Однажды, после Праздника Святого Джузеппе4 их пригласили на маскарад.
Они редко выходили вместе, зная, что и так о них ходят скверные сплетни. В Венецию на маскарад решено было ехать порознь. Дида месяц выбирала костюм для праздника. А Никколо заблаговременно решил нарядиться Дон Кихотом (ему был близок этот образ). В отличие от него, Дида держала в секрете образ для маскарада, так что, собираясь туда, Никколо не знал, в каком наряде появится прекрасная блондинка.
Настал торжественный день.
В одиннадцать ночи, за час до начала торжества, у Здания Собраний творилось что-то невероятное: коляски, экипажи теснились на площади Венеции, выстраиваясь в длинные вереницы. Стояла свежая весенняя прохлада. Ночное небо, украшенное яркими звёздами, манило взмыть ввысь.
Никколо прибыл в экипаже раньше своей возлюбленной, в праздничном наряде Дон Кихота и в маске, напоминающей шлем. Статный, худощавый, с длинными тёмными волосами – он выглядел как истинный Рыцарь печального образа. Поверх костюма был накинут тёмно-бордовый плащ, край которого юноша намотал на руку. Никколо поднялся по украшенной гирляндами, широкой мраморной лестнице. Перед ним открылся длинный холл, ведущий в танцевальный зал грандиозных размеров, из которого множество дверей вели в сад с причудливыми фонтанами и беседками, обвитыми диковинными цветами. Никколо встретил в холле друзей из Генуи и присоединился к их компании, не переставая искать глазами Дидону, от сутолоки у него даже закружилась голова. Вокруг разряженная публика шумно веселилась, ожидая начала праздника. Ровно в полночь торжественно заиграл оркестр, начались танцы.
За десять минут до начала праздника в крытой карете приехала Дидона. Её сопровождала служанка, паж и усатый кучер в богатом шёлковом камзоле. Она была в наряде Медеи – дочери царя славной Колхиды. Дида изменилась до неузнаваемости: в высоком чёрном парике, с буклями и длинными локонами на затылке и в золочёной маске, усыпанной разноцветными блёстками, закрывающей всё лицо. Тёмно-синее с золотом платье с изящными складками подчёркивало её точённую миниатюрную фигуру. Широким мохнатым веером она, прикрывая шею и декольте, в сопровождении служанки и пажа поднялась в танцевальную залу. Там, в толпе танцующих, Дида увидела своего садовника. Он так изящно вёл партнёршу в танце, что та просто таяла от его взгляда, открыто кокетничала с ним, а он что-то нашептывал незнакомке на ушко.
«Ах, так-то себя ведёт господин садовник в моё отсутствие! Ну, ну… О, погоди, что я с тобой сделаю!» – ревниво возмутилась про себя опасная царица. Дида заносчиво вскинула головку и, в сопровождении мальчика-пажа и служанки, прошла в противоположный угол залы.
Когда закончился танец, и кавалеры вернули дам на место, она как можно ближе подошла к Дон-Кихоту, делая вид, что общается со знакомыми гостями так, чтобы Никколо обратил на неё внимание. Они встретились глазами, и Никколо обжёг огненный взгляд её зелёных глаз. Дида сделала ему знак и выбежала в сад. Дон-Кихот поспешил за ней, но нигде поблизости не нашёл незнакомой брюнетки. Он прошёл к ближайшей беседке, заметил её внутри и, когда вошёл, длинноволосая брюнетка стояла спиной к нему, прикрываясь веером. Никколо приблизился и тут знакомый запах сандалового веера, незримо напомнил о даме его сердца. Она, не поворачиваясь, заговорила томным голосом:
– Вам нравится?.. Здесь весело, не правда ли?
– Да, очень красиво и празднично.
– Но почему вы в одиночестве? Я заметила, у вас нет пары.
– Как вы наблюдательны, сеньора.
– Я слышала, скоро начнётся фейерверк, хотите посмотреть, я очень люблю это зрелище! – воскликнула Дида, искоса наблюдая его реакцию на намёк вместе полюбоваться на феерическое действо.
– С радостью бы отправился с вами, сударыня, но я жду свою возлюбленную и не могу отлучаться далеко от главного входа. Искренно сожалею, – добавил Никколо и, раскланиваясь, удалился.
Рыцарь печального образа не мог заметить яркого румянца, залившего щёки Дидоны при слове «возлюбленная». Она никак не ожидала услышать такого открытого признания из уст своего кумира. Дида тут же разыскала пажа и служанку, и поспешила обратно домой.
