё прежним князем боярскому роду Тыриных-Заховайских за услуги Отечеству в вечную собственность отдана. И никого те бояре к источнику не подпускают. А живую воду в город купцы иноземные привозят и за немалую цену продают – по пять гривен за ведро. Притом, что добрый конь лишь чуточку дороже стоит – семь-восемь гривен, а корова – и вовсе дешевле. Кто ж такую цену осилит? Только сам Великий Князь. Но с ним-то как раз Тырины своей водой делятся без скупости.
А волховать в Старгороде издревле привыкли не раз в месяц по большим праздникам, а каждый день. И что ж теперь – всему городу по миру пойти или вовсе от чародейства отказаться? Вот и приноровились старгородские умельцы с помощью хитроумных устройств из обычной водицы живую добывать. Слабенькая получается водичка, в пять раз больше приходится её на каждую ворожбу изводить. Так ведь и стоит она у кого – три шеляга за ведро, а у деда Радима – и вовсе два. Как ни считай, всё дешевле выходит, чем на торжище покупать.
Радим, хоть и продавал свою воду по меньшей цене, чем остальные, в накладе не оставался. Потому как в его приборе чан был куда вместительней, чем у прочих умельцев. А значит, и производил больше. К тому же, товар свой осмотрительный дед сбывал только людям проверенным, которые языком трепать понапрасну не станут. Спокойствие дороже прибытка.
И вот теперь сей сосуд чудодейственный у деда Радима поломался. Заливаешь в него обычную водицу – и обратно такая же выходит. Совсем опечалился дед. И ему ущерб немалый, и слободским без его самогона тяжко. Уж он и сам голову ломал, и других самогонщиков в избу приводил – никак поломку не определить. От отчаяния он к нам и пришёл.
Вернее, не к нам, а всё ж таки к бабке Милонеге. С её слов мы о дедовом лихе (а по правде сказать, так и о промысле его тайном) и узнали. Сам дед Радим бить челом безусым отрокам посчитал невместным и в нашу сторону даже глазом не повёл.
– Вы уж, сынки, не серчайте на него! – увещевала нас после хозяйка. – Дуреют мужики к старости. Гордость беспричинная мешает им добрым людям поклониться. Кабы одному Радиму то было надобно, я бы вас, соколики, и не беспокоила. А тут – всей слободе услужение окажете.
Переживала наша бабуля напрасно. Мы отказываться и не помышляли, а лишь порадовались заданию многотрудному. Порешили идти к деду всей артелью. Без бабки Милонеги зловредный старик нас и на порог не пустит. Да и мне при ней думается легче, покойнее. Могла бабка и советом помочь дельным. Что ни говори, а ведьма она была искуснейшая.
По её слову на дело двинулись поздним вечером. Всё ж таки, дело тайное. Прознает мытарь про прибор самогонный – и деда под острог подведём, и самим несладко придётся. А потому следует держаться подальше от глаз любопытных, да недобрых.
Перед самым уходом зазвала нас бабка к себе в кладовку.
– Послушайте меня, соколики, – зашептала она с самым что ни на есть заговорщицким видом. – Непростую загадку вам дед Радим загадал. Уж и до вас приходили к нему охотники. Бились, бились, да так ничего и не удумали. Боюсь я, как бы и вы не осрамились.
– Да что ты, бабушка! – тут же взвился Севка, гордо расправил хилые плечи и пребольно стукнулся затылком об низкую притолоку. После какового несчастья перечить хозяйке вмиг передумал.
– Ты не ерепенься, а лучше слушай, что тебе говорят, – наставительно сказала ему бабка, вытаскивая с заставленной всевозможными горшочками и пузырьками со снадобьями маленькую бутылочку из зелёного стекла. – Я вот что решила. Дам-ка я вам выпить настоя Перунова корня. От него все чувства обостряются, голова яснее становится. Глядишь, и вам он на пользу пойдёт. И сама с вами выпью. Сможем мы тогда беззвучно одними мыслями переговариваться.
Мы, конечно, зелья бабкиного отведали. Не то, чтобы сильно на него надеялись, а так, для храбрости.
Об одном нас хозяйка забыла предупредить. Что не только мысли друг друга мы будем понимать, а и всех остальных – соседей, запоздалых прохожих и даже домашней скотины. И потому, пока мы добрались до Радимовой избы, я успел узнать, что тётка Найдёна опять забыла подоить корову, что подлые коты с Кривого переулка ни за что, ни про что ободрали толстому Мырлыке уши, и под каким кустом зарыта вкусная сахарная косточка. Оставалось надеяться лишь на то, что сквозь толстые стены избы чужие мысли проникнуть не смогут.
Долго ли, коротко ли, но добрались мы до места. Дед Радим нас у калитки поджидал. С бабкой поздоровался, а нам едва головой в сторону двери кивнул. Заходите, мол, раз пришли. Изба дедова снаружи больше на лесную землянку походила. Сама низенькая, окна маленькие, односкатная крыша сверху дёрном обложена.
– А чего ж ты хотел, милок? – возник прямо в моей голове насмешливый голос. – Радим-то наш из лешаков будет. Али не знал?
Я растерянно оглянулся. В избу мы уже вошли, и я надеялся, что мыслей чужих, посторонних, больше слышать не буду.
– Да я это, Емелюшка, я! – улыбнулась мне бабка. – Мысленно с тобой говорю, как обещала.
– А меня ты слышишь, бабушка? – без слов спросил я.
– А чего ж не слышать! Чай, не за семь вёрст друг от дружки находимся.
– Да ладно вам о пустяках говорить! – вмешался так же беззвучно Севка. – Расскажи-ка лучше про деда. Как это – из лешаков?
– А так это! – передразнила старушка. Хотя, может быть, не такая уж и старушка. Мысленный голос у бабки Милонеги был молодой, задорный, звонкий. Чуть ли не девичий. – Лет пятнадцать назад, а то и боле, пришёл Радим в Старгород из Древнего бора. Не своей волей пришёл – его собратья-лешаки к князю по какому-то важному делу послали. Только поручения этого дед выполнить не сумел, а назад возвращаться остерёгся. У них, лешаков с ослушниками скоро разбираются. Выгонят из общины или отправят на болото поляны клюквенные от кикимор охранять. И придётся тогда целыми днями по кочкам скакать, нарушительниц вылавливать, а потом ещё и жалобы кикимор тех на жизнь их горемычную выслушивать. Тут через неделю с тоски волком завоешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});