— Не пугайтесь, господин граф! — ответил немецкий дворянин. — Я вовсе не хочу, чтобы первая дуэль господина де ла Герш стала последней!
Уже через секунду они скрестили шпаги. Несмотря на бахвальство, г-н де Паппенхейм с первого выпада понял, что имеет дело вовсе не с посредственным противником. Дважды тот едва не поразил его. Немецкий граф насупил брови, и на бледном лбу его проступили два красных скрещенных меча. Он собрался с силами и, употребив максимум изворотливости, вел бой осторожно, как вдруг его рапира со всего маху ударила Арма на-Луи по руке.
Выскользнув из руки г-на де ла Герш, шпага покатилась по паркету.
— Извините меня, — сказал г-н де Паппенхейм, — боюсь, я вас утомил.
Побежденный, к тому же на глазах Адриен, Арман-Луи готов был провалиться сквозь землю. Он уже вновь протянул руку к стене, чтобы схватить другое оружие, но г-н де Шарней жестом остановил его:
— Довольно! — сказал он.
Взгляды графа Годфруа и Армана-Луи встретились: один надменный, другой — полный желания отомстить. Но граф Паппеншхейм уже наклонился и, подняв шпагу соперника, не сумевшего удержать её, протянул ему грациозным движением.
— Вы усвоили то, чему учат в школах, — сказал граф, но вам не хватает знаний, которые можно получить только на полях сражений.
— Господин граф де ла Герш, его отец, отлично владел шпагой, и Арман-Луи научится, уверяю вас, — гордо сказал г-н де Шарней.
— Желаю ему этого и надеюсь на то, — ответил немецкий граф, смерив взглядом кузена м-ль де Сувини.
Подавленный, Арман-Луи медленно удалился из галереи. Он задыхался от бешеного стука сердца. Когда он вышел из замка, из его глаз выкатились две слезы.
— Как он смотрел на нее, как улыбался! Наступит день, когда я рассчитаюсь с ним, — тихо проговорил он.
Легкие шаги, скрипнувшие по песку подъездной дороги, заставили его вздрогнуть.
Перед ним стояла Адриен.
— Не надо так расстраиваться! Я ненавижу его так же сильно, как ты! — сказала она.
Впервые м-ль де Сувини говорила с Арманом-Луи на ты. Побежденный оттаял наконец душой: он взял маленькие руки Адриен в свои и прижал к губам:
— Нет, я больше не буду плакать, — воскликнул он. Ты любишь меня — и я буду достоин тебя!
Сердце Армана-Луи было настолько истерзано, что оставаться спокойно на одном месте он не мог. Зная, что Рено ушел на охоту вместе с Каркефу, он решил присоединиться к ним в вересковых зарослях.
— Эй, гугенот! Ты пришел исповедаться? — язвительно крикнул Рено, ещё издали увидев Армана-Луи.
— Почти, — ответил Арман-Луи.
— Начинай, я слушаю! — сказал Каркефу, всегда позволяющий себе вольности, и бесцеремонно растянулся на траве.
Ничего из того, что произошло за эти несколько дней в замке Гранд-Фортель, г-н де ла Герш не утаил от своего друга. Рено цвел от удовольствия. — Говоришь, что иностранец, которому вы оказываете гостеприимство, слишком наглый? спросил Рено.
— Наглый, как наемник.
— И он положил глаз на мадемуазель де Сувини?
— Да. И если бы она была из головешек, то занялась бы пламенем от его взглядов.
— И что ж, у него большая свита?
— Двадцать негодяев, столько же всадников, сколько вооруженных людей или лакеев, — выпалил он витиевато, в манере, которую они выдумали ещё детьми.
— Отлично! — выкрикнул г-н де Шофонтен, потирая руки.
— Вот как?! С такими-то словами утешения ты обращаешься ко мне? Я рассказал тебе о своих печалях, а ты раду ешься?!
— Черт возьми! Так ты ничего не понял? То, чего нам не хватало для полного счастья, теперь у нас есть! Этот г-н де Паппенхейм, этот граф Годфруа, как ты его называешь, для нас он — приключение верхом на лошади, приключение, в котором мы будем участвовать, вооружившись с головы до ног! На конец-то я дождался его! Это случилось, как это хорошо! Я благодарю Бога, покровителя Фехтования, которому я молился последнее время.
Арман-Луи посмотрел на друга с изумлением.
— Не удивляйся! — продолжал свою мысль Рено. — Этого Бога придумал я сам для своих собственных нужд. И я взвывал к нему с утра до вечера, потому что другие боги, по-моему, слишком миролюбивы. И он услышал меня!
— И чем же твой Бог Фехтования поможет мне?
Рено взял г-на де ла Герш за руку.
— Я давно заметил, что в твоих рассуждениях мало логики. Ты не понимаешь, что все в этом мире связано, и ты не видишь этой связи. До сих пор обстоятельства складывались таким образом, что ты был счастлив. Счастье убаюкивало тебя: ты спал в Гранд-Фортель, и всё спало там. Но однажды вечером в непогоду туда пришел человек, мужчина, — и тотчас в Гранд-Фортель всё пробудилось и все пробудились — все ссорятся, ревнуют, ненавидят, даже дерутся, короче говоря, ожили. В жизни такое случается, Дъявол придумал это, чтобы она не была монотонной. А когда появляется путешественник с внешностью, которую ты мне описал, все осложняется. Но ты учти: богач, иностранец, мерзавец, каковым ты представил мне Паппенхейма, да ещё и в сопровождении банды негодяев — это означает, что он не уедет из Гранд-Фортель, не прихватив с собой сувенир на память.
— Какой сувенир?
— О черт! Ну конечно же, мадемуазель де Сувини!
— Что ты такое говоришь?
— Правду. Разве он не влюблен в нее?
— Увы!
— Вот видишь! Он пустит в ход все средства, чтобы похитить у тебя кузину.
— Похитить?! Адриен?!
— Ну-да! Поскольку её он любит, а тебя ненавидит. Для него важнее всего собственное удовольствие, а что ему до твоих печалей? Такие дела. И вот тогда-то начинаются приключения…
— Пошел ты ко всем чертям со своими приключениями!
— Я бы охотно пошел — это меня позабавит, но пусть дорогу к ним мне покажет твой немец. Я не какой-нибудь придурок вроде Каркефу. Для меня во всем есть логика.
Каркефу, который все это время лежал на животе, услышав свое имя, лениво приподнялся на локтях и, подперев голову кулаками, вздохнул.
— Я вижу, откуда проистекает ваша логика, господин маркиз, — сказал он. — Вы идете на запах приключений, как хорошая ищейка по следу оленя. Вы суете свой нос в дела, которые вас не касаются, ради какой-то забавы, вы запутаете все и втянете в это дело и меня. И ещё тридцать бандитов господина графа Годфруа, и погоня…
— Никто не заставляет следовать тебя за мной! Оставайся на месте!
— Как я одинок! Вы хотите, чтобы я в одиночку умер от страха! Нет, нет, господин маркиз, я потащусь за вами, по вашим следам, я стану вашей тенью, и куда направит вас Бог Фехтования, туда последую и я!
— Учти, на этом пути нам придется выдержать немало пинков, тумаков и ударов!
— Что ж, сударь, мы поделимся ими, я не жадный.
Каркефу снова вздохнул, сел на пенек и, вынув из котомки корку хлеба и кроличью ляжку, с грустным видом принялся уплетать.