Читать интересную книгу Камышовый кот Иван Иванович - Станислав Золотцев

Федя же, соглашаясь с отцом в главном, всё-таки возразил ему с некоторой обидой за своего питомца:

— Пап, ну какая же у нашего Ван Ваныча морда?! У него — лицо! Вон, смотри, какое умное… Сообразительный растёт — просто жуть! Головастый, да и добрый…

— Да, — поддержал «мелкого» Николай. — Ни цыплят не забижает, ни гусенят, как другие кошки. Он у нас хоть боевунный растёт, но… интеллигент!

— Он — не интеллигент, — не согласился младший Брянцев и со старшим братом. — Он — аристократ. Промеж других котов в нашем Старом Бору он — как князь Александр Невский на новгородском вече. Вот! И у него — лицо, а не морда.

— Ох, Федюшка, — с улыбкой мотнул головой Ваня, обнимая обоих сыновей, сидевших по обе стороны от него, своими тяжёлыми ручищами, — начитанный ты стал такой, что тебя уж и понять не вдруг можно. Скажешь тоже — артистократі Мы люди простые, мужики, одним словом. И забывать по то не след никому, что он из мужиков, даже если он и высоко взлетевши. И ты не забудь, Федюнька, даже, допустим, когда в городе учиться будешь и там останешься… Верушка — другой коленкор. Она — девка, выйдет замуж, а там куда ейный муж её повернёт, в ту сторону глядеть и будет. Ежели только сама верховодить над ним не станет. Нойма такое дело в семьях частое, да толку с него никакого… А когда мужик забывши, что он мужик, то рано ли, поздно ли, но мордой в грязь чухнется. Так-то, ребята…

Ваня помолчал, а потом снова завёлся на словоизлияния, что вообще-то с ним редко бывало, особенно в последнее время: так заматывался он в многочисленных своих трудах. Но тут он почувствовал, что самый час пришёл сказать сыновьям веское слово:

— …И кот у нас мужицкий, крестьянский ростет. А что боевой — так тот же твой Невский, да и Жуков тоже что бы без мужиков делали на войны? Мужик за свою землю бьётся — он-то Россию и спасает. Как тот же наш дед Иван, прадед ваш. Уж как его власть гнобила, сколько обид у него было — а как воевал!.. Теперяшняя-то власть на мужика… эх, не могу я, Федька, при тебе про эту власть говорить. Прошлая мужику руки вязала, да всё ж в гроб не вгоняла. А под конец, лет семь-восемь назад, так вроде и руки нам развязали. А эти… Вот и армия вразнос у нас пошла из-за этого бардака!

— А мне-то ведь уж скоро в армию, — вставил своё слово Колька.

— И всё равно — у Ван Ваныча лицо, а не морда! — продолжал настаивать на своём Федя.

— Ну, спорить не буду, сынок. Пусть лицо у него, тебе видней, твой же он вскормленник… А всё ж, ребята, — продолжал старший Брянцев, — не по нутру мне эта мода городская. Про собак говорят — сказать «кобель» и «сука» стесняются. Всё «девочки» у них да «мальчики». Тоже, нашли мне девочек-мальчиков! Нет уж, мужского роду пёс, так он кобель и есть. А женского — сука она всегда и будет. И нечего тут стесняться. И в книжках так писано, а писали их люди поумней теперешних. Пушкин тот же… А то — «девочки-мальчики» — тьфу! вот уж истинно суки, прости Господи. Нет, ребята, это всё… как там Верушка-то говорит… проколы, да?

— Не-а, не приколы, — ответил со знанием дела Николай. — Это стёб, так Верка говорит.

— Во-во! — с вдохновенным гневом подхватил Ваня. — Стёб! Выстебываются там они. Я же не совсем тёмный, восьмилетку кончил, а уж армия раньше развитие давала — дай Бог! Да и ваши дед с бабкой, царство им небесное, кой-чего доброго мне в мозги вложили. Это сейчас мне неколи стало читать-то… А уж про мамку-то вашу вообще не говорю: в городе учившись была. А слушаем с ей радио или телик смотрим, когда минута выпадет, — ни х… ох, половину слов не малтаем. Ровно не по-русски говорят. Выстёбываются, это уж точно. Вот и добыстёбывались — пахать-сеять скоро некому станет. Эх!..

И отец Федюшки и Коли вновь замолк во гневе. Не мог он даже и по трезвому делу говорить о порядках, событиях и власти в стране без крепкого словца. А при детях, особенно при Вере и Феде, материться тоже не мог. В этом состояло одно из немногих, но всё же существенных отличий Вани Брянцева от большинства других мужиков Старого Бора…

…А мне думается вот о чём. Что, если камышового найдёныша назвали бы в доме Брянцевых не Иваном Ивановичем, не в честь богатыря-деда ему дали бы имя, и не присвоили бы ему отчество в честь хозяина дома? Нарекли бы, недолго думая, какой-нибудь привычной в обиходе кличкой, ну, допустим, тем же Малышом, как его сверстника-щенка? А вот щенка стали бы величать Иваном Ивановичем, — что было бы тогда?!

Не хочу гадать, но мне представляется, что первое столкновение юного уроженца приозёрных плавней с юным псом тогда закончилось бы не в пользу первого. И противостояния кота и рыси тоже бы не произошло. Да и вся судьба камышового приёмыша Брянцевых была бы другой.

Поверьте мне: много, очень много значит имя для живого существа. Как для кота, так и для человека. А отчество — не меньше…

Не морда, а лицо у моего кота,И всё в нём — сила, всё в нём — красота!

Такой стихотворный вывод сделал начинающий поэт Федюшка Брянцев после разговора с отцом и старшим братом о возмужании своего питомца. И, в общем-то, юный натуралист был недалёк от истины, утверждая, что Иван Иванович — аристократ. Но не в одной лишь горделивой осанке камышового кота состоял этот его аристократизм, не в грациозно-молодеческой походке и посверкивании его гладкой и твёрдой шерсти над играющими мускулами. А в том, как было уже сказано, достоинстве, с которым Иван Иванович вёл себя по отношению к окружающему миру. К людям и животным… Он действительно не «забижал» никого из сельских «братьев наших меньших», не только брянцевских, но и другим староборцам принадлежавших. Ни кошек, ни собак, ни телят, ни ягнят. Ему не было нужды ни перед кем заискивать, вплоть до самых свирепых псов, если они ему встречались во время его выходов из хозяйской усадьбы. Видимо, по своей телепатической «собачьей почте» Джулька и Малыш оповестили всех окрестных своих сородичей, что с этим котом лучше не связываться. Но сам Малыш со временем перестал бояться усатого приёмыша, а тот ни единым шевелением своих усов не намекал ему на его давнюю щенячью глупость. Однако же было бы погрешить против истины, сказав, что Иван Иванович подружился с Малышом. Дружбы как таковой у кота ни с кем не возникло.

И с Малышом, и с коровами, и с овцами, и с драчливым петухом, и с конём Воронком, и со всеми-всеми обитателями брянцевского подворья он находился в ровных и спокойно-добрых отношениях. Никого не выделял, никого не одаривал даже лёгким намёком на неприязнь или на симпатию. Но и нельзя сказать, что смотрел надменно, свысока, — нет, просто, что называется, держал дистанцию. Разве что Феде удавалось различать некоторые тонкости и оттенки во взглядах своего питомца на его четвероногих и пернатых собратьев по жизни в доме Брянцевых. Юному книголюбу стало заметно, к примеру, что к двум козам — к потомству козы Нюськи — найдёныш относится немножечко теплее, чем к прочей брянцевской живности. Всё-таки это были его родичи по источнику младенческого питания. Наверное, камышовый кот ощущал сие своеобразное родство. По крайней мере, эти две козы были единственными существами среди брянцевского скота, которым наш герой позволял не только приближаться к себе, но и лизнуть себе спину или бок…

А ещё Федюшка видел некий оттенок лёгкого презрения, с которым его воспитанник смотрел на кошек. То есть — вообще на всех котов домашних… Ну, может быть, то была просто ирония: дескать, тоже мне родственнички, братья и сестры нашлись, только и ждут, что им кто-нибудь подаст пропитание, пятки готовы лизать кому угодно, даже врагам своих хозяев всего лишь за блюдце молока или за кусочек колбаски!

Сам же Иван Иванович никогда и ни у кого не просил еды. Даже у Феди, своего любимца. То, что Брянцевы кормят его, он воспринимал, как должное… Вообще надо сказать, что именно в доме, в стенах и под кровом он проводил не так уж много времени. Конечно, и в доме у него было «своё» место, даже два, одно для зимы, коврик в Фединой и Николая комнате, рядом с печной лежанкой, другое — летнее, тоже коврик, но в коридоре, перед дверью на крыльцо. Но даже и в холодное время он редко возлежал на этих ковриках. Летом он вообще предпочитал два логова на воле, им самим обустроенных. Одно помещалось на верхушке старой берёзы: там когда-то на тележном колесе гнездились аисты, но потом они перебрались на дерево чуть подальше от дома, а колесо осталось. Вот это колесо, прочно, искусно и надёжно выстланное травами, пухом и шерстью (Федя, однажды вскарабкавшись на берёзу, был поражён: как это удалось коту столько всего затащить туда и столь мастерски уложить!), и стало «верхним» гнездом брянцевского найдёныша. И — своего рода наблюдательным пунктом, сторожевой заставой и засадой: именно оттуда, с верхушки берёзы, возвышавшейся над двором, Иван Иванович нередко вылетал стрелой, чтобы с оглушительно-резким воплем упасть на какого-либо врага хозяйской живности, по воздуху или по земле проникшего во двор…