Никколо всю ночь провёл как на иголках, маскарад был ему не в радость, танцы не развлекали. Он так и не дождался прихода Дидоны, утомился искать её среди танцующих пар, в саду, у фонтанов. Он обошёл все беседки и в четыре утра, расстроенный уехал домой. По дороге, гадая о причине отсутствия Диды, он уснул в карете. Кучер разбудил, когда довёз до места. В замке Никколо поинтересовался у прислуги, дома ли госпожа. К его удивлению ему ответили, что сеньора неважно себя чувствует, давно почивает в своих покоях. Никколо очень удивился, но решил подождать до утра, то есть до полудня.
Проснулся поздно. В голове – туман. Никколо нехотя оделся и спустился в гостиную. Но Диды дома не оказалось, служанка сказала, что сеньора уехала на ярмарку. Никколо позавтракал и отправился в сад. Лишь только рядом с природой он мог отвлечься от охватившей его грусти.
«Неужели, нет никакой надежды на ответное чувство со стороны моей феи? А может, я уже опоздал, и её сердце принадлежит другому?» – думал он.
Дидона приехала домой с компанией гостей. Хозяйка предложила всем расположиться в гостиной. Среди них был её давний знакомый – молодой граф Джузеппе Парелли, который давно был влюблён в Диду. Но Никколо ещё не успел с ним познакомиться и даже не подозревал о тайных воздыхателях. Серьёзный претендент: у Парелли было весомое преимущество – он был дворянином в десятом поколении.
И так, гости вели непринуждённую беседу. А Дидона сидела в кресле со своей любимицей, левреткой Долли. Избалованная собачка очень любила сладости и везде сопровождала свою благодетельницу. В дверях неожиданно появился Никколо в рабочей одежде, испачканной землёй.
– Как ярмарка, моя госпожа? – спросил Никколо, утираясь грязным рукавом.
– У вас, что и к садовникам либеральное отношение? – высокомерно спросил Джузеппе у хозяйки.
– Ну что вы такое говорите, сударь, ведь это же известный скрипач – Никколо Паганини!
– А я что-то не слыхал о таком музыканте! – скривив лицо, ответил граф.
– Простите его, маэстро Паганини! Он даже не знает, чем отличается виолина от виола да гамба, – вступилась молодая дама с пышными огненными волосами. – А я вас сразу узнала. Мы с отцом в прошлом месяце были в Генуе на вашем концерте, был полный аншлаг. Все говорят, что вы – гений, а инструментом владеете словно дьявол. Вы не представляете, господа, какие звуки извлекает из обычного дерева этот человек! Вы ещё и на гитаре прекрасно играете, сударь? – вставила худенькая шатенка.
– Да, вы правы, я – король скрипки, а гитара – моя королева, – лихо парировал Никколо.
В непринуждённой беседе наступила длительная пауза.
– Простите, сеньоры, я пойду, переоденусь, – сказал Никколо, учтиво раскланялся и поспешил в свою комнату.
– Какой резвый! Это – ваш протеже? – обратился граф к Дидоне.
– Что вы, как раз напротив. Это я имею честь принимать у себя такого известного музыканта.
Граф прикусил язык.
– Он – просто прелесть! Чудо в рыцарском шлеме! – восхищённо воскликнула шатенка, и её удлинённое лицо расплылось в улыбке удовольствия.
– Ах, какая самоуверенность! – фыркнул молодой усатый щёголь в жабо, – Изабель, не стоит так восхищаться самовлюблённым музыкантишкой, – тихо мурлыкнул он, прильнув губами к руке шатенки.
– Дорогой, вы не правы. Даю руку на отсечение, годик, другой и вы убедитесь в величии его таланта, – понизив голос, возразила Изабель.
– Милая, мне жаль твою прелестную ручку.
– А я думаю, – вмешался скромно, но со вкусом одетый светловолосый юноша, – что маэстро Паганини как композитор будет скоро забыт, по той простой причине, что его сложнейшие произведения никто кроме него самого не сможет исполнять. Он – гений импровизации. Надо отдать ему должное – в исполнительской деятельности Паганини достиг недостижимых высот. А ведь он так молод, настоящая слава у него ещё впереди.
Прошло два месяца. За это время маэстро много выступал в разных залах Италии. Популярность его росла с каждым днём. Он с упоением продолжал сочинять свои каприсы, которые приобретут в будущем мировую известность. Если б он знал, что в будущем этими сочинениями будут восторгаться лучшие скрипачи всего Мира, из «Каприсов» будут делать многочисленные переложения для других инструментов, другие композиторы будут цитировать темы его «Каприсов» в своих произведениях, делать обработки.
Отношения между ним и Дидой приобретали всё большую теплоту. Он часто играл на её гитаре, сочиняя произведения в её честь. Однажды, после очередного концерта, Никколо признался Дидоне, что посвящает ей свои «Капричио». На что она ответила: